Две секунды после

Не дожидаясь Тома, я вылетаю из номера и спускаюсь в вестибюль, где постепенно собирается вся команда, чтобы отправиться на саундчек[3 - Саундче?к (англ. Soundcheck) – процесс настройки звукового оборудования и аппаратуры, а также проверка звука перед началом мероприятия.]. Плюхнувшись на диван, я утыкаюсь в телефон.

Том появляется одним из последних, в толстовке, с капюшоном на голове и бутылкой воды в руках. Вся остальная группа выглядит такой же побитой – прошлая ночь сказалась и на них.

Когда все собираются, мы садимся в автобус и уезжаем на площадку. За все это время не говорим с Томом друг другу ни слова.

* * *

Сегодня небольшой концерт, цель которого – полностью сыграть новый альбом, чтобы распалить интерес фанатов и подогреть ожидания. Телефоны запрещены, но все прекрасно понимают, что какие-то отрывки утекут в интернет и заставят о себе говорить. Это часть пиар-кампании.

Я смотрю на саундчек из зала, сидя за барной стойкой и болтая ногами. «Нитл Граспер» настраивают инструменты. Держа гитару за гриф, Том распутывает шнур, обвившийся вокруг его ноги. Бен крутит барабаны и тарелки из стороны в сторону, выверяя для них лучшее положение. Марк настраивает бас-гитару, прислушиваясь к каждой ноте, вылетающей из-под струны, а Джефф уже репетирует, играя на выключенном инструменте.

Мой отец и десяток техников шатаются по залу и тоже что-то настраивают. Я не хочу смотреть на Тома, но постоянно делаю это. Весь в черном, с белой гитарой на шее, он смотрится эффектно. Даже плохое самочувствие не доставляет проблем его образу – а наоборот, только добавляет привлекательного драматизма.

Настраиваются «Нитл Граспер» довольно долго: их саундчеки всегда проходят так, ведь им нужно, чтобы все было идеально. У группы хорошая репутация, и все концерты они отыгрывают на грани своих возможностей, выдавая стабильный результат. Том всегда говорил, что ничего лучше живых выступлений в их работе нет. Они любят это и хотят, чтобы концерты были сногсшибательными.

Прямо сейчас «Нитл Граспер» находятся в своей естественной среде обитания. Я смотрю, как Том перебирает длинными пальцами по струнам, и понимаю, что ничего сексуальнее этого быть просто не может. Рукава его толстовки закатаны, открывая вид на черные и цветные татуировки, вены, проступившие на предплечьях, и запястья, напрягающиеся от зажимаемых аккордов. Взгляд сосредоточен и серьезен. Он окунается в свое дело с головой, полностью ему отдается и будоражит своей одержимостью. Ему идет гитара, с ней он становится в тысячу раз привлекательнее.

Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Том слишком хорош, чтобы о нем не думать. Но я не хочу о нем думать. Каждое мое нервное окончание буквально горит от злости из-за того, что он у меня в голове.

Группа проверяет все инструменты, микрофоны, звук, играет пару песен и на этом заканчивает. Когда все расходятся, я спрыгиваю с барного стула и, оглядевшись, направляюсь на сцену. Темная, таинственная, мрачная – она будоражит меня и тянет к себе. Поднявшись по ступеням, я перешагиваю связку проводов, приклеенную к полу, и прохожу в середину. На фоне черного пола и стен выделяется металлическое возвышение, на которым стоят белые барабаны. Взгляд привлекают золотые тарелки, и я, не удержавшись, касаюсь одной из них, качнув ее. Звук получается глухой, но неожиданно громкий – все части барабанной установки утыканы небольшими, но мощными микрофонами.

По обе стороны от ударной установки выстроены стены из гитарных усилителей и пультов их управления. Я медленно прохожу вдоль, проводя пальцами по мягким стенкам колонок.

На краю сцены – один монитор, направленный на музыкантов, его использовал Джефф, предпочитая слышать музыку вживую. Тому и Марку весь звук выводился в наушники – так что перед их местами на сцене было пусто.

По бокам стоят гитары. Я не могу оторваться от самой красивой – принадлежащей Тому. Ее корпус снежно-белого цвета, а остальные элементы – струнодержатели, регуляторы громкости, звукосниматели, голова грифа и колки – драгоценно золотые. Даже струны и кнопка для ремня из золота, такого яркого, словно настоящего. Присев перед гитарой на корточки, я рассматриваю ее вблизи.

– Эй, – внезапно слышу я над ухом и вздрагиваю, – интересно?

Сжав челюсти, я вздыхаю, успокаивая раздражение. Поднимаю голову вверх и вижу Тома. Нет смысла злиться или кричать, этим я ничего добьюсь. Немного помолчав, говорю:

– У тебя новая гитара?

– Да, – он берет ее за гриф и поднимает с подставки. – Тебе нравится?

– Она красивая, – пожимаю я плечами.

Выпрямившись, я смотрю на Тома, скрестив руки на груди.

– Хочешь поиграть?

От удивления я поднимаю бровь, но небрежно бросаю:

– Давай.

Ухмыльнувшись, Том подходит сзади и опускает гитару мне на шею. Я приподнимаю руки, ныряя в обруч ремня, и поправляю, чтобы было удобно. Том регулирует длину и огибает меня сбоку.

– Она тяжелая.

Он кивает:

– К этому привыкаешь.

Взявшись за гриф, я провожу пальцами по струнам. Из колонок раздается сдавленное скрежетание, и я оборачиваюсь, удивившись громкости звука. Том дает мне медиатор, и, зажав аккорд, я бью им по струнам.

Гитара ревет, ее мощный звук раздается в каждом уголке клуба, и от вскипевшего адреналина у меня кружит голову.

– Черт… – восторженно шепчу я, уставившись на Тома и забыв обо всех наших разногласиях.

Он кивает, широко улыбаясь, как будто давая понять, что знает, о чем я.

Я бью еще раз, и еще. Это так громко и всеобъемлюще, что мне кажется, будто я управляю чудовищной силой, которая в любой момент может выйти из-под контроля. Кровь бурлит, вместе со звуком я втягиваю в себя воздух, чувствуя щекотание в животе.

– Боже, Том! Ты тоже это чувствуешь, когда играешь?

Склонив голову, он смотрит на меня и улыбается.

– Каждый раз.

Зажав струны, я снова извлекаю из гитары рев, а потом взвизгиваю:

– Господи, это круче, чем любовь! – Я едва не подпрыгиваю на месте. – Адреналин просто бешеный!

Пытаясь вспомнить все, что я знаю об игре на гитаре, стараюсь сложить звуки в мелодию, но прошло слишком много времени с того момента, когда я брала в руки инструмент, и получается плохо.

– Смотри, – Том подстраивается сзади, перехватывая гриф. – Вот так. – Он кладет свою ладонь поверх моей, правильно располагая мои пальцы по ладам.

Я внимательно слушаю его и делаю как надо, упустив момент, когда он прижимается так плотно, что касается своим животом моей спины. Я замираю, пропуская мимо ушей все, что говорит Том.

Его крепкие руки поверх моих, заключающие в полуобъятия. Жар его тела, окутывающий всю меня. Его дыхание, обдувающее шею…

– Белинда? – окликает Том, и его низкой голос вибрацией отдается у меня в животе.

Подняв голову, я едва не стукаюсь своим носом о его.

Держась за гитару, мы смотрим друга на друга, находясь на расстоянии нескольких дюймов. Рука Тома скользит по корпусу инструмента и перемещается ко мне на талию, сжимая бок горячими пальцами и притягивая ближе. Из динамиков раздается лязг струн.

Выставив руку, я упираюсь ему в грудь, чтобы сохранить между нами дистанцию.

– Том… что ты делаешь? – Я отвожу от него глаза.

– Слушай, давай поговорим начистоту, – он наклоняется ко мне, обдавая горячим дыханием. – Ты хотела – я согласен.

– Ты снова трогаешь меня.

– Ты не сильно против.

Это правда. Чувства к Тому по-прежнему живут во мне, и, сокращая дистанцию, он возрождает их все больше и больше. С одной стороны, я ужасно зла, а с другой – мое сердце замирает, когда он так близко.