Необычный астроном

Постоянные жители «Наполеона» были очень предусмотрительными: на случай, если в корабле образуется пробоина, были взяты гладкие доски (из похожих было сделано судно), которые затем смолились и были помещены в трюм. Так команда получала возможность заделывать небольшие пробоины способом, который был очень действенным, так как «пробкой» было то же, из чего и был сделан «Наполеон».

Сейчас, когда случай использовать эти доски наконец представился, но, судя по всему, все находящиеся на палубе, охваченные страхом и паникой, совершенно забыли про «спасительные доски». И Гримлер решил… заделать пробоину самостоятельно! У него вдруг появилось неудержимое желание выделиться среди остальных, спася тонущее судно и всех людей на нём.

Он рассказал о своём намерении капитану Дерни. Тот также вспомнил по доски и чуть было снова не начал проклинать себя за чрезмерную забывчивость, но Гримлеру удалось удержать его. Затем прошлые чувства капитана сменились на крайнее удивление: обычный человек предлагает собственные услуги по починке «Наполеона», что казалось ему очень странным. Капитан сначала не поверил Гримлеру и начал говорить матросам отправиться в трюм и начать ремонтировать корабль, но наш путешественник смог убедить г-на Дерни, что он прекрасно справится с этим. Не желая спорить с ним, капитан решил предоставить Гримлеру эту возможность.

Вслед за г-ном Дерни он снова зашёл в трюм и действительно увидел сильно подтаявший кусок льда, который примерно на полтора фута вдавался внутрь трюма и проделал небольшую пробоину в его правой стене. Так как, как уже было сказано, пробоина лишь немного заходила за воду, и кусок льда почти полностью затыкал её, воды в трюм «Наполеона» натекло немного, но даже такая пробоина может представлять опасность.

Чтобы лёд не помешал Гримлеру приступить к работе, господин Дерни отправился в сначала к матросам и приказал им вновь поднять якорь и через пару минут опять бросить его, а затем в рубку рулевого, где кратко разъяснил ситуацию и приказал ему отвести судно на пару футов влево.

Когда корабль был отведён от льдины, Гримлер сразу же принялся за дело. Он взял первую доску, гвоздь достаточной длины, чтобы прочно скрепить её с корпусом «Наполеона». Чтобы вода прекратила литься внутрь корабля, он начал чинить судно с самой нижней части пробоины.

Доски были достаточно большого размера и покрывали длину образовавшейся дыры. Гримлер тратил на одну доску четыре гвоздя: два с одной стороны, и два с другой. Приделав одну, он сразу же брал другую такого же размера и почти мгновенно возвращался на место работы. Он старался выполнять её наиболее аккуратно и тщательно, понимая, что от её качества зависит будущее «Наполеона».

Капитан стоял рядом и не переставал мысленно благодарить Гримлера за его столь неожиданную помощь судну. Он опять чуть было не начал распекать себя, на этот раз за излишнее, на его взгляд, недоверие, но смог удержаться. Но вслух высказывать свои мысли он не хотел, так как боялся сбить работу.

Всего на заделывание пробоины ушло шесть досок. Не прошло и получаса, как Гримлер встал, положил молоток на место и перевёл дух.

– Я закончил, – сказал он.

Капитан посмотрел на место пробоины. Она полностью исчезла с его глаз, уступив место идеальной, как могли судить его слабые глаза, стене из досок, которые были очень точно подогнаны друг к другу. При взгляде издалека она сливалась с остальной частью корабля.

Дерни был неизмеримо счастлив. Он рассыпался в бесконечных благодарностях Гримлеру за то, что он спас его корабль (хотя дыра и была небольшой). Тот был скромным, поэтому счёл излишними такие почести за его, на собственный взгляд, маленький труд.

Затем он и Дерни покинули трюм и снова оказались на палубе. Там капитан приказал матросам поднять якорь. Тот час же начал дуть свежий ветер, паруса надулись, и «Наполеон» поплыл с нормальной скоростью.

Дерни рассказал матросам про то, что произошло в трюме. А также представил им Гримлера. Те также стали благодарить его (хоть и не так сильно), а он немного покраснел из-за своей застенчивости, пусть и небольшой, но имевшей место быть.

– Право же, не стоит, – сказал он. – Что я такого сделал?

Капитан и матросы стали уверять его, что он спас «Наполеон», самое дорогое для них, а они сами выставили себя глупцами, так как забыли про запас досок, взятый ими же. Но Гримлер был больше не в силах вынести столько ласковых слов в свой адрес, и поэтому быстро ушёл (если не сказать – убежал) вниз, в свою каюту. Остальные спустя полминуты поняли его и решили больше не беспокоить.

Весь оставшийся день каждый матрос непременно улыбался ему, и большинство из них пытались сказать ему что-нибудь приятное.

Глава четвёртая. Воссоединение

В последние дни этого плавания «Наполеона» в Саванну Гримлер стал чаще выходить на его палубу и старался разглядеть вдали берег Соединённых Штатов, чтобы оценить, насколько близко корабль подплыл к концу своего текущего «путешествия» и, соответственно, когда ему стоит уже прощаться с ним. Также он вновь начал беспокоиться за судьбу Николаса, но он верно рассудил, что его слуга не станет сидеть сложа руки и, как только его нога ступит на землю, сразу же начнёт искать своего господина, а ему самому остаётся только ждать и надеятся, что Николас не погибнет.

Наконец, когда прошло ровно две недели с момента отплытия «Наполеона» из Кале и Гримлер вновь вышел на его палубу, он увидел землю, чётко вырисовывающуюся на фоне океана и неба, расстояние до которой он оценил в двенадцать-тринадцать миль.

В тот день дул крепкий восточный ветер, который очень сильно надувал паруса корабля, и он будто летел по волнующемуся океану. Из-за сильного ветра образовывались волны высотой в пятнадцать футов, и капитан приказал спустить некоторые паруса и оставить только три, чтобы корабль не так сильно бросало по волнам. Но всё равно маленькие водяные горы мощно ударялись о борта корабля, создавая фейерверки брызг, которые редко, но всё же долетали до палубы. От ударов волн в нижних помещениях стоял сильный грохот, а одна из них, бывшая самой сильной в тот день, заставила корпус затрещать на несколько секунд, судно бросило на двадцать футов вправо, а некоторые люди на нём упали на пол.

Из-за волн на борту «Наполеона» была сильная качка, небольшие вещи в каютах стали двигаться из стороны в сторону, а у людей начало кружить голову. Но Гримлер был выносливым к этому, и поэтому почти ничего не почувствовал.

«Наполеон» двигался со скоростью около тридцати миль в час, поэтому берег быстро приближался, а когда уже стало отчётливо видно корабли, стоявшие в гавани Саванны, деревья и отдельные дома, Гримлер в последний раз зашел в свою каюту, чтобы собрать все свои вещи, лежавшие там. Когда это было сделано, он уже не сходил с его палубы.

Наконец, «Наполеон», подойдя к гавани Саванны, отыскал в плотном ряду кораблей пустое место, которое было прямо по его курсу и поспешил занять его. Ещё когда до пристани осталось ещё сто пятьдесят футов, Дерни отдал приказ бросить якорь, чтобы «Наполеон» не ударился о берег Соединённых Штатов, и через три секунды он был выполнен. Затем капитан приказал на время убрать паруса, дабы ветер не разорвал их.

Люди поспешили покинуть «Наполеон», поэтому у выхода на берег образовалось небольшое столпотворение. Перед тем, как сойти с корабля, Гримлер попрощался с капитаном Дерни и пожелал ему счастья, а «Наполеону» – удачного плавания.

Он решил ступить на гавань последним, чтобы не попасть в общую толчею и не доставить кому-либо неприятностей. Наконец, когда поток людей закончился, и на борту мгновенно воцарилась почти полная тишина, Гримлер ступил на берег.

Покинув гавань, он оказался в самом городе Саванна и сразу же стал любоваться им. Здесь были разноцветные и очень красивые дома, стоящие в тени высоких деревьев, ухоженные улицы, и дороги, сделанные из серого булыжника. Тут не было так много экипажей и лошадей, носящихся в разные стороны, как, например, в Париже, так как Саванна была небольшим городом. Был самый разгар лета, и все деревья пышно раскинули свои кроны. Вдобавок, сильный ветер практически стих.

Гримлер шёл медленно и не заговаривал с попадающимися ему на пути людьми. Он хорошо знал английский язык и довольно неплохо понимал их речь, но старался не вслушиваться в неё, чтобы никто не заподозрил его в подслушивании.

Вскоре он стал чувствовать на себе взгляды местных зевак, которые начали внимательно разглядывать Гримлера, ибо его вид с большим рюкзаком на плечах, чемоданом в руке и ножнами со шпагой стал вызывать у них любопытство. Тот же старался как можно быстрее уйти от них.

Он пытался найти гостиницу, чтобы остановиться в ней на некоторое время, дабы подождать Николаса. Наконец, после десяти минут блужданий по городу, он увидел светло-серое здание высотой в шестнадцать футов с оранжево-красной крышей и сводчатыми окнами. Прямо над строго прямоугольной чёрной дверью висело название; «Гостиница “Скромная обитель”».

– Вот это название! – сказал Гримлер. – Надеюсь, что гостя из далёкой страны, идущего сюда почти месяц, здесь всё-таки примут, как положено.

Он зашёл в гостиницу и сразу же встретил её хозяина, невысокого мужчину во фраке и с длинным носом, почти всегда вертевшего головой, будто разглядывая незнакомое для него место. Гримлер сказал, что хочет на время поселиться в его гостинице, и хозяин сразу же назвал цену – пятьдесят долларов в день (У Гримлера не было ни одного, но владелец согласился принимать плату во франках). Получив ключ от номера 10, путешественник отправился туда, следуя его указаниям.

Обстановка номера не изобиловала богатством, но отнюдь не являлась похожей на таковую в трущобах. Гримлер был этим доволен.

– Безусловно, «Скромная обитель» – это всего лишь название, – сказал он.

Оставим его на время в этой гостинице Саванны, и вернёмся к его слуге Николасу, которого Гримлер желает увидеть как можно быстрее.

В последние дни на «Филипе Четвёртом» Николас, в отличие от своего господина, практически не выходил из своей каюты, углубившись в чтение книг. С «чёрным карликом» за всё это плавание не случалось ничего, что могло бы серьёзно помешать ему. Только один раз корабль попал в шторм, который, конечно, стал бросать его по волнам рассвирепевшего океана, но капитан вовремя приказал убрать все паруса и очистить палубу, поэтому судно сильно не пострадало, только у всех людей, бывших тогда на нём, развилась тошнота, которая, впрочем, прошла на следующий день.

Наконец, Николас увидел из окна землю, отчётливо заметную на фоне вод океана, а через пять минут услышал голоса матросов, сообщавших о том, что это плавание близится к концу, судно сегодня войдёт в гавань Нового Орлеана, если ветер не переменится или не утихнет. Наш слуга не стал готовиться к высадке, решив подождать, когда «Филипп Четвёртый» вплотную не подойдёт к ней.

Это случилось лишь в пять часов пополудни, так как ветер был тихим, и судно плыло медленно, словно улитка. Наконец, когда весь вид из окон корабля заняло множество других судов с флагами разных стран и величественный город сразу же за ними, и матросы

стали оповещать путешествующих на «Филипе Четвёртом» о подходе к Новому Орлеану и призывать выходить на палубу. Николас не спеша стал готовиться покинуть судно и появился на ней прямо перед тем, как послышался звон якоря и раздался тяжёлый плеск.

Николас сразу же сошёл с корабля, когда представилась такая возможность, и быстро пошёл, смотря только вперёд и больше никуда.

А посмотреть было на что. На реке Миссисипи, где стоял и сейчас стоит этот город, было множество лодок, на которых достаточно смелые жители города развлекали себя длинным плаванием вверх и вниз по течению. По улицам ходили мужчины и женщины, щеголявшие богатыми костюмами. Но была и обратная сторона, как, впрочем, и во всей южной части Соединённых Штатов того времени: в домах и в полях находились чернокожие рабы, которых хозяева постоянно мучали, заставляли работать и почти ничего не давали взамен.

Николас вдруг почувствовал голод. К счастью, он увидел рядом с собой продуктовую лавку и сразу же решил зайти в неё. Владелец, увидев его, уже через две минуты выставил перед ним товары, которые, на его взгляд, соответствовали состоянию Николаса. Среди них были яблоки, груши, персики, мясные консервы, пакетики с ягодами и подобна еда. Слуге такая еда пришлась по вкусу, и он сразу взял всё предлагавшееся ему и заплатил ровно такую же сумму, которую назвал владелец (Гримлер дал ему во время начала «путешествия» гораздо больше).

– Заодно и своего господину дам, – сказал Николас, выйдя из лавки.

Он съел ровно столько, сколько ему потребовалось, чтобы утолить голод, а остальное положил в рюкзак. Он отяжелел, поэтому наш герой замедлил свой ход. Ещё через десять минут странствия по Новому Орлеану Николас увидел станцию, где стояло несколько экипажей с лошадьми.

– Отлично! – Думаю, там мне помогут добраться до этой Саванны, где сейчас должен находиться господин. Он так любит меня, что не будет идти дальше.

Он старался идти как можно быстрее, поэтому, добравшись до здания станции, изрядно покраснел.

Николас, увидев смотрителя, сразу же сказал, что ему надо в Саванну. Тот сначала воспротивился везти его так далеко (Новый Орлеан был в тысяче миль от Саванны), но слуга рассказал ему всё, что с ним случилось с момента прибытия в Кале. Смотрителю стало жалко Николаса, и, немного подумав, он решил посадить его в экипаж, запряжённый «самыми быстрыми лошадьми». Смотритель подвёл его к экипажу, который выглядел почти также, как тот, на котором Николас и Гримлер ехали в самом начале своей поездки, только лошади были тёмно-гнедой масти.

Кучер, сидевший на нём, оказался очень податливым и дружелюбным. Когда смотритель сказал ему про просьбу Николаса, он согласился отвезти его в Саванну и не потребовал с него денег. Наш слуга очень обрадовался и сразу же вскочил в экипаж и захлопнул дверь. Спустя секунды лошади полетели в сторону Саванны.

Да, сказать «полетели» здесь будет очень уместно, ибо лошади оказались чистокровными верховыми. Их кучеру удалось привезти из Англии буквально неделю назад. Они мчались с самой большой скоростью, которую только может развить лошадь – больше тридцати пяти миль в час (для тех времён – невероятная скорость)

Лошади мчались так быстро, что их подковы, ударяясь о мостовую города, порой высекали искры. Деревья и дома быстро проносились мимо окон, а станция скоро скрылась из виду. Николаса вжало в спинку сиденья, но он не жаловался, а наоборот, был доволен.