Сколько баб за ним таскается, а он их отшивает как нефиг делать. И ведь поток не иссякает. Сейчас, правда, с какой-то общается. Для него уже долго.
Мымры эти его постоянно в меня своими злыми взглядами стреляют, стоит нам вместе оказаться.
Что в старших классах, что в универе. И ведь девчонки удивлялись, что во мне нашел студент выпускного курса. Тогда они еще понятия не имели, что мы с Максом познакомились намного раньше универа.
Намного раньше. Когда к нам переехали новые соседи. Мне было…боже, кажется, восемь?
Меня задирал какой-то пацан, а Макс как рыцарь спас.
Снова ухожу под воду. В груди болезненно сжимается при мысли, что после сегодняшнего пробуждения мы все это потеряли.
Сквозь толщу воды слышу стук в дверь.
– Лель, готово все, выходи давай.
Натягиваю свою широченную футболку с логотипом любимой группы и плетусь на кухню.
Сзади меня сжимают, а у меня глаза из орбит лезут.
– Попалась, малявка.
Открываю рот, чтобы послать его матерно, но вовремя захлопываю, вспоминаю, что мы не одни, и выдаю в сторону коридора:
– Мама, ты в курсе, что предательство – это тяжкое преступление?
– Да ладно тебе, Лель, – Макс зарывается в мою влажную шевелюру. – Ну ты че как маленькая?
– Отвали, бабник чертов, – шиплю я и предпринимаю попытку вырваться.
Ну куда там, когда тебя сжимает такой боров, который может тебя раздавить словно букашку.
– Да что ты так всполошилась, как будто первый раз просыпаешься с голым парнем? – шипит он мне на ухо.
Дергаю локтем и по громкому оханью, а потом и свободе понимаю, что попала куда надо.
Отскакиваю от корчащегося в муках идиота. Хватаю с плиты сковороду и выставляю руку вперед, словно оружие.
Брови Макса взлетают вверх. Он переводит взгляд с меня на сковороду и обратно.
– Оружие на плиту, вы окружены, – ржет еще.
– Придурок, – рычу я и замахиваюсь.
Макс вскидывает руки вверх.
– Да что не так-то, Лель? Ну что ты так взъелась?
– Знаешь, даже если мы допустим, что это и было не в первый раз, это не дает тебе повод вести себя как придурок, – шиплю я в ответ.
– Даже если…– в этот момент в голове этого недоумка явно происходит бурная мозговая деятельность. – Лель, ну прости, – скулит гад и складывает ручки в просительном жесте.
И глазки так виновато таращит.
– Если бы я сразу понял, что я первый, кто удостоен лицезреть тебя утром в своей кровати, я бы отметил это дело с надлежащей помпой.
Ухмыляется. Пытается все в шутку перевести, но оценив мой вид, он заметно бледнеет.
– На счет «три» ты выметаешься отсюда и больше не появляешься на пороге моей квартиры.
– Иначе что?
Все еще храбрится. Вон даже грудь вперед выпятил, хоть на лице и застыла вина.
– Иначе эта сковорода полетит в твою смазливую рожу! – верещу я на всю квартиру. – Раз…
– Ладно, ладно, я понял, Лель. Ты чего разошлась-то? – заикается Макс и отступает назад.
– Два, – продолжаю отсчет и поднимаю сковороду выше.
Сдуваю с лица выбившуюся прядь и пытаюсь пришибить этого гада взглядом.
– Ухожу.
И Макса как ветром сдувает.
Наконец наступает блаженная тишина, и я выдыхаю.
– Доча, – из-за угла доносится робкий мамин голос.
– Мам, вот от тебя вообще не ожидала! – гаркаю я и хлопаю дверью в кухню.
Ну уж поесть-то спокойно можно?
Сажусь за стол на свое любимое место возле окна и выглядываю во двор. Пух этот чертов начался. Но детям все ни по чем. Резвятся, поджигают накопившиеся кучки этого тополиного добра.
Хмыкаю.
Мы с Максом вечно досаждали бабулькам на скамейках. Прям перед носами их факелы поджигали. Они тогда ругались страшно, грозились родителям настучать. А мы смеялись и дальше неслись со спичками наперевес.
У Макса отец вообще строгий, и, если бы ему донесли, Макс бы огреб по самое не балуйся. Но наши очаровательные мордахи, видимо, все же играли нужную роль, и каждый раз нам сходили шалости с рук.
И снова перед глазами картинка нашего сегодняшнего пробуждения.
Роняю голову на сложенные ладони и выдыхаю.
Ну нет! Потерять нашу дружбу сильнее меня.
– Ален, – в кухню рискует зайти папа, прикрываясь разносом, – я это, че хотел… Ты остыла?