Континентальный роман

– Еще так долго ехать, – говорит Анри, когда они устраиваются за столиком, разложив на коленях накрахмаленные салфетки. Интересно, для нее это все настолько же невыносимо, как и для него?

– Всего день или около того, – отвечает она. – Да и вообще, на мой взгляд, путешествия успокаивают.

Она не выглядит спокойной, думает он. Она выглядит готовой сорваться с места, скрыться, только дай ей малейший повод.

– Я думаю, большинство людей едва ли с вами согласились бы, – говорит он скорее для того, чтобы просто что-то возразить. Он должен признать, что уязвлен той дистанцией, которую она установила между ними, хочет, чтобы она перестала говорить vous вместо tu всякий раз, когда они переходят на французский, хочет, чтобы она перестала вести себя так, будто они совершенно незнакомы. Он чувствует, как начинает ломить лоб. – Это всегда такая пытка. Уложить вещи, перевезти багаж из одного места в другое, хоть с помощью носильщика, хоть без. И столько часов в дороге.

– Я люблю эти часы в дороге, – парирует она. – Я считаю, что они очень успокаивают. От вас ничего не требуется – идти вам некуда, вы уже в пути, и делать нечего. Нужно только сесть поудобнее и наблюдать за проплывающим мимо пейзажем.

– И у вас уйма времени, чтобы думать… и волноваться, – говорит он, добавляя последнее слово специально, чтобы посмотреть, как она ответит.

Она встречается с ним взглядом.

– Только если вам есть о чем волноваться.

– Vraiment[31 - Действительно (фр.).]. – Он поправляет салфетку. – И все же такое путешествие может быть скучным.

– Только если вам не повезло оказаться в скучной компании или вы сами скучны. – Она откидывается назад и улыбается. – Вы не кажетесь скучным.

Он не знает, что ответить, и, вместо того чтобы промолчать, говорит:

– Вы слишком молоды, чтобы путешествовать в одиночку.

Она качает головой, как будто разочарована.

– Не так уж и молода. – Она достает из кармана пальто пачку “Житан”, закуривает. – Я не спрашивала раньше, но, может, вы хотите?

Он качает головой.

– И все же. Женщина без спутников. Это необычно.

– Ой, даже не знаю. Звучит как-то старомодно. – Она выпускает дым. – А что насчет вас? Вы путешествуете один.

– Да.

– И у вас нет жены? – Она улыбается. – Нет невесты?

– Нет, никого.

– Никогда не было? – поддразнивает она.

– Была, – признает он и тянется за пачкой сигарет, которую она положила на столик.

Ему нужно чем-то занять руки, особенно если они собираются вот так разговаривать друг с другом. Он закуривает, выдыхает. Прошла целая вечность с тех пор, как он курил в последний раз, и еще больше с тех пор, как он курил французские сигареты.

Да, когда-то была девушка, но это было очень давно. Марианна. В последний раз он видел ее много лет назад в порту Орана, она уезжала в университет во Францию. В ее приезд в Алжир на каникулы они уже знали, что у них ничего не сложится. Что время, проведенное за границей – дома, как она выразилась, хотя, как и он, раньше не бывала во Франции, по крайней мере, пока не поступила в университет, – ее изменило. Его отказ ехать за ней, его упорное желание поступать в Алжирский университет сначала расстроило ее, потом обидело и даже немного разозлило. В конце концов все угасло – и то, что объединяло их, и та искра гнева, вспыхнувшая в нем из-за ее решения уехать. Между ними осталось только общее прошлое. Больше она в Алжир не приезжала. Несколько лет спустя родители эмигрировали вслед за ней в Европу.

– Как ее звали? – спрашивает Луиза.

– Марианна.

Она вглядывается в него.

– У вас такой вид, будто вы сейчас думаете о ней.

– Да, вспомнилось вот.

Трудно объяснить, почему образ Марианны для него связан с воспоминаниями о доме, о родителях, о юности. Почему, думая о ней, он просто думает о прошлом. Он даже не знает, по какому из этих воспоминаний скучает больше всего.

– Должно быть, приятно, когда есть кого вспомнить, – говорит она сумрачно. – У меня никогда такого не было.

Он гадает, правда ли она так считает и правда ли у нее никого не было. Так странно, так трудно поверить, что у этой молодой женщины никогда не было любимого человека. Она привлекательна, хотя он признает, что красота у нее неброская. Мимолетным взглядом этого не уловить – нет, в ее лицо нужно всматриваться, думает он. И все же наверняка за эти годы кто-то должен был обратить на нее внимание. Вряд ли только он один.

– До чего мы сентиментальны, – говорит она уже другим тоном. Это звучит натянуто, неестественно. – И вообще, едва ли нам стоит обсуждать друг с другом прошлые романы, учитывая, что мы незнакомы.

Он слышит в ее голосе вызов, но не знает, принимать ли его, сомневается с тех самых пор, как она впервые вошла в купе. Как раз в этот момент появляется официант, вытаскивая из кармана блокнот и избавляя Анри от необходимости что бы то ни было решать. Они выслушивают список фирменных блюд и комплексных обедов. Она заказывает sole meuni?re[32 - Жареный морской язык.], он – confit de canard[33 - Утиное конфи (фр.).] и pommes de terre dauphinoise[34 - Запеканка из тонко нарезанного картофеля со сливками.]. Они берут бутылку бургундского.

Когда официант возвращается с вином, Анри наполняет оба бокала доверху.

– За что выпьем, Луиза?

– Я же говорила, вы можете называть меня Лу.

Он качает головой:

– Пожалуй, нет.

– Почему? – Она хмурится.

– Это ужасное имя. Я слышу Лу и представляю маленького лысого старикашку.

Кончики ее губ слегка приподнимаются.

– С торчащей изо рта сигарой.

– Да. У него отвратительный характер.

– Поэтому жена и ушла от него много лет назад. – Она смеется и тянется за своим бокалом. – Хорошо. Можете называть меня Луизой.

– А вы можете называть меня Анри.

– Генри, – говорит она с английским акцентом.

– Значит, Генри и Луиза, – подводит итог он.

Она кивает:

– Генри и Луиза.