Избранное

Генрих принёс на стол вино и шоколад и вдруг решил поменять скромные стеклянные бокалы на праздничные хрустальные фужеры, которые его дед, когда-то привёз из Богемии. Потом Генрих вымыл фрукты, а Ирма сложила их в изящную фарфоровую корзинку. Генрих поставил её на стол. Ирма открыла духовку, чтобы достать рыбный пирог. Генрих взял горячий противень из её рук и разрезал пирог на куски, а она выложила их на любимое бабушкино блюдо, украшенное милыми фарфоровыми цветами. Затем они решили вытащить из старого буфета, прабабушкины фарфоровые чашки, чтобы стол был накрыт в одном стиле. Генрих осторожно вытаскивал старинную посуду с верхних полок буфета и подавал её Ирме, а она споласкивала её и, вытирая полотенцем, ставила на стол.

Наконец, стол был накрыт. Друзья стоя созерцали красоту, которой когда-то любовались их прадедушки и прабабушки и возможно, когда-нибудь, будут любоваться их дети и внуки! Минута была исключительно торжественной. Генрих включил музыку эпохи барокко на телефоне, и они с Ирмой стали танцевать сногсшибательный менуэт, импровизируя на ходу.

Все вернулись с речки и, ввалившись в комнату, застыли на пороге перед видом роскошно сервированной трапезы и танцующей пары. Спустя несколько минут, подражая движениям менуэта, друзья аккуратно протанцевали к окну и один за другим шлёпнулись на пол…

– Ох, я просто не смогу залезть на стул, так я устала, – сказала Констанц упавшему рядом Францу.

Тот поднялся и принёс пирог, и чашки с чаем на подносе и поставил перед ней прямо на пол. Все рассмеялись и сделали то же самое. Братья и сёстры валялись на ковре и с удовольствием, кушали пирог, фрукты, пили вино из фужеров и чай из старинных фарфоровых чашек. Генрих ухаживал за Ирмой. За Альбертом, как всегда, ухаживала Анхен. Франц мгновенно исполнял любой каприз Констанц.

И никто не помнил утром, как они уснули вечером на полу в гостиной, вместе с прелестнейшим сервизом в обнимку.

Разбудил их почтальон, который трезвонил так, что все разом проснулись. Альберт открыл дверь и расписался за телеграмму.

– Приезжает тётя Эмма, она хочет остаться на пару дней в компании молодёжи. О чём и предупреждает заранее, – громко объявил Альберт, сложил из телеграммы самолётик и запустил им в окно. Пришлось вставать и приводить в порядок себя и гостиную. Потом готовить обед и ехать на станцию встречать тётю Эмму.

Тётя была похожа на осьминога. Она восседала в центре стола и к ней, попеременно, тянулись руки племянников, чтобы передать: печенье, ложечку для варения, тарелочку с сыром или кусочек хлеба. Тётя кивала всем с благодарным видом и говорила, не умолкая: – Мои дорогие! Как я рада вас видеть в добром здравии и хорошем расположении духа! Вы все такие молодцы! Вы замечательные ребятки! Деточки мои, потом, я вас всех обниму и поцелую непременно! Благодарю, благодарю вас, хорошие мои, – говорила она, принимая их ухаживания, – Рассказывайте, как вы тут поживаете?

– Мы просто отдыхаем, тётушка, – ответила ей за всех Ирма.

– Да, да, да. Наслышана, о твоих адских трудах на ферме, голубушка моя. Да, деточка, труд самый лучший лекарь любой боли. Душевной и физической, кстати тоже. Вот я, например, так мучилась спиной весь прошлый год, ну вы помните, особенно ты, Альберт, ведь сколько раз ты возил меня к доктору, это невозможно сосчитать. Пока, наконец, на одном из приёмов я не познакомилась с очень интересным молодым человеком. Он альпинист и по призванию, и по специальности. Он проходил курс массажа в соседнем кабинете. А пока мы с ним ждали своей очереди, мы, конечно, разговорились. Постойте, постойте, как же его звали? Ах, да, Мориц, да, да, именно Мориц. Ему двадцать пять лет, и он сказал мне… Как же это он сказал… да, он сказал, что он родился в горах! И мало того, он сказал, что с детства влюблён в горы! Так вот, Мориц показал мне очень простой комплекс упражнений, который я делала, не обращая ни малейшего внимания на боль и, как видите, пусть медленно, но я всё-таки могу теперь двигаться самостоятельно. Кстати, я пригласила его к нам, на ферму, на недельку. Вы же не будете против, мои дорогие. Ведь я же должна была его как-то отблагодарить за сочувствие, почему бы не поездкой на ферму, в августе.

– И когда нам его ждать? – уточнил Франц.

– Да, скажите мне, пожалуйста, мои дорогие, сколько сейчас время?

– Уже почти девять вечера, тётя, – отозвалась Констанц.

– А последняя электричка приходит во сколько, радость моя? – обратилась тётя Эмма с вопросом к Альберту.

– Через час, – посмотрев на часы, ответил ей Альберт.

– О, ну вот видите, как удачно! У вас есть в запасе целый час, мои милые, чтобы приготовить гостю комнату! – улыбнулась она, переводя взгляд с Ирмы на Констанц.

С этими словами она допила свой чай, и, медленно поднимаясь из кресла, оперлась на руку Альберта, который заранее предупредительно подал её тёте.

– Благодарю, тебя, мой милый Альберт, это очень любезно с твоей стороны! Дружочек мой, подстрахуй-ка меня немного, что-то я приустала с дороги. Пожалуйста, проводи меня в мою комнату. Надеюсь, мне не придётся взбираться на второй этаж, мои дорогие?

– Ну, что вы тётушка, мы приготовили для вас комнату на первом этаже, – успокоила её Ирма.

– Премного вам благодарна, мои милые, мои хорошие, мои заботливые племянники! – с этими словами Тётя Эмма, в сопровождении Альберта, медленно удалилась к себе.

Когда за тётей Эммой закрылась дверь в её комнату, Ирма переглянулась с Констанц и они, одновременно вздохнув, пошли к лестнице, ведущей на второй этаж приготовить гостевую комнату для альпиниста, при этом они потешно улеглись животами на перила, и, притворившись, что подтягиваются по ним руками, как по верёвке, приговаривали: – Держи нас крепче, Мориц!

Братья ухмыльнулись, посмотрев на них, и отправились в погреб за бутылочкой вина.

Ровно через полтора часа в дверь постучал обещанный гость. Ирма встретила и проводила его в гостиную. Там она представила ему своих друзей: – Знакомься Мориц, это Генрих, а это Альберт, это Франц, а это Анна их сестра, я – Ирма, а вот моя сестра Констанция. Тётя Эмма просит её извинить, она поприветствует тебя завтра, за завтраком, – резюмировала Ирма.

Мориц всем пожал руки с серьёзным видом, а потом посмотрел на Ирму и вдруг улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ. Франц поднял бровь, увидев их улыбки.

– Давайте-ка ужинать, – предложил Альберт, потирая руки.

И все расселись за столом. Гость молча выпил предложенный ему чай и с удовольствием съел кусок пирога. Альберт разлил вино по бокалам, и все выпили вина.

Пока братья были в погребе, они заранее решили, что не хотят близко знакомиться с альпинистом. Девушки, чувствуя это, вели себя сдержано с гостем. Мориц довольно скоро заметил возникшую между братьями и сестрами неловкость из-за своего приезда. И, как только допил чай, встал из-за стола, поблагодарил хозяев за угощение, и ушёл в свою комнату.

Когда за гостем захлопнулась дверь, Франц медленно поднялся из-за стола и подошёл к Ирме. Он встал сзади, и театрально возложив свои руки на спинку её стула, спросил монотонным голосом: – Он улыбнулся тебе, Ирма! Почему он улыбнулся только тебе и больше никому из нас?

– А я его знаю, – сказала Ирма, посмотрев на всех, – Мы вместе были на соревнованиях по любительскому альпинизму на первом курсе. Мориц был среди тех, кто выиграл, а я оказалась в команде проигравших. И тогда я решила, что альпинизм создан не для меня, – ответила она, не оборачиваясь к Францу.

Франц вдруг сжался весь как пружина и, подпрыгнув к Генриху, сказал скороговоркой: – Наш пострел везде поспел, – потом он хлопнул Генриха по плечу, и отправился спать.

Утром, перед самым завтраком, братья и сёстры, с громкими воплями, перегоняя друг друга, побежали на речку купаться. Вернувшись, они увидели, что тётя Эмма и её драгоценный альпинист уже заканчивают трапезу.

– Как водичка? – спросил Мориц у Ирмы.

– Хорошая вода. Можем после завтрака повторить заплыв, – ответила Ирма и посмотрела на Констанц.

– Можем, а почему бы и нет! – великодушно ответила Констанция.

Братья тут же за завтраком решили уйти в гараж, чтобы починить мотоциклы.

– Вот как. Ну, тогда я тоже медленно пойду на речку, – сказала тётя Эмма, – Ну не сидеть же мне в гараже?! – улыбнулась она, – Я ведь совершенно ничего не понимаю в мотоциклах, дорогие мои; – подмигнула она Анхен, – Только прошу вас взять для меня с террасы шезлонг. Если вас не затруднит, Мориц, можно поручить это вам?

– Пожалуйста, с удовольствием, – откликнулся Мориц.

Пока тётя переодевалась для променада на реку, Мориц помогал Констанц убирать посуду со стола. Когда он передавал ей последний поднос с чашками, она, машинально положила свои руки на его и они, замерев на одно мгновение, внимательно посмотрели друг другу в глаза. Констанц отдёрнула руки, забыв про поднос, и чашки полетели на пол. Мориц мгновенно наклонился, чтобы подмести осколки, а Констанция стояла и смотрела, как он внимательно собрал всё до последнего стёклышка на совок и высыпал мусор в ведро. Потом он пошёл за шезлонгом для тёти Эммы на террасу, и все вышли из дому, чтобы идти на речку.

Мориц нёс шезлонг так легко, словно это было пёрышко. Сёстры шли сзади и любовались его атлетической фигурой. Анхен предпочла медленно идти с тётей Эммой и слушать её бесконечные воспоминания о молодости, чем наблюдать за тем, как Мориц, словно Ахилес перед Троей, выпендривается перед Ирмой и Констанц.

Компания решила пробыть на реке до обеда. Мориц несколько раз переплыл реку и загорал на песке в центре пляжа, надвинув шляпу на глаза. Девушки расположились загорать поближе к тёте. Тётя Эмма, не умолкая, рассказывала им о таком же упоительном августовском лете, когда ей было столько же, или может быть немного меньше лет «…чем вам, мои дорогие»: – Помню, как на наш пляж, однажды пришли купаться дачники, и среди них пришёл морской капитан, молодой, статный, ну вылитый Мориц. Он сразу же обратил внимание на мою шляпку, как это он сказал, (а он, конечно же, сказал комплимент, я не сомневаюсь в этом), «Ваша шляпка, мэдхен, будет моим маяком! Если я заплыву слишком далеко от берега, то ориентируясь на вашу шляпку, я всегда найду дорогу домой!». Да, так, именно так он и сказал, и прыгнул в воду…

Вечером все собрались на ужин. И сразу после ужина братья пошли проводить тётушку на поезд. Когда они вернулись со станции, все уже спали. Альберт и Франц ушли в дом сразу, а Генрих присел на ступеньках крыльца, полюбоваться ночным небом. Он думал о том, что весь этот год ни разу не видел звёздное небо над своей головой. Всё время он был чем-то занят и его глаза смотрели куда угодно, но только не на небо. Он был рад, что остановился и наконец-то посмотрел вверх. Генрих смотрел и смотрел, словно впитывал в себя мерцающий свет. И даже увидел, как упало несколько звёздочек, словно кто-то чиркнул спичкой по вечному пространству. Подул ночной ветерок, Генриху стало зябко, и он ушёл спать.

Братья упорно продолжали избегать общения с альпинистом, ссылаясь на то, что мотоциклы якобы надо починить к возвращению отца. Сёстрам пришлось развлекать гостя на своё усмотрение. Они провели ему экскурсию по ферме, сходили с ним в лес и вместе покатались в поле на лошадях. Каждое утро они сопровождали его на реку, но быстро искупавшись, возвращались домой, чтобы готовить еду на обед и ужин. А когда альпинист собрался уезжать, Ирма и Констанц пошли провожать его на поезд. Мориц пожал руку Констанц и поцеловал руку Ирме: – Вы были так добры ко мне, Ирма, – сказал он, – Спасибо Вам! – с этими словами он вошёл в вагон и поезд поехал.

– «Вы были так доблы ко мне Илма», – передразнила гостя Констанц и схватила руку сестры, чтобы поцеловать, но Ирма отдёрнула руку и сказала ей: – Фи, что за глупости!

Вернувшись, они обнаружили братьев и Анхен в гостиной. На столе было разложено Лото. Девушки кивнули игрокам и прошли мимо них в свои комнаты. Но перед тем, как закрыть свою дверь, Ирма услышала ясный и чёткий шёпот Генриха: – Вы были так добры ко мне Ирма…

И братья расхохотались. Ирма громко хлопнула дверью и села на кровать. По её щекам текли слёзы.

Август закончился как-то скомкано из-за приезда альпиниста. Сёстры были обижены на братьев за то, что им пришлось одним нянчиться с гостем. И, чтобы хоть как-то возместить себе моральный ущерб, они заставили братьев покатать их на мотоциклах, прямо в день отъезда. Те долго отнекивались, но, в конце концов, покатали. Ирма села на мотоцикл вместе с Генрихом, а Констанц с Францем, и они проехались с ветерком по всей деревне. Ирма держалась за талию Генриха, как когда-то давно держалась за Макса.

Но, в отличие от сладкого запаха мёда, которым её однажды очаровал Макс, от Генриха пахло только машинным маслом и потом. Когда они вернулись в дом, Ирма полчаса мылась в душе, чтобы смыть с себя этот «поганый» запах. Генрих только усмехнулся, поймав её взгляд, когда она, наконец, вышла из душа.

Прошло четыре года после исчезновения Макса.

Ирма закончила институт. Она работала инструктором по туризму при Гимназии для девочек. Однажды, на слёте инструкторов она снова встретилась со знакомым альпинистом, и они так душевно провели две недели, что Ирма почувствовала, что нравится ему. По возвращении в город, Мориц стал ей звонить и приглашать на свидания, а потом предложил ей приходить на занятия альпинизмом в его клуб. Дело дошло до того, что в августе Ирма, вместо каникул на родной ферме, уехала в экспедицию в горы. Мориц, разумеется, включил её в свой отряд. Констанция напросилась вместе с ними, в качестве кухарки.