Зефир со вкусом плесени

Проснулась я только к середине ночи. Обезболивающе помогло мне расслабиться, но прийти в себя я не могла. Мне дали пролежать в больнице до завтра, все переосмыслить, но не получалось.

Я лежала, скрючившись и прижав к себе колени. На лице больше ни одной эмоции, но щеки все еще влажные от поступавших слез. Снова везде темно. Снова тот же потолок. Снова я одна. Снова те люди бегают в светлом коридоре, говоря что-то друг другу на непонятном мне языке.

Медсестру зовут Мелани. Мы немного поговорили, когда я пришла в себя. Она сказала, что, к сожалению, не может до конца понять меня, но хочет, чтобы я ей доверяла. Но я не могла ей верить, никому не могла. Вместо этого я попросила ее рассказать о себе, чтобы отвлечься, чтобы хотя бы на пару минут почувствовать каплю доброты, уюта, вместо страха и напряжения. Мелани – американка, работающая здесь второй год. Ей двадцать пять, и у нее есть маленькая дочурка, которая сегодня ночует у бабушки. Я почему-то догадывалась, что она мать, так как от нее исходит волна теплоты и нежности.

Мелани посоветовала мне поспать, а сама удалилась в соседнюю дверь, оставив мою открытой. «Мне все равно некуда спешить, нужно перебрать некоторые бумаги, так что, если что-то понадобится, я буду рядом», – сказала она.

Мне так и не удалось снова заснуть. В голове было столько мыслей, но в то же время не было ничего. Пустота. Проходил час за часом, а я все лежала в одном положении, почти что не моргая. Иногда я тихо нашептывала свое имя разными интонациями, представляя, будто меня по нему кто-то зовет. Звучит ли? Подходит ли мне это имя? Мое ли оно?

Порой тот туман перемещался по коридорам, но не замечал, где я, и ускользал дальше. Я боялась, что он заметит меня и снова сделает больно, поэтому сжималась в комочек и временно не дышала.

– Ты как?

Я услышала этот голос, находясь с закрытыми глазами. Я почувствовала некий свет через веки, поняла, что все-таки пыталась уснуть, и тут же подняла их. У порога стоял тот мальчик. В палате уже было светлее, через окна проходил утренний свет, и я могла полностью разглядеть его. Во внимание сразу же бросились большие уши и кудрявые волосы, одежда была невзрачной. Мальчик будто боялся приблизиться ко мне, и это понятно. Обдумывая вчерашнюю сцену, я решила быть к нему помягче и держать свое мнение при себе. Он ведь все-таки ребенок. А может быть, это все еще действовало успокоительное.

– Я не хотел тебя напугать, – пробубнил он, невнятно мямля и тихонько перебирая короткими ногами в мою сторону. – Мы с папой так хотели тебя увидеть, так волновались за тебя. Мы не ожидали такой реакции.

Я недоверчиво опустила брови, и он остановился на месте. Мне не хотелось приподниматься, чтобы приветствовать еще одну ложь в образе человека, поэтому продолжила лежать в том же положении и молчать.

Больше не приближайся ко мне.

Он сделал вид, что не заметил моего настроя, и продолжил ходить по палате, рассматривая все вокруг, будто впервые видит что-то подобное. Прикрытыми глазами я незаметно наблюдала за его движениями.

Медленно передвигаясь, он потрогал стоящую в углу старую капельницу, прошелся пальцами по крашенной стене, как вдруг остановился на подносе, лежавшем у подоконника, и расплылся в улыбке, при виде которой я распахнула глаза до конца. Что-то знакомое было в ней, но я бы не сказала, что приятное.

Он склонил голову над медицинскими перчатками и пустил в ход ямочки на своих упругих щеках.

– Здесь столько варежек для земледелия. Надо же! Они тут цветы сажают что ли?

Я тут же подняла голову с подушки и резко присела. Тот заметил это быстрое движение и, подпрыгнув, повернулся ко мне. Он тоже их так называет?

– Мальчик, как тебя зовут?

Я уставилась на него, ожидая ответа и наблюдая за тем, как улыбка спадает с его лица, но появляется блеск в глазах.

– Луис, – коротко ответил он.

– Луис, – повторила я для себя, не сводя взгляда с его лица.

К сожалению, это мне ничего не дало. Никакого отблеска воспоминаний. А я так надеялась. С другой стороны, теперь мне есть за что ухватиться.

Только я начала задумываться о совпадении насчет перчаток, как тот не дал мне время поразмыслить:

– Я принес тебе кое-что, – он быстро протараторил слова и, дождавшись появления моей заинтересованности, кивнул в сторону тумбы у моей кровати.

На ней стояла бутылка апельсинового сока и огромная пачка чего-то розового и белого.

– Это твой любимый зефир. К сожалению, мама не разрешала тебе его есть, только мне его давала, но об этом разе мы ей ничего не скажем, верно?

В его интонации была капля шутки и капля неуверенности. Должно быть, ему правда нельзя было мне такое приносить, но ради меня он решил прийти сюда и сделать приятное. У меня не было подходящих слов.

– Я могу открыть пачку, если тебе трудно.

Внезапно Луис громко расхохотался, что меня сначала напугало, но затем позабавило. Его смех походил на голос моржа или кудахтанье курицы. Очень звонкий смех и широкая улыбка. Мальчик словно светился изнутри.

– Как-то раз ты засунула под щеки столько маршмеллоу, что не могла и звука издать, – объяснил он. – Маме пришлось вытаскивать каждую зубочистками. Мне было смешно, поэтому я взял несколько и сделал тоже самое. Папа назвал нас хомячками и долго не мог отойти от этой картины, умирая со смеху, а мама злилась на него, ведь боялась, что ты подавишься и задохнешься. Но все обошлось.

Он продолжал смотреть на меня, глупо лыбясь и чего-то ожидая. Скорей всего, ожидая того, чего я не смогу ему дать.

– Прости меня. – На моих глазах снова начали наворачиваться слезы, когда я решила нарушить появившуюся тишину. – Я тебе очень благодарна, но я не могу вспомнить тебя, малыш. – Поврежденной кистью руки я вытерла свое лицо и сказала уже тише: – Мне так жаль.

Это было странно, но он продолжил улыбаться. Сделав уверенный шаг к койке, Луис сел рядом со мной, и я заметила за собой, что больше не боялась его быстрых порывов и уменьшенного расстояния между нами. Он сел в позе йоги, а я продолжила сжимать в ладонях свои колени, будто боясь, что их у меня отнимут.

– Не вешай нос, малышка. Все еще впереди! Я помогу тебе все вспомнить, – произнес он в своей привычной манере. – У нас столько общих историй, о которых я могу тебе рассказать. Только я боюсь, мне нельзя было к тебе заходить. Об этом сказала нам с папой та милая женщина в белом халате. Поэтому мне лучше сейчас удалиться. Мы можем поболтать позже, когда ты приедешь домой. Думаю, увидев свою комнату, ты много что вспомнишь. Как думаешь?

– Может быть.

Я опустила голову. Он ведь не знает, что я не хочу возвращаться. Мало ли, что со мной может случиться. Я не узнала касание своего собственного отца, это уже должно что-то значить. Я не дам себя одурачить. Что-то ту нечисто.

Луис вышел из палаты спустя пару минут, весело подпрыгивая, только тогда я заметила, насколько голодна, и недоверчиво бросила взгляд на тумбочку, стоящую рядом. От вида апельсинового сока я почувствовала сухость в горле и, преодолев неуверенность, потянулась за бутылкой. Может быть, это все дрожащие пальцы, а, может, я по жизни являлась неуклюжей особой, но сок соскользнул с руки и рухнул на пол, издав неприятный грохот на каменной плитке. И тогда туман незаметно приблизился со спины, после чего подарил нежный поцелуй в холодную щеку.

6 июня, 2017

Пианистка

Стакан с апельсиновым соком свалился на пол и разбился на несколько осколков, разлив весь напиток по полу и испачкав низ небесно-голубого платья белокурой девушки, на которую попала пара летящих капель.

– Ох, синьора, прошу, простите меня. Я такая неуклюжая!

Женщина лет пятидесяти опустилась на колени и начала складывать в свою огромную руку осколки, продолжая извиняться. Ее крупные формы тела и растерянное выражение лица заставили девушку чувствовать себя некомфортно. К счастью, на кухню тут же явилась стройная высокая блондинка в дорогом костюме и сотовым у уха, которая своим строгим голосом тут же сгладила ситуацию:

– Что тут произошло? – поинтересовалась она, не обращая внимания на человека, который продолжил разговаривать с ней на другом конце провода, – Нэнси?!

– Maman, она не виновата. Это я случайно уронила стакан. Переборщила с утренним кремом для рук, поэтому он соскользнул, – заговорила девушка в шелковом платье, перекладывая виноградинки с серебряного подноса, на барной стойке, к себе в ладонь.

– Это правда?

Девушка непринужденно кивнула, мило улыбнувшись своей матери, пока служанка собирала последние кусочки стекла в специальный совочек. Звонко постукивая каблуками, женщина продолжила деловой разговор по телефону, удаляясь все дальше и дальше, сначала покинув огромную гостиную, выходящую на цветочную веранду, а потом уже исчезнув в тени бархатных бордовых гардин.

Оставив блюдце с косточками от ягод на круглом столе, белокурая опустила свою гладкую руку на роскошные позолоченные перила и отправилась на второй этаж, преодолевая широкие ступеньки одну за другой. На середине дороги ее остановила Нэнси, еле-еле перебирая крупными ногами.

– Синьора, подождите. – Та изящно повернула к ней голову и дала высказаться. – Огромное вам спасибо, но вам не обязательно было брать всю вину на себя. Это была моя оплошность, и я заслужила наказание Госпожи.

– Джессика, – поправила она служанку, – Я ведь просила тебе называть меня по имени. И не нужно так волноваться. Я знаю свою Maman. На меня она никогда не злится. И все совершают ошибки. Не нужно благодарностей, – быстро произнесла девушка, скромно сложив руки в замок. Времени до репетиции оставалось совсем немного, а она еще не успела переодеться и подготовиться к вечерней церемонии. – Нэнси, я могу попросить вас приготовить мне байховый чай с листьями мелиссы? Я немного утомилась после утренней пробежки.

– Да, синьора, конечно!

Глаза женщины засверкали, и она поспешила вниз, машинально поправляя белоснежный фартук на груди. Джессика, в свою очередь, по-доброму закатила глаза и зашла в свою комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь.