Лоран окинул ее взглядом. Выразительные губы Лизы покорили бы любого епископа.
Жан Мюстер почти напрочь лишился голоса и смог только промолвить:
– Надо бы продолжить заседание и чтобы она принесла свои извинения.
– Господин Же, – сказала Лиза с покорностью, – вы можете проверить: я точно перевела ваши слова с самого начала. Не пропустила ни одного замечания, ни одного нюанса.
– Значит, у меня были удачные выражения! Это уже хорошо! Мне хочется вам верить. Вы из Швейцарии?
– Из Австрии. Мать моя – француженка, а отец – венгр.
Вспомнив об отце, она почувствовала такую печаль, что не могла больше говорить.
Лоран внимательно смотрел на нее. Должно быть, она принадлежала к тем женщинам, которых называют интересными. Была ли она естественно вызывающей, как часто бывают женщины, оказавшиеся в центре внимания мужчины?
– Не следует больше терять времени, – вмешался Жан Мюстер. – Советую вам немедленно продолжить заседание.
– Вы абсолютно правы, дорогой друг, – сказал ему Лоран. – Прошу у вас одну секунду. Как ваша фамилия, мадемуазель?
– Меня зовут Лиза Дрори.
Когда она произнесла свою фамилию, между ней и Лораном возникло лицо ее отца. Волнение, которое она только что попыталась скрыть, затуманило ее взор.
– Не плачьте, – сказал Лоран, смущенный. – Я бы не хотел, чтобы вы плакали из-за меня…
– Это не из-за вас, – отвечала она, и слезы на ресницах были подобны двум купальщицам, остановившимся в движении на краю трамплина.
– Господин Же, я могла бы, если хотите, сейчас же пойти в зал и объясниться. Поговорить с участниками собрания еще до вашего прихода.
– Мы пойдем вместе, так лучше.
Затем добавил неуверенно:
– Мой друг Жан Мюстер, который занимается всем, что касается меня в этой жизни, в том числе в моих перемещениях, очень рассердится, когда услышит… Но я все-таки скажу… Вы свободны, чтобы пообедать со мной, мадемуазель Дрори?
Мюстер почувствовал прилив крови.
– Но это невозможно! Сегодня вечером мы должны вернуться в Париж…
– Если бы вы были так любезны переменить дату нашего возвращения, я мог бы поужинать с мадемуазель Дрори. При условии, если она захочет. Если нет, проблема отпадает сама собой…
– Билеты взяты на сегодняшний вечер. Купить другие места на утренний рейс очень трудно, все билеты проданы. Вы хотите, чтобы я все перенес? Уже половина двенадцатого…
– Итак, мадемуазель? Ваше решение?
Приглашение ее заинтриговало. От удивления, радостно улыбаясь, она ответила:
– Сегодня утром я уже причинила вам беспокойство, боюсь разочаровать вас вечером. У меня неважное настроение, господин Же, или, точнее, у меня есть причины быть грустной. К тому же мои познания в политике ограниченны, особенно в том, что касается Франции.
– Я приглашаю вас для приятного времяпрепровождения, а не для защиты диссертации.
– Быть может, я вас и обижу… Меня интересует только власть, противоатомные проблемы, простая жизнь… Для вас это, должно быть, как китайская грамота.
– У вас сложилось плохое мнение обо мне, возможно, – сказала Лоран. – Тем более важно объясниться. Я хочу улучшить мнение обо мне.
Он повернулся к Мюстеру:
– Сделайте все возможное, чтобы изменить время нашего вылета, прошу вас. Возьмите, например, места в салоне первого класса, если ничего другого уже не осталось.
Лиза наблюдала за Лораном. Вот уже несколько минут она была уверена, что этим вечером она окажется в его объятиях. «Между ним и самоубийством», – сказала она себе.
Жан Мюстер был рассержен.
– Я попытаюсь уладить. Но ничего не обещаю.
Лоран протянул руку Лизе.
– До вечера… Вас предупредят, где мы будем ужинать. Я постараюсь быть вовремя.
Не следовало упускать эту женевскую оказию. Одной женщиной больше в его репертуаре, одним сожалением меньше о прошлом, уже давно чересчур добродетельном.
И он добавил нежным прерывистым голосом:
– Мы обменяемся нашими взглядами на мир…
– Это зависит от самолета, – повторил Жан Мюстер, глубоко раздраженный. – Ваши обмены…
– Я уверен, что все получится, – сказал Лоран. – Когда вы чего-нибудь хотите, вы всегда добиваетесь!
Лиза радовалась неожиданной победе. Таким образом, ее коллеги, уверенные, что ее исключат из группы, узнают, что Лоран Же, этот предприимчивый француз, пригласил ее на ужин. Да так скоро.
– А что будем делать с моими публичными извинениями? – спросила она, уже уверенная в себе.
Мюстер скорчил гримасу раздражения.
– Я с ними поговорю. Я сам поговорю, – сказал Лоран. – Возвращайтесь в вашу кабину. Я попытаюсь все уладить. Если ваша начальница уже пришла, скажите ей, что я зайду к ней. Мы с ней договоримся. Я не хочу создавать никакого недоразумения на уровне вашей организации.
– Большое-большое спасибо, – сказала Лиза. – Итак, до вечера…
Опьяненная этой победой, она с радостным видом вернулась к своим коллегам. Они окружили ее и засыпали вопросами: «Ну, какой он? Что он сказал? Он согласен, чтобы ты продолжала работу?»
Она отвечала, что «он» был любезен, что «он» не хочет, чтобы она теряла работу, и что «он» даже поговорит с Фабьен, чтобы замять инцидент и его последствия.
Они были, скорее, разочарованы тем, что последствий драмы не будет: человеческие жертвы – развлекательное зрелище во все времена. Они завидовали такой развязке, лестной для Лизы, и старались показать ей свою радость, хотя внутренне были разочарованы. То, что на нее не обрушится гнев организации, было приемлемым, но то, что она пойдет ужинать со своей жертвой, было уже слишком.
Лиза вернулась в свою кабину, проверила аппаратуру и опять надела свои наушники в виде каски.
Лоран появился на эстраде. Он поприветствовал собравшихся молодежным, динамичным жестом. Приготовился создать атмосферу соучастия, восстановить равновесие между участниками и им. Необходимо было создать радостную атмосферу, и его личное очарование сработало, а остроумие обезоружило.