Континентальный роман

После нескольких часов тряски Луизе наконец удалось заснуть: ее убаюкало движение автобуса и жара, от которой лицо раскраснелось, а платье промокло под мышками. Она не знала, сколько времени прошло, – она спала долго, но беспокойно, приоткрывая глаза от малейшего звука, от малейшей кочки на дороге, – когда вдруг осознала, что автобус остановился. Она открыла глаза и села ровнее, пытаясь стряхнуть с себя сонливость. Она увидела, что водитель вышел на улицу и что другие пассажиры собираются сделать то же самое.

– Что происходит? – пробормотала Луиза в замешательстве.

На самом деле она не ожидала ответа и сказала это только для того, чтобы прийти в себя, убедиться, что уже не спит. Она выглянула в окно автобуса. Они остановились в маленьком населенном пункте, состоявшем всего из нескольких грязных зданий, когда-то выкрашенных в белый цвет, заправочной станции и, по-видимому, лепившегося к ней кафе. Какой-то поселок, решила она, – до этого ей доводилось видеть в Испании только большие города.

– Что случилось? – спросила Луиза, поворачиваясь к соседу сзади. – Автобус сломался?

Пожилой мужчина, одетый слишком тепло для удушливой жары, взглянул на нее недоуменно и покачал головой. Она попыталась спросить то же самое по-французски, но он опять покачал головой.

Луизу охватила паника. Может, лучше было ехать поездом. По крайней мере, там было бы расписание, запланированные остановки, а не вот это, что бы это ни было, – и жару, подумала она, жару было бы легче терпеть. Она схватила сумку, не зная, идти ли за остальными. Она видела, что некоторые пассажиры оставили вещи в салоне, но понимала, что для нее это невозможно, учитывая, что лежит в ее сумке. Она гадала, не будет ли выглядеть странно, если она возьмет сумку с собой, или, что еще хуже, не решат ли они, что ей дальше не надо, и не уедут ли без нее.

– Descanso[27 - Перерыв (исп.).], – сказала какая-то женщина, остановившись возле Луизы.

Луиза покачала головой:

– Извините, я не понимаю.

– Descanso, – сказала женщина еще раз, изобразив руками что-то, что Луиза не сумела истолковать.

Женщина повторила жест, потом слегка пожала плечами, чуть заметно улыбнулась и пошла дальше по проходу.

Луиза смотрела ей вслед, смотрела, как остальные пассажиры выходят из автобуса, пока не осталась одна. Она постучала ногой по полу, пытаясь успокоиться. Духота стала невыносимой – оставаться в салоне было невозможно. Она схватила сумку и быстрым шагом последовала за всеми.

На улице чувствовалось, что приближается самое жаркое время дня. Воздух дрожал от зноя. Луиза прикрыла лицо ладонью в тщетной попытке заслониться от солнца. Она видела, что большинство других пассажиров потянулись к заправочной станции, в соседнее кафе. Наверняка там можно найти туалет и умыться, рассудила она. Хоть она и знала, что путешествие будет долгим, было удивительно, что она так устала, проведя в дороге даже не целый день. Ее тревожила предстоящая ночь – впрочем, по крайней мере, без палящего солнца будет прохладнее.

В кафе Луиза проследовала по указателю к туалету.

Вонь там стояла чудовищная. Несмотря на это, женщины терпеливо ждали, минуты тянулись. Луиза почувствовала, что от полуденной жары ее шатает. Когда подошла ее очередь, она вошла в кабинку и заперла за собой дверь.

Повернувшись к унитазу – или к тому месту, где должен был быть унитаз, – она обнаружила только дыру в полу. И что-то еще, движущееся в темноте. Она сделала неуверенный шаг вперед, чтобы разглядеть, что это. Тараканы. Она ахнула и отшатнулась, врезавшись в дверь за спиной. Из-за двери послышались недоуменные, вопросительные возгласы. Луиза не ответила, не зная, как это сделать на языке, который был бы понятен хоть кому-то из местных. Она закрыла глаза, дыша ртом. Повернулась, сделала свои дела как можно быстрее и присоединилась к другим женщинам в очереди к раковине, чувствуя себя так, словно тараканы по-прежнему у нее под ногами, словно они облепили ее кожу.

У барной стойки она попыталась привлечь внимание бармена, но, подняв руку, обнаружила, что та дрожит. И снова возникло это ощущение, будто ее шатает. Она чувствовала присутствие рядом какого-то мужчины – тоже пассажира, – которого не знала, но к которому испытывала почти что благодарность, боясь, что скоро ей понадобится на что-то опереться. Это было очень странное ощущение, но теперь ей казалось, что затылок и кончики пальцев колют маленькими острыми булавками. Все вокруг подернулось пеленой, словно это не совсем по-настоящему, словно и не она сидит в этом кафе, в крошечном, богом забытом поселке посреди Испании. Она никак не могла понять, что она тут делает, как сюда попала, потому что не помнила, как преодолела расстояние между туалетом и барной стойкой. Язык казался толстым, сухим и совершенно бесполезным.

Ее сосед крикнул что-то по-испански бармену, тот быстро поставил перед ним два стаканчика и наполнил их какой-то темной жидкостью. Луиза зачарованно наблюдала. Потом сосед повернулся к ней и что-то сказал, но смысл ускользнул от нее полностью. Она покачала головой, не давая себе труда объяснить, что не говорит по-испански, – эта попытка только еще больше запутала бы их обоих.

– Buvez ?a, – сказал он, поколебавшись. – Выпейте.

Она подняла глаза, изумленная тем, что он говорит по-французски. Дрожащей рукой она потянулась к стакану, не задумываясь, насколько благоразумно пить что-то предложенное незнакомым человеком. Он говорил с ней по-французски, на языке, который она понимала, и в тот момент этого было достаточно – ничего большего не требовалось. Она попробовала жидкость – янтарную, как она увидела теперь, когда поднесла стакан ко рту. На вкус напиток был превосходен: горечь алкоголя смягчалась сладостью апельсинов.

– Куда вы направляетесь? – спросил сосед. – Далеко вам ехать?

Луиза нахмурилась, пытаясь вспомнить.

– В Париж, – ответила она.

Она остановила свой выбор на Париже. На городе, который так восхитил – нет, похитил – ее мать, что та уже не вернулась. Луиза вспомнила, как в том первом и единственном письме мать писала о квартире, которую снимает, – комната на восьмом этаже в доме без лифта, бывшее помещение для прислуги, а значит, она делила ванную и туалет с другими жильцами. Она писала Луизе о подозрительной старой хозяйке, которая каждый месяц упорно поднималась наверх, несмотря на хриплый кашель и выступающий на лбу пот, чтобы осмотреть квартиру проницательным взглядом, и всегда заявляла, что чего-то не хватает, что-то передвинуто. Она даже потребовала с матери Луизы несколько франков за пропажу картины, которой, как уверяла мать, там никогда и не было.

Луиза так часто перечитывала это письмо, что ей казалось, будто она переживала все это вместе с матерью, а не просто читала слова, написанные за много миль от нее. В последующие годы, когда воспоминания начали тускнеть, Луиза стала придумывать фрагменты, добавлять их к тому, что помнила, так что иногда уже не могла понять, что действительно написала мать, а что она сама себе вообразила.

Теперь она находилась в другой стране, за сотни миль от города, в котором никогда не бывала, но который, как ей казалось, знала так же хорошо, как и свою родную деревню, и сидящий рядом мужчина пододвинул к ней два куска хрустящего хлеба с каким-то мясом между ними. Она гадала, был ли этот сэндвич тут с самого начала или сосед только что заказал и его тоже.

– Mangez[28 - Ешьте (фр.).], – велел он.

Она послушалась, пытаясь вспомнить, когда ела в последний раз.

– Vous vous sentirez bient?t mieux[29 - Скоро вы почувствуете себя лучше (фр.).], – заверил ее он.

– Merci.

Она подняла глаза на соседа, удивляясь, как не замечала его раньше. Он наверняка ехал с ней в автобусе, вряд ли житель этого поселка стал бы утруждать себя изучением языка, на котором тут не говорили. А еще его отличал покрой одежды – в сельской местности такую явно не носили, хоть она и не была особенно дорогой. Вещи опрятные, подумала Луиза, ухоженные, как и сам их владелец. Она почувствовала, что ее руки перестают дрожать.

– Attention au soleil[30 - Берегитесь солнца (фр.).], – сказал он, указывая на улицу, на солнце. – Если вы к такому не привыкли, поначалу может быть тяжеловато.

– Да, – пробормотала Луиза, смахивая крошку с уголка рта. – Я не привыкла к жаре.

Она посмотрела на него и хотела сказать что-то еще, нечто большее. Ощущая на себе его пристальный взгляд, она почувствовала, что краснеет, и понадеялась, что он объяснит это тепловым ударом, как это и должно объясняться – мысли путаются, руки и ноги покалывает. Она подалась вперед, собираясь еще раз поблагодарить его, спросить, как его зовут, когда раздался голос, перекрывавший все остальные голоса в кафе. Говорил водитель автобуса, который стоял и махал рукой.

– А, перерыв закончился, – перевел сосед.

Луиза кивнула. Водитель поставил чашку рядом с пустой тарелкой и направился к автобусу. Остальные пассажиры начали вставать, отрываясь от барной стойки и столиков, отодвигали недоеденное или заворачивали остатки в салфетки, чтобы взять с собой. Луиза повернулась к соседу, чтобы поблагодарить его, но он уже ушел.

Она нахмурилась, оглядывая кафе, но нигде его не обнаружила. Она не знала, надолго ли отвлеклась, засмотревшись на окружающих, – видимо, надолго, если даже не заметила, как он ушел. Она задумалась, не обидеться ли, что он исчез не попрощавшись, и решила, что это и правда обидно. В будущем, сказала себе она, нужно вести себя осторожнее. Ей стало дурно от одной лишь мысли, что могло бы произойти, окажись он кем-то другим. Тут она ощутила, что сумка наполовину сползла с колен. Подтянув ее поближе к себе, Луиза села так, чтобы та плотно прижималась к ногам.

Она снова выглянула в окно, увидела, что к автобусу выстраивается очередь, и подумала, что вроде бы тот человек стоит впереди, но не была уверена. Луиза быстро завернула остаток сэндвича в салфетку, положила его в сумку и подала знак бармену. В отсутствие других посетителей он быстро обратил на нее внимание. После череды торопливых жестов ей удалось заказать еще один такой же сэндвич. Бросив на стойку несколько монет, она поспешно поблагодарила бармена и вышла из кафе, боясь, как бы автобус не уехал без нее.

3

Анри

Анри украдкой бросает взгляд на женщину, сидящую напротив. Она с непроницаемым выражением смотрит в окно. С тех пор как она появилась в купе, он чувствует, что она держится настороженно. Он подозревает, что знает причину ее холодности, но легче от этого не становится, особенно после всего, что между ними произошло.

– Я подумываю, не сходить ли в вагон-ресторан, – говорит он, начиная вставать. На самом деле ни о чем таком он не думал, но ему отчаянно хочется выбраться из душного купе, из ловушки собственных мыслей. – Не хотите ко мне присоединиться?

Эти слова звучат невыносимо церемонно даже для его собственных ушей, но он приказывает себе следовать ее примеру, хотя ему хочется только одного – наклониться, взять ее за руку и начать: “Луиза…”

Луиза, кажется, удивлена внезапности этого предложения, но все же кивает и встает.

– В хвосте поезда, – сообщает Анри, когда они выходят из купе, и указывает направо, в пустынный коридор. Какое странное ощущение, думает он, будто они идут по музею, по чему-то принадлежащему ушедшей эпохе. Похоже, она была права, когда отметила, что ездить на поезде больше не модно. Коридор вполне под стать купе – возраст ковра, вытоптанного сотнями пассажиров, виден слишком явно, ткань абажуров вся в пятнах и прорехах и вот-вот превратится в пережиток прошлого, которому пора на покой.

Она – Луиза, напоминает он себе, он еще не привык к ее имени – идет впереди, слегка покачиваясь в такт движению поезда. Он смотрит, как солнечные блики, отражаясь от окон в коридоре, играют в ее волосах. Раньше он считал ее блондинкой, но теперь, в этом освещении, в ее волосах проступают разные оттенки, даже рыжина.

Поезд дергается, и она упирается затянутыми в перчатки руками в стены, чтобы не упасть. Анри берет ее за талию. Это происходит инстинктивно, и, смутившись, он тут же отпускает ее. Она ничего не говорит, даже не оглядывается через плечо и продолжает путь по коридору. Он словно чувствует под ладонью ее талию, чувствует ее дрожь.

Они проходят еще через два тамбура – а может, и через три, он никак не может сосредоточиться – и наконец добираются до вагона-ресторана. Анри засовывает руки поглубже в карманы и говорит официанту:

– На двоих, пожалуйста.

Вагон-ресторан невзрачный. Достаточно чистый, за ним явно следят – видимо, потому что пассажиры часто сюда приходят, – но и здесь чувствуется все та же запущенность. Официант усаживает их в углу, подальше от другой пары – единственных людей в этом вагоне, кроме них.