Брилонская вишня

– Есть, я же говорю! Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Жуковский… Ломоносов. Толстой. Крылов…

– Пастернак?

– Да, и он тоже.

– Я знайт Пастернак. Он переводийт «Фауст».

Неожиданно я оживляюсь. Активно работаю кистью и не без гордости заявляю:

– Да у нас вообще великих писателей очень много! Просто, наверное, я не всех знаю. Я вообще… ну, читать люблю, только если мне книга нравится. А то, например, в библиотеке – а там мамка моей подруги работает – заставляют читать про Ленина. А я ненавижу про Ленина! Он скучный! И про революцию так же, и про большевиков… Но, правда, один момент мне запомнился: как Владимир Ильич находился в ссылке и писал письма молоком по бумаге. После этого мы с Машкой тоже так сделать попробовали. Играли: я Ленин была, а она – император.

Комендант не сдерживает улыбки.

Долго смотрит на меня в полном молчании.

Я за это время успеваю уже покрасить половину положенной территории. Уж и забываю о коменданте, погрузившись в раздумья, но он вдруг спрашивает:

– Неужели у вас в Россия такой большой патриотический направленность?

– Очень! Вы даже представить себе не можете, насколько! Например, родители Маши день рождения Ленина отмечают размашистей, чем свой собственный. А еще у нас очень много школьных кружков, направленных на развитие патриотизма.

– Например?

– Ой, я даже и не вспомню, я шибко туда и не ходила. Вот «умелые руки» посещала, в театральный пыталась, но мамка тогда ворчать начала: чего, мол, ерундой занимаешься, еще артисткой не дай бог станешь, да разве ж это работа…

– То есть, для Россия почетный работа – это телятница и колхоз?

– Так мамка думает. Считает, что лучше честным трудом копейку заработать, чем по сцене прыгать и народ развлекать.

– И это ваш отношение к искусство театра?

– Да я же говорю – так мамка только думает! У нас очень много артистов! И художники есть, и писатели, и музыканты. Да и вообще интеллигенции очень много, а до революции еще больше было! Я действительно считаю, что наша страна ничем не хуже других. Правда, я в деревне живу, где это не слишком заметно, но хотя бы Псков взять! Там же все! Столько заведений, столько прогресса! А это, между прочим, еще не столица даже!

– Серьезно, что ли? А я другое про ваш страна слышайт. Что русь мыться раз в год и жийт в домах с медведями.

– Нет, ну это точно бред какой-то! Чем Советский Союз хуже просвещенной Европы?

– А ты бывайт в Европа, чтобы имейт право сравнивайт?

Осекаюсь.

Хмурюсь и смотрю на коменданта.

А он по-прежнему не сводит с меня взгляда, подперев щеку рукой. Но глаза почему-то кажутся мне светлее. Не такими ярко-синими, а с аквамариновым оттенком. И даже родинка в глазу больше похожа теперь не на уродливую ржавчину, а на каплю золотистого меда. Наверное, это все игра света, который врывается в незашторенное окно.

– Нет, – вздыхаю. – Я не была в Европе. Я… Я нигде не была, кроме Атаманки и Пскова.

– А я был. И я знайт, о чем вести речь.

– Неужели все и вправду так плохо? Неужели мы настолько грязная и отсталая в развитии страна?

Он не отвечает. Чуть прикрывает сонные глаза, но взгляда с меня так и не сводит. Молчит.

– А как в Германии? – тихо продолжаю. – Лучше?

И вновь он оставляет меня без ответа. Кажется, глубоко задумался, и теперь смотрит даже и не на меня, а будто бы сквозь, отчужденно.

Вздыхаю.

Разгибаю спину, бросаю кисть в банку и оповещаю:

– Я закончила.

Комендант вздрагивает. Скользит взглядом по комнате. Пожимает плечами:

– Раз закончила – иди.

– Хорошо. Я тогда завтра вторую половину комнаты докрашу, как эта подсохнет. И под шкафом еще…

– Угу. Краску только забирай.

Киваю. Беру банку, отправляюсь к выходу и неожиданно даже для себя бросаю через плечо: