99942

Сок закончился. В бутылке «Абсолюта» убыло на три пальца. Егорыч задрал рубашку и выковырял из пупка серый комок.

– Вот – видишь?

– Вижу что?

– Доказательство! Будущее и прошлое планеты – всё здесь, зашифровано… эт-того… закодировано…

– Тогда это бесценная улика. Положи её очень-очень осторожно в… мусорный бак.

Егорыч странно дёрнулся, посмотрел, словно впервые, на пупковый мусор, как-то осунулся, обмяк, кивнул и поплёлся искать мусорное ведро. Макса качало: внутренняя лёгкость достигла своего апогея и сделала тело слишком чувствительным к обрывкам мыслей и движений. Болел мочевой пузырь.

– А, знаешь, – сказал Максим, глядя на упавшую кепку соседа, – как твою «хулиганку» раньше называли?

– Кого?

– Кепку твою.

– Не-а. – Егорыч открывал все дверцы подряд. До поры до времени это выглядело забавно. Чем-то напоминало Максиму его самого, потерявшегося в Анином порядке.

– «Аэродром» называли, только почему не… Левее, открывал только что!

– Есть! – воскликнул Егорыч и едва не упал, бросая в ведро «будущее и прошлое планеты».

– Я в ванную. Без меня накати.

Коридорчик. Дверь. Свет. Защёлка.

Максим достал член и начал мочиться в раковину. Бледно-жёлтая, почти прозрачная струя смешивалась с льющейся из крана водой, и по мере того, как она иссякала, в Максиме росло отвращение к себе.

Предтеча этой выходки, протеста против ухода Ани, гнездилась в прошлом, пропитанном инстинктами и алкоголем.

– Что ты творишь? – спросил он у зеркала. Собственное лицо показалось ему чужим: бледное, опухшее, перекошенное. Слишком часто отражение пыталось подсунуть ему нечто другое.

Он понял, что член по-прежнему у него в руке, попытался мастурбировать, но быстро бросил эту затею.

Егорыч спал стоя на балконе, слюнявя подоконник. Максим растолкал тело.

– Про Гоба слышал?

– Чё? Кто? Дмитрич?

– Дмитрич, Дмитрич… Про астероид Гоба слышал?

– Не… а что? Упал!? Если упал, то… ик, не ас-стероид, а метеорит.

– Упал.

– Ёпт! Дмитрич! – Егорыч прижал лоб к стеклу и, помаргивая, стал сканировать сумрак на наличие горящих зданий и других отметин катастрофы. – Так, этого… не на нас? На Штаты?

– На Африку. В Намибии рухнул, – пьяно усмехнулся Максим, копаясь в пачке сигарет, раздавленной локтём Егорыча. – Давным-давно, не дёргайся. И сейчас лежит спокойно, национальный памятник, огромный кусок железа.

– А-а, – как-то разочаровано протянул Егорыч, отлипая от окна. Он напоминал недосушенного карпа.

– Работяга нашёл один с фермы одноимённой: Гоба-чего-то-там. Пахал поле, а тут, на тебе, метеорит. Лежит, отдыхает. – Максим попытался вспомнить возраст метеорита, но память о просмотренной вчера программе была скупа на цифры. По сути, он запомнил лишь одну.

– И куда его? – спросил Егорыч, протискиваясь в кухню. – На сувениры?

Цифра в голове пискнула и поспешила пригодиться:

– Ха! Такие, как ты сувенирщики, шесть тонн общипали.

– Я тут ни при чём, – на всякий случай заверил Егорыч.

– Следствие покажет, – подтрунил Максим. – Кофе будешь?

– Я бы, этого, лучше водочки.

В бутылке «Абсолюта» плескалось на дне.

– Не мешаешь? – весело сказал Максим. – Можно и водочки. Давай добьём гадину.

Он обновил рюмки, зачем-то плеснул в пустую консервную банку, потряс головой и спросил:

– Свечение видел?

Егорыч снова напрягся, его глаза слезились.

– Когда ты наливал?

– Егорыч, не тупи… я туплю, а ты не тупи. Ночью над Америкой было. По телеку, небось, только и трындят. Гастроли северного сияния.

– Группа что ль такая? Не, я попсу ни-ни…

Придонных залежей водки хватило ещё на три захода. Егорыч совсем поплыл:

– Адыгейский сыр… Я вот Атлантиду однажды покорил… на аквамобиле выехал на… на… выехал на, а приехал в… приехал я и думаю, надо искать дрова…что делать? Поспал и вроде всё нормально получилось… заработал денег на огниво, значит… а потом я натягивал резину на форель…

Максим не строил дамб на пути очередного бредопотока, исторгаемого Егорычем. Он закурил, навалился локтями на подоконник и смотрел в наползающую ночь.

«Интересно, а существуют ли антислова? – думал Максим: пьяный, зыбкий, охваченный мысленной икотой. – Может, любой бред и есть… это… анти. И что будет, если столкнуть его с логикой… со словами, наполненными смыслом? А? Рванёт!.. Только чем? Буквами? Стихами?»

– Я ловил… я фолил ровель… я ловил форель на резинку… – тянул сказ Егорыч. Открыт был только левый глаз, мутный, что бутыль с самогоном. – А потом я взошёл на ось, и тут вспомнил такую песню… – Глаз моргнул, осмотрелся. – Темно что-то здесь… вечерело… короче, напёрся я на ось земную… помнишь песню?.. Где-то на белом свете, где всегда мороз…. Трутся об ось медведы… как дальше?.. спать подо льдом стараются… спят подо льдом моря, вертится быстрей Земля-ля-ля-ля-ля-ля, вертится быстрей Земля…

Дальше говорили оба, разговор всё больше терял складность и причинно-следственную связь.

– Подлежит ликвидации! – кричал Егорыч. – Этот мир заслуживает л-ик-видации, чтобы мозги ему выбило окончательно и навсегда!

– Угомонись, мужчина.