Жук на стекле

Он сообщает с коротким жёлтым проблеском:

– Звёзды.

– Какие?

Двойной жёлтый проблеск.

– Обычные.

Весьма информативно, спасибо.

– Расплющит нас. Или разнесёт на атомы, – предполагаю я, с тоской взирая на единственный выход.

– Значит, держи атомы крепче, – советует Пилот. – Что ты от меня хочешь?

– А вдруг ты давно всё понял? – пытаюсь я острить. – Кто разберёт ваш инопланетный разум!

– Сам ты инопланетный разум.

Посовещавшись таким образом, мы всё-таки отправляемся за край. Не потеряй наш кораблик ногу, дорога далась бы легче. А так нас то и дело сносит в пропасть.

– Будем болтаться в пустоте, а не на поверхности, – отстранённо замечает мой спутник, – разница небольшая.

Пока этого не случилось, я тороплюсь сделать побольше снимков. Уж эти точно будут уникальными! Так я себя подбадриваю. Где они будут уникальными – здесь? И кому их демонстрировать – Пилоту? Ещё пара лет блужданий, и я дозрею до персональной выставки. Работа помогает справиться с паникой. Я зажмуриваюсь лишь в последние полчаса, отсчитываю сотые доли секунд и жду, когда корабль остановится. По ту сторону Сферы. По ту сторону…

Ладно, проехали. На той стороне всё так же, как на нашей. Словно мы опять на изнанке Сферы. А лицевой стороны попросту не существует. Я оборачиваюсь к Пилоту за комментариями, и он указывает на скопление дальних светил:

– Утренний Дождь.

Теперь уже я молчу пару дней. Справиться с оцепенением помогает только всплеск в эфире. Мы привыкли жить в гробовой тишине. И вдруг – голос! Это голос… Наш неунывающий передатчик настроен на обе планеты, но которая отозвалась? Я кидаюсь к панели управления и врезаюсь в неё с разбега.

– Не покалечься, – иронизирует Пилот, – и не разбей мне оборудование.

– Откуда?

– По координатам сигнал идёт с Земли, – заявляет он бесстрастно, – но координаты в противоположной стороне. Если я понятно объясняю.

Мой взор невольно упирается в сияющую черноту зеркального мира. Я вижу искажённый контур своего лица в переднем иллюминаторе, но затрудняюсь описать его выражение. Будто передо мной инопланетянин.

– А Венера? – и спрашивать глупо, и не спросить нельзя.

– Если речь о Пайте, то он молчит, – с непонятным злорадством докладывает Пилот. – Что мы решаем, мой счастливый друг?

Мы! В последний раз он не стал забирать у меня доступ к корабельному компьютеру. Порулить не удастся, но кое-что я могу. Могу, например, распахнуть все люки, чтобы не тащить дальше венерианскую заразу. Как ни крути, эта мысль всегда приходит первой.

– Что они говорят? – стараюсь я отвлечься от соблазна.

Это повторяющееся обращение ко всем и в никуда. Хочется верить, что мы поймали приветствие, адресованное братьям по разуму. С Земли тоже слали такие приветы. На свою голову. Но послание может означать, что угодно. Например – не двигаться, вы окружены.

– Наш переводчик не знает этого языка. Почему-то, – довольно заключает Пилот.

Я кусаю губы, перебирая в голове варианты.

– Может, с ними связаться?

– На непонятном языке? – веселится он.

– Вдруг они расшифруют?

Пилот переплетает щупальца в тугие узлы и явно колеблется.

– Картинки пошлём, – не желаю я сдаваться, – фотографии. Так понятнее.

Он отвечает какой-то невнятной вспышкой:

– И что дальше?

Я вот тоже об этом думаю. Допустим, всё сложится сказочно. Мы найдём обитаемую планету и доберёмся туда за последний бросок. Как тогда быть с Пилотом? Ведь неизвестно, что придёт в его хм… Голову. Очень вероятно, что он изобразит дружелюбие, научит аборигенов строить космические корабли, распишет загадочную красоту Сферы и уговорит их снарядить экспедицию по поиску остальных «жуков»… Венерианцы живут долго, времени хватит на всё.

– Других жуков не осталось, – бросает мой спутник.

Я слыхал, что в пределах комнаты венерианцы общаются телепатией. Только для этого нужен специальный орган, а у меня его нет. Видимо, Пилот научился читать по моей физиономии. В данный момент я просто не в состоянии удержать лицо.

– С чего ты взял? Ведь по Сфере связь не передаётся!

– С чего ты взял? – передразнивает он. – Это у вас не передаётся. У меня всё отлично передавалось. Но расстояния слишком большие, а корабли слишком медленные.

До меня начинает что-то доходить, в том числе про отчаянный «прыжок на месте». Но от такого озарения не легчает.

– Если перемещаться на слишком близкое расстояние, корпус корабля может не выдержать, – подтверждает Пилот.

– Ты его знал? – я указываю взглядом на запечатанный аквариум, в котором почти уже растворилось чёрное студенистое облачко.

– Её, – поправляет он, – узнал, когда увидел. Но это не значит, что я морально готов к пыткам и смерти.

Зачем так сразу-то?

– Между прочим, я тоже могу погибнуть, – замечаю я ради справедливости.

– Ты и так не живёшь, – напоминает он устало. – Ты лишь память, которая пытается себя не забыть. Часть корабельного компьютера, причём дурная.

– Это хамство, – предупреждаю я, – у меня человеческое сознание!

Пусть и оторванное от тела. Дышать венерианским воздухом и выдерживать бури здешней радиации земному существу не по силам. Но это не значит, что я не могу заниматься делом. Тут мне даже не нужно зримое воплощение. Но как справедливо рассудили на покойной Земле, в дальнем полёте комфортнее ощущать себя голограммой, чем невидимым потоком импульсов. Разуму нравится считать, что у него есть тело. Фотокамера тоже невещественная, это просто способ управления объективами. Элемент наглядности в моём иллюзорном существовании. И незачем сюда лезть своими щупальцами!

– Это многое проясняет в отношении человеческого разума, но мне-то какая разница? – немедленно угадывает Пилот.

У него точно нет ключа к моей личности? Я ему никаких доступов не давал, но беседа настораживает. Особенно, недосказанность в виде длинного ряда крестиков. Мой спутник раздражённо выбрасывает длинный щуп и отключает переводчику фильтр. Да, так гораздо лучше. Весьма понятно и образно.