Беременна по ошибке

Так же быстро и неожиданно все стихает. Я несколько секунд сижу, вжавшись в стену и слушаю тишину в помещении. Тяжелое дыхание кого-то из них разрывает сердце в лохмотья. Я боюсь открыть глаза. Боюсь даже увидеть последствия зверского нападения на Гаврилова. А вдруг его вообще убили, и сейчас это дыхание принадлежит тому амбалу.

– Ульян…

Голос полный старания. Я распахиваю глаза и еле сдерживаюсь, чтобы не зажмуриться вновь.

Ярослав сидит в полуобморочном состоянии. Лицо украшают новые ссадины. Из губы течет струйка крови. Он тяжело дышит и сглатывает. Я вижу, как дергается его кадык. Боже, куда я попала? Куда мы попали?

Заставляю себя встать, чтобы посмотреть, в каком состоянии мужчина. По тому, что я вижу перед собой, у него не один ушиб и, дай бог, нет переломов. Ноги слабеют, и мне под руку подворачивается второй стул, пока я пытаюсь доползти до Ярослава. Его глаза закрыты, но он не спит. Я это точно знаю.

– Ярослав, – напрочь забыла его отчество, но было не до этого, – ты живой?

Глава 2

Сама не замечаю, как перехожу на «ты». Сердце отчаянно грохает в груди. С запозданием осматриваюсь по сторонам. Но помещение пусто, и я позволяю себе выдохнуть.

Ярослав что-то невнятно мычит и открывает глаза. С трудом поднимает голову.

Больше не думаю, опускаюсь перед ним на колени. Я не знаю, как действовать в таких ситуациях, но нужно что-то предпринять. Глазами пробегаюсь по открытым участкам тела и не замечаю видимых увечий, кроме синяков и кровоподтеков.

Стараясь не беспокоить мужчину, осторожно пробегаю пальцами по ребрам. Ярослав прикусывает губу и тихо охает. Отдергиваю руки, словно обожглась, и снова всматриваюсь в бледное лицо. Даже по сравнению с габаритами Ярослава тот мужик крупнее и сильнее. А тот факт, что руки Гаврилова прикованы, вообще не оставлял шансов для защиты.

Мозг отключается, и дальше я действую просто на бабских инстинктах. Вскакиваю на ноги и несусь к двери, начиная колотить в неё изо всех сил. Кричу до срыва голоса, чтобы хоть кто-то услышал и пришел на помощь. Потому что…я не знаю, как помочь человеку.

– Не пытайся, никто не придет, – слышу слабый протест за спиной, – Ульян…

Но я будто отключаюсь и только сильнее колочу по металлу. Кулаки уже горят от боли, костяшки сбиты. Тряпка, которая меня прикрывает, падает на грязный пол, но мне плевать. Тут человек, который сейчас истекает кровью и ему нужна помощь.

Слышу спасительный звук открывающегося замка и чуть ли не падаю от облегчения. Отскакиваю в последний момент перед тем, как дверь открывается и в комнату входит Марат. Его взгляд тут же проходится по моему телу. С запозданием понимаю, в каком виде сейчас перед ним, но мои инстинкты не настолько хороши, чтобы я метнулась за прикрытием.

– Что шумим, красавица?

Черные глаза вызывают волну мурашек. Грудь стискивает от внезапного страха. За себя и за Гаврилова.

– Ваш человек избил, – тыкаю дрожащей рукой в согнувшегося Ярослава и жду ответной реакции.

– А-а-а-а, дожил, Ярик…баба защищает, – снова этот вынимающий душу смех, – да уж. Ну избил, и что?

– Как что? – вопрос звучит намного отчаяннее, чем я планирую.– Ему помощь нужна.

Не знаю, на что я надеюсь, но и попытку не прекращаю. То, что мы попали в лапы к зверям, до меня доходит после последующей фразы:

– Ну так ты и помоги. Можешь и ножки раздвинуть, уверен, он намного быстрее поправится, если его хорошенько трахнуть. Ну а мы с ребятами посмотрим и повеселимся.

Неопределенный жест на стену, и только сейчас замечаю камеру видеонаблюдения.

Грудь простреливает болью, я не могу сдержать вскрик. Дергаюсь, но меня не отпускают. Тянут за волосы, а второй рукой впиваются в грудь и сдавливают со всей силы.

– Ещё раз пискнешь, сука, пожалеешь.

Грохот двери и полная тишина. Голова раскалывается на части. Ноги не держат, и я сползаю на холодный пол, ныряя лицом в ладони. Тело начинает содрогаться от рыданий, но я не могу сдержаться. Живот скручивает от страха. Сердце вот-вот пробьет грудную клетку и выскочит наружу.

Я не замечаю ничего. Ни того, как меня окликают по имени, ни того, что я уже окоченела от холода, ни своего внешнего вида. Отключаюсь от действительности и выплакиваю свои страхи.

Я попала в ад и не знаю, смогу ли отсюда выбраться…

Каким-то чудом нахожу в себе силы подняться. Ноги тут же начинает покалывать от неудобной позы. Желудок громко оповещает о голоде. Бросаю взгляд на принесенную раннее чашку и едва не морщусь от того, что, видимо, должно служить едой. Только удивляюсь, что тарелка и кружка в одном экземпляре. Это что же…кто-то из нас не должен есть? Или нам полагается делить еду между собой?

Хотя опять же назвать те помои, что нам принесли, едой язык не поворачивается.

Снова подхожу к Ярославу. Его дыхание спокойное и размеренное. Голова откинута назад, на спинку стула. Кажется, он спит. Это немного успокаивает, потому что во сне люди быстрее восстанавливаются

Через какое-то время мне становится сложно контролировать время. В этой затхлой комнатушке не видно солнца и непонятно, что сейчас за стенами камеры. Я вообще боюсь, что за это время успела сойти с ума.

День проходит в неизбывном страхе. Вздрагиваю от каждого шороха, от каждого стона Гаврилова. Такое ощущение, что, кроме избиений и запугиваний, уже ничего не существует. Его тело уже напоминает один сплошной синяк. Я срываю голос от мольбы, чтобы его больше не трогали. Не могу больше смотреть на то, как два мужика избивают его.

Они вдалбливают в Ярослава свои мощные кулаки, орут, требуют от него подписать какие-то бумаги, но я могу только закрывать уши, чтобы не слышать. Я не в состоянии даже контролировать поток слез. Кажется, успеваю выплакать весь свой жизненный запас. Но вот снова приходят мучители, снова начинаются побои и снова из глаз хлещет соленая влага.

Мои просьбы никого не волнуют. Все это время мужчина остается прикованным к стулу и не может пошевелиться. При одном только взгляде на него я каждый раз готова потерять сознание от бессилия. В редкие моменты тишины и покоя пытаюсь ему помочь, насколько это возможно. Только вот два стакана воды в день и грязная тряпка – плохие союзники. Мы даже умудряемся перекидываться ничего не значащими фразами. Ярослав держится, как и положено здоровому сильному мужику, и это подкупает. Он не жалуется, стискивает губы добела, пока я промываю новые раны, лишь изредка матерится.

А тем временем его добивают с особой жестокостью и смакованием. Эти уроды ни на что не реагируют, просто выполняя свою работу. Я все ещё не знаю, зачем меня тут держат и чего хотят.

Самый главный не появляется, но я помню о камере. Все это время отказываюсь от еды, потому что то, что нам приносят, есть невозможно, но с каждым часом силы меня покидают, и, кажется, что умереть гораздо легче, чем терпеть все эти моральные унижения и испытания.

В один из дней в помещение входит Марат и освобождает бессознательного Ярослава. Его бросают на пол у моих ног, как мешок с картошкой, и напоследок пинают под дых. Перед моими глазами он, избитый и беспомощный. Сердце разрывается в груди от этого зрелища. Пусть мы незнакомы, но у меня есть душа. И глаза, чтобы отчетливо видеть, что Ярославу нужна помощь.

С неимоверным усилием перетаскиваю его на лежанку и пытаюсь сообразить, что же можно сделать, не имея никаких подручных средств. Я смирилась с тем, что просить какой-либо помощи у животных, в плену которых мы находимся, – только зря тратить силы и нервы.

Отрываю небольшой лоскуток от все той же ненавистной тряпки. В кружке на дне остается немного воды. Понимаю, неизвестно, когда принесут еще, но решаю подумать об этом позже. Сейчас нужно снова промыть раны, чтобы не допустить заражения. Руки трясутся от слабости. Ноги держат с трудом. Мне хочется упасть на пол, свернуться калачиком и громко завыть. Позвать на помощь. Оказаться в другом измерении. Да что угодно, только подальше от этого кошмара. Мне больно, сердце тяжело бухает в груди, когда я прохожусь по ранам Ярослава.

Так не должно быть. Такие звери не должны жить среди нормальных людей. Все это время мужчина не шевелится. Просто лежит, как каменное изваяние, и мне жутко от одной только мысли, что он может умереть.

Кое-как справляюсь с самыми жуткими повреждениями. Снова пробегаюсь пальцами по обнаженной груди и надеюсь, что даже без навыков смогу нащупать переломы. Боюсь вдохнуть. Но тем не менее делаю такой нужный вдох, когда убеждаюсь, что все кости целы.

За весь день никто так и не пришел, и это вселяет слабую, но надежду.

Окончательно обессиленная падаю рядом с мужчиной и проваливаюсь в желанный и исцеляющий сон. Мне снится та жизнь, которая была «до». Работа, родители, дом и Мурка. Распахиваю глаза, вся зареванная и разбитая. Что за окном? День или ночь? Уже неважно.

Наверное, мы никогда отсюда не выберемся. Перевожу взгляд на Ярослава и вижу, что он смотрит на меня. Изучает. Не пытается как-то пошевелиться, но он хотя бы в сознании.

– Как себя чувствуешь?

Голос срывается после каждого слова, но ничего удивительного, вообще,удивительно, что я не потеряла его, крича от отчаяния.

– Я жив.

Эти два слова вызывают во мне цунами облегчения. Я видела, что жив, но от слов становится ещё спокойнее. Насколько это позволяет ситуация.

– Тебе, наверное, надо поесть, – шепчу, все ещё помня о камере, – ты можешь шевелиться?