Дети Антарктиды. Лёд и волны

Матвей махнул в их сторону, мол, тебе ли не знать.

– Ладно, черт с ними. Вообщем, посмотрел я тут, что тебе с мужиками удалось спасти, – староста снял шапку и тяжело выдохнул, – не хватит этого на всех. Хоть ты в три раза урежь рацион. Будь нас человек пятьдесят с горем пополам пережили бы зиму, но на сто тридцать три человека…

– Сто тридцать четыре, – поправил его Матвей и, встретив озадаченный взгляд собеседника, уточнил: – Француженка наша, Мишель, двойню неделю назад родила, от Воронцова, помните?

– Так это ж тогда сто тридцать пять человек должно быть, раз двойня, – почесав в затылке, неуверенно ответил Олег Викторович.

– Вы про Жору Савина забыли, который автослесарь. Он от лихорадки умер месяц назад.

– Ах, точно. Вот же… – староста сдержался чтобы не выругаться. – Совсем я уже того, Матвей, старый. Не помню ни черта.

– Да бросьте. Сколько вам? Пятьдесят пять же? Молодой еще.

– Может, до Вторжения и можно было так сказать, а сейчас… – Он махнул рукой. – Мозги на этом холоде как будто не с каждым годом, а с каждым часом тупеют. Еще пару лет и окочурюсь точно. Говорил тебе, Матвей, иди на мое место.

– Мы это уже обсуждали, Олег Викторович… – недовольно произнёс Матвей, припоминая последний неприятный разговор со старостой, чуть ли не поссоривший их окончательно.

– Обсуждали. Но сам посмотри, кто еще кроме тебя такую ответственную должность потянет?

Матвей нарочито отвернулся от старосты, молча давая понять о нежелании вновь обсуждать его на такую важную роль. Накомандовался он уже на всю жизнь вперед, хватило.

Благо, Олег Викторович уловил его настроение и продолжать уговаривать не стал.

– Мда, – только и промолвил он, – что ж делать то?

Хотел бы Матвей знать ответ на этот вопрос.

Вдруг за спиной у них раздался голос:

– Мразь такая!

Матвей заметил как Алексей Свиридов, один из местных портных, тащил за шкирку Никиту, молодого парнишку, помогающему Арине и остальным механикам в гараже. Рука почти двухметрового мужика стальной хваткой вцепилась в шкирку юноши, волоча его как мешок.

– Что случилось? – на правах старосты заявил Олег Викторович и вышел вперед.

– Вот этот вот сученыш, пока мы тут пожар тушили, моего товара с прилавка спёр! – задыхаясь от злобы, объявил не столько Олегу Викторовичу, сколько всей собравшейся толпе. – Воспользовался переполохом, гнида! Ну я тебе устрою… – Он бросил на землю обвиняемого и ударил ногой ему в ребра.

Тут уже и у остальных восточников глаза загорелись и они стягиваться к обвиняемому с явным желанием ему наподдать.

– Так, так, отставить самосуд! Замолкли все! – закричал Олег Викторович и обратился к Алексею. – Откуда ты знаешь, что он украл?

– Я видела! – вышла из толпы Клава, повариха. – Мы в доме остались с дочерью, к пожару не побежали. Я в окно глядь – а он таскает все, и в мешок.

Тут свое слово вставил и Алексей:

– Мне Клава сказала, и я по ее наводке наведался в гости к этому гаду. И что я вижу! Мешок этот я у него под койкой лежит, нагло присвоенный.

В качестве доказательства он бросил на землю кожаный мешок с наполненными доверху шкурами, книгами, и прочим.

– Это правда? – обратился староста к съежившемуся на холодной земле Никите.

Парень тихо всхлипнул, засопел, а потом согласно кивнул.

– О! Видали? Видали?! Ну сученыш…

– Угомонись, Валерьевич, или я тебе сейчас сам наваляю! Разошелся, ишь чего!

Алексей с недовольством отступил, смачно плюнув напоследок, как бы выражая свой протест.

– Зачем украл? – строго спросил Олег Викторович, присел на корточки возле парня. – Лучше признайся, хуже будет.

– Да чего хуже? Виновен! У нас с ворьем и подобными ему вредителями один разговор – на мороз! До смерти.

– Жрать я хочу, ясно вам?! – перекричал Никита двух едва не сцепившихся мужиков. – Думал поехать на Прогресс и все это обменять на еду, а может и на место свободное, лишь бы из этой дыры подальше! А после такого так и вдвойне хочу!

– Ах ты ж гнида, – сквозь зубы процедил Алексей. – К этим мерзавцам на поклон собрался? Забыл, что с тобой и твоими предками тамошние сотворили, согнав тебя сюда?

– Да мы все равно здесь все сдохнем! – На этот раз юноша расхрабрился и даже на ноги поднялся. – Теперь уж точно! Я то видел в гараже, сколько еды удалось спасти – и на месяц всем не хватит.

На этот раз выступил Олег Викторович и отвесил мальчишке звонкую пощечину. И наверное только один Матвей понял, что сделал это он скорее не в желании утихомирить только нарастающую истерику парня, а из-за упоминания станции Прогресс, с жителями которого у него были личные счеты.

Впрочем, не только для одного Олега Викторовича от жителей обитателей Прогресса зубы скрежетали от злости. Почти все восточники, жившие здесь с самого начала, питали к ним злобу.

И причины на то были.

Тридцать три года назад к берегу залива Прюдс причалил гигантский контейнеровоз с полутора тысячи выживших, сумевших спастись от мерзляков. Станция Прогресс, находившаяся в этих землях, была третьим из четырех по счету убежищ после станций Новолазаревская и Молодежная, потом оставалась лишь станция Мирный – конечная остановка в эвакуации тех, кому посчастливилось оказаться на борту.

В то нелегкое время Матвею вместе с отцом повезло оказаться одним из счастливчиков, кого высадили вместе с остальными пятисот с лишним человек на Прогрессе. Дело в том, что на то время станция была одной из самых крупных российских туристических баз на Антарктиде, в следствии чего на ней имелись удобные жилые модули, высокотехнологичные ветряки не издающие вредного инфразвука, гигантские солнечные панели, обеспечивающие почти бесконечным потоком электричества, ангар с десятками рабочих вездеходов и даже церковь.

Вторая наиболее скромная половина станции представляла из себя научный центр, основанный еще со времен СССР. Там находилась метеорологическая станция, лаборатории и склады. Находившиеся там в период Вторжения полярники оказались самыми большими счастливчики, поскольку не были свидетелями творящегося ужаса за пределами шестого континента.

С этого дня начались долгие и суровые в истории человечества десять лет, известные как годы Адаптации.

То было время когда не умеющие самостоятельно добывать пищу и не привыкшие к нескончаемому холоду люди, прежние заложники лени и беззаботной жизни, были вынуждены осваивать еще недавно считавшуюся эхом далекого прошлого охоту на тюленей и ловлю рыбы; методом проб и ошибок они принялись осваивать китобойный промысел, поверхностно узнавая про него из книг и знаний тех немногих выживших рыбаков и моряков; всячески они изощрялись в добыче тепла, открывая для себя заново свойства китового жира, уса и спермацета и учились бороться с убившей сотни людей цингой, посредством тюленьего жира, печени и овощей, выращиваемых на контейнерах-фермах.

В то нелегкое время Матвею было всего три года, но он прекрасно помнил как сильно голодал из-за сильной экономии имеющихся ресурсов. Даже его отец, военный по профессии и прежде здоровый как бык, после трех месяцев Адаптации превратился в ходячего скелета, отдающего половину своей банки тушенки Матвею.

– Кушай, сынок, тебе силы пригодятся. За тобой будущее.

– Какое будущее, пап?

Но он не отвечал, лишь тихо улыбался. И только сейчас Матвей понимал, о каком будущем говорил его отец, когда еще был жив.

Именно тогда, в те тяжелые годы, когда проблем и без того хватало, на станции Прогресс появился смертельно опасный вирус, по симптомам которого местные узнали штамм Черни, бушующего на протяжении последнего года и во время Вторжения.

Как вирус оказался на территории станции оставалось загадкой. Одни ополчились на станцию Чжуншань, находившуюся в трехстах километрах от Прогресса (отец рассказывал Матвею, что еще были живы воспоминания о COVID-19, вакцину от которого удалось разработать лишь к 2053-му году. Именно из Китая и пришел вирус); другие говорили о наличии вируса в съестных запасах, привезенных еще на контейнеровозе.

Только вот все эти теории и догадки не значили ровным счетом ничего для Матвея и его отца, поскольку оба они оказались в числе зараженных, как и почти остальная половина новоприбывших на Прогресс.