99942

– Так, так… – Важник с нескрываемым облегчением отодвинулся от компьютера: Пономарёва подкалывать – это не со «Спейстопом» сражаться. – Если дама ещё и рубашки твои стирает, тут попахивает свадьбой. Верно говорю, Макс?

– Это попахивает стиральным порошком, – задумчиво сказал Максим. Он вспомнил вечер, когда понял, что Аня – та самая, а не просто очередная девчонка рядом. Был ливень и железнодорожные пути, через которые они бежали к ней домой, без зонта, без ненависти к заставшей врасплох стихии, и был ларёк на платформе, и промокшее насквозь дерево, которое не спасало, а лило целенаправленно и непрестанно, и поцелуи под дуршлагом ветвей, влажные и ненасытные. В квартире, которую Аня снимала, они разделись и завернулись в банные полотенца. Аня без спросу собрала его мокрые вещи – носки, нижнее бельё, джинсы и футболку – и озадачила стиральную машину. Именно эта бытовая забота, молчаливая и простая, заставила Максима посмотреть на Аню по-другому. Через два месяца он предложил ей переехать к себе.

– Тебя-то когда окольцуют? – спросил Игорь, довольный возможностью смахнуть со своей персоны перхоть внимания.

– Как только, так сразу.

Максим открыл ящик стола, порылся, достал пакет с перчатками и выездную папку с полным комплектом бланков и «печатей» (фрагментов бумаги с оттиском печати). Встал. Развивать тему женитьбы и отношений хотелось не больше, чем искать табельное оружие, упавшее в деревенский сортир. В этом мало приятного, Женька Дивин подтвердит: его «Макаров» вылавливали из дерьма всем управлением, баграми и сачками, вылавливали, вылавливали, да так и не выловили. Нет пистолета – и всё тут. Табельный тренчик висит до щиколотки, а Дивин руками жалобно разводит – забыл пристегнуть, а куда оружие делось, хоть убейте, не знаю. Может, и не в сортире сгинуло. Обыскали всё вокруг. Ничего. Дивину – строгий выговор и весь комплект проблем в плечи, а за непристёгнутый к пистолету хлястик – спрос со всех по полной программе.

– Пойду, – сказал Максим, определяя в сумку папку и перчатки.

Громкоговоритель под потолком ожил, хрипнул и снова замолчал.

– А? Куда? – как-то растерялся Пономарёв. – У меня тут…

– В Сколково. На осмотр.

– Основания? – по-деловому осведомился Важник, плохо имитируя голос начальника.

– Восстановление места преступления до момента самого преступления. Повторный осмотр, – подыграл Максим.

– А первый, значится, поверхностный? Ничего с первого раза осмотреть не можем, глаза б мои вас не видели, бездари.

– Так точно. Не увидят.

– У меня тут… – попробовал ещё раз Пономарёв и, когда Макс повернулся к нему, кивнул под свой стол. – Практикантка с самого ранья забегала…

– Под столом ждёт?

– Днюха у неё сегодня – отпросилась. И пакетик презентовала.

– Ага! – многообещающе сказал Важник и отодвинулся от компьютера ещё дальше, так, что упёрся в подоконник.

– Я пас, – опережая события, сказал Максим.

– А я гол, – передразнил Важник. – Что там, Игорёк, в пакетике волшебном?

– Блинчики с красной рыбой, нарезка мясная, помидорчики, настойка…

– Бабская?

– Сорок оборотов.

– Умница практикантка! Зачёт!

– У меня руль, мужики, – отмахнулся Максим. – Давайте завтра.

Пономарёв покачал головой, Дарт Вейдер снисходительно глянул с футболки.

– Такое богатство – и до завтра? Вечерком, после работы, и оформим.

– Как знаете.

Максим открыл дверь.

– Макс… – позвал Пономарёв.

– А?

– Я твою рубашку на сегодня возьму?

Максим улыбнулся уголками губ и кивнул.

3

Наукоград Сколково.

Очередная точка Б, в которую он должен попасть из точки А. Очередная ломаная пути, ориентир для физического перемещения тела, и идеальная среда для путешествия мысли. Даже отдавая всего себя управлению машиной, выжимая до капли сосредоточенность, человек парадоксально высвобождает внутри себя ментальную полосу, по которой мчит без оглядки разум. В конце концов, дорога из точки А в точку Б превращается не в странствие материи, и даже не в зачин школьной задачки, а в турне раздумий.

Максим думал о себе и об Ане. Не о них, а именно так – порознь, несмотря на соседство в рванине воспоминаний. Он помнил её слова: «Неужели тебе не хочется сделать шаг вперёд? Четыре года прожили без штампа и ещё сорок проживём?» – и её же молчание, пришедшее следом, и собственную немоту, и безразличие реки Баньки, притока ещё более равнодушной Москвы-реки. Кажется, это был День города. Они попытались сбежать от праздничной суеты и гомона, но не смогли сбежать от самих себя. Возможно, именно тогда она начала паковать свой «чемодан расставания». Возможно, ей просто было больно, она сомневалась, ждала доказательств. Возможно, видела в краснеющем закатном небе какой-то знак, бесконечно грустный символ. Максима же беспокоили уставшие ноги, надоедливые комары и мечты о холодном пиве. Мужчины и женщины на редкость несинхронные в чувствах создания, к тому же мужчины обладают меньшей восприимчивостью к отвлекающим факторам.

Автомобиль ехал на запад. К северу от Можайского шоссе виднелись башни грязно-розовых новостроек, обступивших громадный торговый центр. Под днищем периодически что-то будто бы постукивало, но «Форд» держал своё место в транспортном потоке понедельничного утра. Обнадёживающе собирались тучи, правда, лишь на севере, словно организуя сходку авторитетов, на юге небо было безнадёжно чистым и голубым. Максим пожалел, что не дал себе времени на чашечку кофе. Может, удастся глотнуть на территории инновационного комплекса.

Когда тебя бросает девушка (супруга, гражданская жена, подруга – нужное подчеркнуть), уйти от принятия решения не удастся. Даже если ответом станет полное бездействие. Следует понять, достаточно ли в тебе любви для схватки за возрождение отношений или нет. Готов ли ты ради её глаз на внутреннюю трансформацию или нет. Да или нет. Да или нет. Да или нет. И так без конца.

Если проще: Ты хочешь измениться?

Это единственное решение, которое ты должен принять. После того, как этот вопрос задан, почти не остаётся укромных мест для ожидания, песок, в который так легко воткнуть голову, превращается в бетон.

Максиму захотелось спрятаться от этих мыслей, но шансы на успех были мизерны, чуть выше, чем у треснувшего яйца, скрывающегося на жаре от мух. Он всё-таки попытался, съехал с главного шоссе мыслей, свернув в квартал второстепенных размышлений.

Что делают мужики, когда их бросают? Максим располагал кое-какой статистикой. Тихое горе и телефонная агония, конечно, в протокол не просятся. А вот… «На второй линии» зрения возникло лицо старшего механика Улубиева, круглощёкого якута, страдавшего от недостаточной толерантности к спиртному. Стоило бедолаге перехватить стопарик, как его тут же развозило и затем долго мотыляло между рядами автозаков. Воображаемый Улубаев, маслянисто улыбаясь, принялся загибать пальцы.

– Одно из трёх: бьют баб, или пьют и буянят, или всё сразу – бьют, пьют и буянят. Случай один есть по этому щекотливому поводу. Про кроссовки, да ты лучше сам знаешь, начальник!

Максим знал. Парень, которого на днях бросила девушка, взял в помощь друга и – шмыг под окна возлюбленной. Начали хорошо, ныли серенады под гитарку, хлебали из фляжки, выводили краской на асфальте послания, снова хлебали… и нахлебались. Вломилимь в квартиру и давай выбивать из девушки «всю дурь». Досталось и мебели – повреждение имущества, сто шестьдесят седьмая часть первая… короче, соседи вызвали милицию, прибыл наряд. Одного сразу поймали, а второй, в последствии оказавшийся горе-влюблённым, ломанулся в лес, тайными тропами. Спортсмен, вроде как. Но опер не отставал, точно приклеился, хоть и без фонарика бежал, отловил хулигана. А тот в недоумении, как так, товарищ сержант, в лесу ночью не потеряли из виду? На что опер показал задержанному на его кроссовки, а они какие-то особенные, там при каждом шаге крохотные красные огоньки вспыхивают…

Вот так.

***

Мечты о настоящем кофе заставили Максима припарковаться в торгово-развлекательном квартале Сколково. Часть пути до института он решил пройти пешком: подышать, купить сигарет. И, разумеется, заглянуть в кофейню, которой предстояло неизбежное сравнение с «Кофепроводящей жилой». «Посмотрим, насколько хорошим кофе заряжаются жители Мозгограда».

Тротуарная плитка под липами цеплялась за подошвы ботинок, рубашка клеилась к телу, а солнце – к фасадам, машинам и велошлемам. Фотоэлементы на скатных крышах глотали из очередной банки бесплатного энергетика, системы очистки дождевых вод томились в бездействии, люди толпились у витрин и справочных терминалов. Улица пахла чем угодно, только не едой, которую предлагали интерактивные вывески.

Максим приметил кофейню – впереди, на другой стороне улицы, на первом этаже «деревенского небоскрёба», как многие называли таунхаусы. Проходя мимо пекарни, пользующейся завидной популярностью для столь раннего времени, он подумал о профессии пекаря. Насколько тяжело стать профессионалом в этой области? Да в любом ремесле? И тут же ответил словами Сальвадора Дали: «Это либо легко, либо невозможно». Гения, правда, спрашивали о живописи: «Это очень трудно – писать картины?»

«Либо легко, либо невозможно… Хм, эта сентенция вряд ли применима к работе в органах. Тут либо находишь в ней зерно значимости, либо… ты не в органах».