Прах человеческий

– Ты с нами? – спросила она.

Вместо ответа я поднялся по ступеням и стянул тяжелую простыню с крайнего столбика балюстрады. Ткань зацепилась за острую чугунную пику, выступавшую из набалдашника, и с тихим шорохом упала на пол.

На пике высотой почти в человеческий рост был закреплен красно-черный жаккардовый флаг с вышивкой. Среди темного пыльного холла и белых простыней он выглядел удивительно чистым. Светосфера Валки осветила эмблему с пентаклем и трезубцем. На миг все как будто застыло, и я почувствовал себя персонажем мраморного барельефа, на котором вместе со знаменем были изображены мы с Валкой и Олива. Не живые люди, а воспоминания. Призраки.

Это было знамя Красного отряда. Моего Красного отряда. Моего дома Марло. Викторианского дома Марло.

Викторианский. Победоносный – ведь на латыни «виктория» значит «победа».

Какая ложь!

Мне вдруг захотелось взвыть и сорвать знамя с флагштока. Я даже схватился за край полотна и потянул.

– Адриан, – остановил меня звонкий голос Валки, и я убрал руки. – Идем.

Каффу добрался до генераторов, потому что, как только мы привели коммандера в его комнату, зажегся свет. Олива поблагодарил нас и вошел в пыльное помещение. Он снова чихнул и вызвал по терминалу лейтенантов Карраса и Магарян. Мы с Валкой не стали ему мешать и сразу направились по освещенному коридору к покоям, где жили много лет в изгнании.

Войдя в старую спальню, я еще сильнее почувствовал себя призраком. Здесь все тоже было укрыто белыми простынями: резное деревянное изголовье кровати, джаддианские ковры, картины, тумбы и шкафы. Я тенью бродил среди руин своей прошлой жизни, которую жил, кажется, совсем другой человек – более именитый, не испытавший ужасов ям и пыточных камер Дхаран-Туна. Я боялся сдернуть простыню с зеркала, боялся, что оттуда на меня посмотрит жалкая тень Адриана Марло. Более того, я боялся выглянуть из затемненного окна, увидеть вдали деревню Фонс и подумать о ее простых жителях.

Мне казалось, что Колхида достаточно исцелила мои раны, но некоторые не лечит даже время. Как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так и твой родной дом после долгих лет отсутствия уже не может быть прежним, потому что меняешься ты сам. Вчерашний ты умирает, оставляя лишь фрагмент себя тебе сегодняшнему, который в свою очередь уступит место тебе завтрашнему.

Валка сорвала простыню с кровати, и резное темное дерево, украшенное фигурами птиц и цветов, заблестело. Кровать была достойна любого монарха. Казалось неправильным отдыхать среди такой красоты, когда мои спутники остались спать вечным сном в черных песках Эуэ и в животах бесчисленных Бледных.

Несправедливо, что я остался жить, а они погибли.

Но во Вселенной мало справедливости, и даже за эту малость приходится бороться.

– Проверю ванную, – сказала Валка. – Нужно вымыться и спать.

Мы были на ногах гораздо больше двадцати четырех стандартных часов. Пока прилетели, пока отвечали на последние вопросы Линча.

– Я не устал, – солгал я, подходя к трюмо с закрытым зеркалом, где по-прежнему должна была стоять старая умывальная чаша Джинан. Там же, где я ее оставил.

Собравшись с духом, я сорвал с зеркала простыню и поежился, встретившись взглядом с отражением.

– Устал не устал, а спать надо, – донесся из ванной голос Валки. – Завтра нам покоя не дадут.

Она была права, и я недовольно буркнул в ответ. Начавшийся на Колхиде порочный круг бесед и допросов, докладов и разборов продолжался, и нас ждали бесконечные дни встреч и пересказов всех наших злоключений. Магнарх с помощниками позаботились, чтобы нам удалось вернуться относительно незаметно, и у него было время сочинить и распространить официальную версию, прежде чем поднимется шумиха. Нас поэтому отправили в поместье Маддало. Во дворце магнарха о возвращении Адриана Марло сразу узнали бы все слуги, солдаты и секретари. Здесь об этом знали только люди Оливы, комендант Линч и солдаты с пересадочной станции.

И конечно, Каффу. А одного Каффу вполне достаточно.

Я уже мог представить, как расползутся слухи.

«Слышали, он вернулся!» – скажет перебравший с выпивкой смотритель.

«Ночью в старом аббатстве горел свет!» – сообщит бдительная домохозяйка мужу-клерку.

«В дьявольском-то поместье? Неужели он вернулся?» – спросит пьяница бармена.

История помчится дальше, разойдется по всему Фонсу и окрестным деревням, как лесной пожар.

«Дьявол? Полусмертный?»

«Он разве не умер?»

От этих мыслей я едва не улыбнулся – даже в зеркале. Я стянул скатерть со столика и улыбнулся по-настоящему, увидев то, что пролежало здесь нетронутым почти сто десять лет. На том же самом месте, где я и надеялся.

Филактерия Валки.

Серебряный полумесяц с выгравированными буквами В и О лежал в умывальнике. Должно быть, случайно соскользнул с цепочки, на которой висел вместе со скорлупой Тихого, и остался здесь, пока Анжу со слугами собирали наш багаж перед поездкой на Падмурак. Филактерия выглядела обычной крошечной безделушкой, и слуги, вероятно, не стали трогать ее, не зная, для чего она.

Я зажмурился и крепко сжал драгоценный кулон в ладони.

Небрежность слуг почти наверняка спасла филактерию. На Дхаран-Туне ее бы отобрали, как мои кольца и скорлупу Тихого – которая лишь по прихоти судьбы вернулась ко мне.

– Валка! – срывающимся голосом крикнул я. – Валка! Я ее нашел!

Я шагнул к ванной, выставив филактерию перед собой, чтобы Валка увидела.

– Она была здесь! В умывальнике!

Вытаращив золотые глаза, Валка поспешила ко мне. Другая филактерия, содержащая мою кристаллизованную кровь, висела на цепочке между ее бледными грудями. Пока я осматривался в спальне, Валка уже успела наполовину раздеться и напустить пара в мраморную ванну. В воздухе витал знакомый аромат сандала и благовоний.

– Я думал, что потерял ее… – с облегчением пробормотал я.

Она поцеловала меня и отступила на шаг.

– А я не сомневалась, что она здесь. – Валка сложила мои пальцы на кулоне-полумесяце. – Повесь ее на цепочку и раздевайся.

Я проснулся от ломоты в конечностях, которые еще не отошли после фуги. Валка спала без одежды, свернувшись калачиком. Бледное солнце светило сквозь большие круглые окна и стеклянную дверь балкона с видом на английский садик. Где-то внизу пел жаворонок, нежный глашатай утра. После стольких лет тишины на Дхаран-Туне и «Ашкелоне», после десяти лет на Колхиде, где слышен был только резкий галдеж чаек, сейчас красивая певучая мелодия жаворонка была как журчание родника посреди ледяной пустыни.

Татуированная рука Валки лежала на моей груди, и я решил не вставать, осторожно водя пальцем по аккуратным завиткам, обозначавшим положение Валки в клане Ондерра. Ее сайлаш, как называли это в далеком Тавросе. Просыпаясь рядом с Валкой уже много лет, я досконально изучил рисунок, но он был настолько сложен, что мне всякий раз казалось, будто я нахожу в нем новые элементы. Мне не хотелось тревожить Валку, и я остался лежать, слушая жаворонка и глядя, как солнечные лучи все сильнее освещают пыльную комнату… пока Валка наконец не шевельнулась и не выпустила меня из объятий.

Тихо подождав еще чуть-чуть, я поднялся и оделся.

Старой Анжу давно не было в живых, погреба и холодильники стояли пустыми. Солдатам Оливы было поручено отправиться на рынок Фонса или другой деревни, чтобы пополнить запасы продовольствия в старом доме, а заодно найти повара и пару слуг. Это нужно было сделать в ближайшие недели. Я не знал, сколько мы пробудем в поместье Маддало. Месяца три? Год? Или, как в прошлый раз… семьдесят?

День расцветал, как фиалка, и вскоре ожидалось прибытие людей магнарха. Старика Кароля Венанциана я не ожидал.

Наверняка приедет кто-нибудь из офицеров местного отдела разведки и повторит все вопросы, которые я уже слышал на Колхиде от Дорра. Захочет, чтобы я вновь пересказал все от нападения «либералистов» на мосту Ведатхарада до того момента, когда я сошел с «Ашкелона» и сдался людям Дорра.

Я, разумеется, расскажу все почти без утайки, как рассказывал до этого всем остальным.

Никто не знал, что это я выдал врагу маршрут императорского турне. В этом я намеревался признаться только лично его величеству и никому более – по крайней мере, так я думал про себя утром в саду, нежась в бледных рассветных лучах.

Я довольно долго простоял у пруда с рыбками, наблюдая за золотистыми тенями карпов, медленно и беззаботно проплывавших туда-сюда. Я вспоминал плеск чужеземных рыб в водоеме в моей пещерной камере, пока не раздался громкий гул и кипарисы не пригнулись от сильного ветра. Подняв голову, я увидел, как над куполами и островерхими крышами виллы Маддало пролетел черный флаер. Я проследил за ним взглядом, не сходя с места. Широкие крылья сложились, и флаер опустился на лужайку.

– Точно вовремя.