Утро, день, вечер, ночь – сутки прочь

СЕНТЯБРЬ

Карточный домик

Осень приходила ко мне каждый день, садилась за шаткий столик, намазывала сливовый джем на пухлую булку и усмехалась.

Я стояла у плетня и ловила последних призрачно-желтых бабочек.

Лето не прилетало в этом году, пошлет письмо на крыльях такой бабочки, и дальше танцует джигу в теплых краях. Печально пели птицы.

Осень кривилась: «Что ты там топчешься?»

Я закрыла последний теплый воздух с примесью мяты в пузатые банки и спрятала под деревянную ореховую кровать. Долгой зимой я открываю летний воздух и тогда начинают петь сверчки за печью и вниз стекает стеклянная роспись окон.

Осень хмыкнула презрительно в мои мысли и достала колоду карт. Прессованные листья: липа – черви, береза – бубен, клен – треф и сирень – пики разлетались веером по столу.

Мне ее не переиграть. Все листья в итоге – её.

Пока Осень расматривает свои тузы, я забираю из колоды листья бессмертника и жухлые цветы незабудок и прячу между толстых страниц. Джокер-осина сухо трясется от смеха.

После Осень храпит с углу под ситцевыми занавесками.

Я строю карточный домик – маленький лиственный шалашик. Паучок забирается по ноге и прячется в хрупких стенах. Храп осени трясет и рассыпает домик на тысячу лиственных осколков.

Даже слово «вечность» не сложить из них.

Скоро зима. И каждое утро в моей двери оказывается красный мак.

Кто кладет мне цветы под дверь?

Я не знаю.

Осень молчит.

Не забывай, словно говорит мне мак, лето еще будет.

ОКТЯБРЬ

Старый комод

В детстве Карина часто сожалела о том, что, по рассказам бабушки, где-то в далекой Сибири, в неизведанном селе остались и деревянные игрушки, и яркие кукольные платья, и куклы: тряпичные, целлулоидные, целыми семьями.

Сама Карина собирала в белую обувную коробку всякую мелочь удивительного характера, будь то: бумажный веер, зеркало в костяной оправе, камень удивительно круглой формы, голубой шелковый кусок ткани и золотой же с тиснением – от шоколада.

Прошло только двадцать лет и Карина осталась только в памяти фото, стоящего в резной раме на полке. И в голубом цвете глаз другой маленькой девочки Эммы.

В новый светлый дом добралось совсем мало мебели.

Все нежное, светлое, с прямыми углами и нежно-оливковых оттенков украшало детскую Эммы.

Однажды, в поиске закатившегося мяча, забралась Эмма в подвал. Пройдя пять шагов, она наткнулась на древний красивый комод.

В шкаф был всунут ключ. Ключа раньше там не было.

Из щели шкафа на нее смотрел глаз.

Щелк! На белой коробке лежала пластмасовая небольшая кукла.

Эмма ворошила сокровища белой коробки. Круглый камень, выкатившись, покатился в правый угол. Там лежал потерянный мяч.

Эмма обернулась.

Кукла сидела в нижнем ящике. Но она была уверена, что не сажала ее!

Камень нагрелся в ладони и – как звук помех, она услышала далекий голос:

«Помни меня…»

Кукла смотрела прямо.

Слабо шевелились полинявшие крылья веера.

Вещи, как кристражи, умеют хранить память и любовь.

НОЯБРЬ

Вьющаяся песня

Осенние мухи самые дотошные. Они кружили и кружили над кроваткой маленькой Лоло, не зная, что под пышным теплом подушки у неё хранится волшебная палочка.

Муха уставилась большим глазом на девочку в голубой ночнушке с чем-то тоненьким в руках.

В ту же секунду крылья мухи выросли и превратились в пропеллер, тело удлинилось и стало жестким, и необычайно ярким.

И вокруг Лоло закружились маленькие вертолетики. Они носились вокруг кроватки, жужжа мелодии колыбельных.

Лоло стала совсем крошечная. Один из вертолетиков подхватил ее и понес в Зефирную страну, где по сахарным травам, как с горки, можно кататься на миндальных подушечках и играть желейными мячами, обсыпаясь сладкой пудрой.

Вертолеты тоже сели на дозаправку у озера с кленовым сиропом. Мушиные вертолеты тоже любят сладкое.

…Под утро жужжание маленьких летчиков утихло, замедлился бег по кругу, и, вылетев в окно, вертолетики закружились белыми снежинками.

Шла зима.

ДЕКАБРЬ

Миротворец

– Папа, дай в динозавриков поиграть?