Шляпка. Сборник рассказов

– Не знаю…, – Антон пожал плечами, – это, конечно, милая, но бесполезная вещь.

– Ну и что? – нахмурилась Олеся. – Всего семьсот рублей. И она мне нравится.

– Я считаю, что она тебе ни к чему.

Олеся была потрясена бестактностью и мелочностью человека, которого прочили ей в мужья. Она медленно сняла шляпку и дрожащими руками попробовала надеть ее обратно на стенд. Продавец, сочувственно глядя на нее, принял шляпку из ее рук. Олеся развернулась и быстро пошла, не разбирая дороги. Сердце яростно билось, во рту было сухо.

– Олеся, постой, – Антон догнал ее, – не расстраивайся. Ну, согласись, никчемная вещь. Эти продавцы специально задуривают мозги, чтобы всучить, что попало. Хочешь, поедем в "Изумруд", и я куплю тебе кольцо в честь нашей помолвки?

Олеся зло взглянула на него и отчеканила.

– Помолвки не будет. И свадьбы не будет. Между нами все кончено раз и навсегда. И не смей больше за мной идти! – Она побежала.

Антон хотел догнать и успокоить ее, но вся улица и так уже с любопытством наблюдала этот спектакль. «Разве можно так расстраиваться из-за какой-то глупой шляпки? Все ее вещи в номере гостиницы, так что успокоится и сама придет. Еще извиняться будет», – рассуждал он.

Девушка шла быстрым шагом, почти бежала, машинально уворачиваясь от прохожих и машин, и не видела ничего вокруг; она возмущалась и удивлялась одновременно.

"Как такое могло произойти? Почему я так долго позволяла маме, Вере Власовне и Антону распоряжаться собой, принимать решения о своей судьбе? Я не хочу видеть Припечкина никогда", – она как будто подержала в руках скользкий морской огурец, а теперь хотела отмыться. Как хорошо, что она убежала, и эта постыдная игра в невесту кончилась.

Олеся очнулась в полутемном переходе, огляделась и только теперь услышала звуки гитары и увидела целую группу музыкантов-неформалов, расположившихся у лестницы. Люди сновали по переходу, лишь слегка замедляя шаг, чтобы взглянуть на колоритных ребят.

Высокий худощавый гитарист поднялся с плиточного пола, расправив не слишком впечатляющую грудную клетку, и неожиданно мощным голосом запел хорошо знакомую Олесе песню Чижа "О любви". Ей показалось, что он смотрит прямо на нее, и, пораженная его сильным, чистым голосом, она прислонилась к стене напротив и решила остаться и слушать.

Певцу подыгрывали на флейте и барабане, еще один парнишка подходил к прохожим со шляпой и протягивал ее таким изящным, полным достоинства, жестом, что люди терялись и без разговоров складывали в шляпу деньги. Но к Олесе этот парнишка не подошел, только сверкнул в ее сторону лукавым взглядом. Многие прохожие остановились и образовали полукруг возле музыкантов, уж очень неожиданно было услышать такой голос в подземном переходе. Олеся не различала лиц и фигур, полностью поглощенная пением.

Последовали песни "Снова поезд", "Дай мне напиться железнодорожной воды", "Самый быстрый самолет не поспеет за тобою". Девушке казалось, что он поет для нее.

Потом певец видимо устал, вернулся к группе, прислонил к стене гитару и откупорил бутылку пива. Собравшийся народ расходился по своим делам. Олеся же стояла у стены, как прикованная. Гитарист опять посмотрел на нее и, улыбнувшись, кивнул:

– Ну, иди сюда. – Олеся подошла с замирающим сердцем.

– Понравилось? – у него были удивительные глаза, прозрачные, голубые, казалось, они занимали половину смуглого худого лица. Смотрел он на нее в упор, было немного жутко, и в то же время хотелось ответить вызовом на вызов, и Олеся не потупила взора.

– Очень понравилось, – ответила она, – у тебя дар.

Он не отреагировал на комплимент ни улыбкой, ни словом, продолжая разглядывать ее, как будто, запоминая отдельные детали ее облика и только потом складывая из них общий портрет. Но она знала, что польстила ему.

– Как тебя зовут?

– Олеся, а тебя?

– Снегирь, – пожал он плечами, – впрочем, по-разному зовут.

– Снегирь, но пищит песни Чижа, – поддел его шустрый мальчик со шляпой.

Он был очень симпатичный, с ласковым взглядом и теплой улыбкой. И вел себя свободно, как дитя, которое знает, что ему все простится.

– Познакомься с Джельсомино, он вовсе не прост, у бесенка есть собственный апельсиновый сад в райских кущах.

– Где змеи подстерегают легкомысленных Ев, – продолжил плечистый рябой парень с замасленным хвостом. На нем была длинная роба из какой-то экзотической страны.

– А это Музунгу, продолжил представление своих друзей Снегирь. – Его так прозвали кенийцы за бледный цвет кожи, он некогда изучал суахили и африканскую кухню…

– Я знаю, как приготовить тридцать три блюда из зебры, – скромно заметил Музунгу.

– Но потом он с позором вылетел из института.

– Почему?

– Не проснулся к началу занятий.

– Если бы они посмотрели хоть толику моих снов, то тоже наплевали бы на занятия, – оправдывался Музунгу.

– Еще мы зовем его Чилим, – вставил Джельсомино.

– А что это значит?

– Темная, темная женщина! – в ужасе схватился за голову Музунгу.

– Я не учила суахили, – обиделась Олеся.

– Это на хинди, – поправил Снегирь, – волшебная трубка, леди, трубка мира.

– Хочешь? – он протянул ей толстую полуторалитровую бутылку жигулевского пива, из которой только что пил сам.

Олеся заколебалась, пиво она не любила.

– Пей, пей, расслабишься, – подбадривали ее новые знакомые.

Она решилась и хлебнула. Пиво пошло на ура.

– А ты кто? – обратилась она к последнему из компании, молчавшему до сих пор толстому буряту с флейтой.

– Я Будда, – ответил он, ни секунды не колеблясь.

В такой компании было неловко назваться просто Олесей.

– Он не врет! – заверил Олесю Снегирь.

– Да, он похож на статуэтку смеющегося Будды. Я видела сегодня много таких на Торговой.

– Вылитая статуэтка! – согласился Снигирь.

– Это Будда Хотэй, – глубокомысленно заявил бурят, – бродяга, постигший значение дзен. Некогда в Китае, во времена династии Тан…

– Вы заболтались парни! – прервал его Джельсомино, – кто будет работать?

Содержимое шляпы пересыпали в плотный рюкзачок, настроили инструменты, и песни во имя весны продолжились.