Паргоронские байки. Том 6

В разных формах. Та же мясная гора – это просто немного изначального Жира, той субстанции, что питала первые порождения Древнейшего. Оргротор собрал его и дал способность вечно идти в рост, а сурдиты научились заботиться о его творениях и сами стали ими питаться.

Но все порождения Оргротора были неразумны. Он не владел божественной силой в полной мере, но лишь одной из ее граней. Даже когда он однажды в рамках эксперимента оплодотворил самого себя, то произвел на свет нечто очень странное, но определенно неразумное.

Оргротор поморщился, увидев под собой одно из этих деревьев. Они каким-то образом распространились за пределы его сада, стали хаотично прорастать по всему Туманному Днищу. Их слышно издали – вместо плодов на их ветвях растут отталкивающие твари, своего рода огромные мокрицы с карикатурным лицом Оргротора.

Что сказать – это было даже гаже инцеста. Ничего удивительного, что получилась такая пакость. Но часть способностей отца-матери это древо унаследовало, поскольку для других демонов его плоды оказались безумно привлекательны.

В гастрономическом смысле. Демоны не могут устоять перед запахом этих личинок. Они уже стали их любимой едой, самым изысканным деликатесом Паргорона. Их даже прозвали «хлаа» – «восторг».

Но Оргротор хотел иного. Он хотел обзавестись детьми – настоящими, полноценными детьми. Теми, что станут его свитой, его друзьями и собеседниками. Наследниками – сказал бы он, не будь бессмертен.

Ибо Оргротор был одинок. Он жил в роскошном дворце, уступал в могуществе только Триумвирату и был любимцем всего Паргорона – но у него не было близких. Не было ему подобных.

Получить он мог любого демона или демоницу. Гохерримы и гохерримки, нактархимы и нактархимки, сурдиты и сурдитки… любые демоны, имеющие пол. Даже кульминаты… правда, тут была проблема габаритного свойства, но Оргротор не привык пасовать перед трудностями.

Однако все это было не то. И сегодня, после долгих переговоров, он летел над Туманным Днищем, дабы попробовать нечто новое.

Нырок!.. Оргротор устремился в кратер, похожий на огромную кротовину. Он слегка дымился, и ни один сурдит и даже животное не подошло бы даже близко. Ибо гибель источали выходные отверстия Червоточин, ибо струились в них ужасные газообразные демоны – ларитры.

Но Оргротор их не страшился. Никто не смел причинить вред Оргротору. Ларитры расступались перед его свечением, прятались в тенях и отнорках. Свистящий их шепот достигал ушей, проникал в голову, но не в силах был заморочить.

Ларитры заполняют не все Червоточины. Их не настолько много. Здесь обитают и другие создания, самые разные подземные демоны. Оргротор пару раз встречал варкамов, что произошли от Прямой Кишки. Видел и поргулов, к чьему появлению сам когда-то приложил руку. Недра Паргорона кишат жизнью не менее, чем поверхность, толща Чаши иссверлена ходами и пещерами.

И чем дальше летел Оргротор, тем светлее и жарче впереди становилось. Из вечной ночи Отец Чудовищ переходил в вечный день.

Ах, Центральный Огонь! Как приятно оказалось ощутить его лучи на коже! Воспарив над раскаленной пустыней, Оргротор зажмурился от удовольствия. Золотые волосы засверкали в дивном свете, как второе солнце – и жаль, до безумия жаль, что у этого зрелища не нашлось свидетелей!

– Янгфанхофен, а ты очень восхищаешься Оргротором, – заметил Бельзедор. – Он и в самом деле был так великолепен? Ты его восхваляешь даже сильнее, чем себя.

Янгфанхофен молча положил на стойку портрет. Бельзедор вскинул брови и больше вопросов не задавал.

Пустыня Пекельной Чаши не везде иссушена до безжизненности. Древнейший рассчитывал, что его дети в первую очередь будут жить на внутренней стороне. И хотя здесь и впрямь жарковато, зато солнца хоть отбавляй, а Мистлето разумно распоряжается его пламенем.

Изредка тут тоже встречались сурдиты. Те, кто осмеливался жить в постоянной опасности гохерримского набега. В основном самые из них могучие, объединившиеся в города-крепости. Они обогащали сухие почвы, рыли глубокие скважины и качали грунтовые воды.

Но гораздо чаще встречались гохерримы. Эти не обременяли себя ведением сельского хозяйства и совершенствованием в ремеслах. Они с самого начала избрали путь войны. Жили в основном охотой и грабежом.

Гохерримы тоже приручили некоторых животных – но не ради пищи. В те времена они еще не умели бегать по воздуху и ходить сквозь гиперпространство, а потому паргоронский конь был для них не статусным животным и четвероногим другом, а средством передвижения и союзником в битвах.

То же и с паргоронским псом. Эти взращенные на Тьме звери духом были похожи на гохерримов, и целые своры их держались в качестве живого оружия.

Гохерримы вообще любили оружие. Из всех ремесел они до блеска отточили лишь одно – кузнечное. Еще на заре времен взяли в руки клинки – и больше уж с ними не расставались. Их демоническая сила развивалась не в сторону механизмов, как у ла-ционне, но и только на мышцы, как сурдиты, они не полагались. Из гохерримов получился народ мечников, несокрушимых рукопашных бойцов.

Они вели суровую жизнь в этой пустыне. Кочевали, спали в шатрах, а то и под открытым небом, делились на кланы и почитали своих старейшин, первородных Зубов. Быстро плодились, но часто и гибли, постоянно воюя с нактархимами и сурдитами, да и друг друга истребляя весьма лихо. Любимым их занятием была война, любимым развлечением – поединок.

Но они не были тупыми дикарями. В них тоже горел дух божества-прародителя. Между набегами и сварами они занимались философией и искусствами, многие сочиняли прекрасные стихи и писали саги. Даже паргоронскую письменность придумали гохерримы.

– Подожди, а разве не сурдиты? – усомнился Бельзедор. – Я слышал…

– Ты ошибаешься, – твердо сказал Янгфанхофен. – Гохерримы.

А когда песчаная пустыня стала переходить в каменистую, начали попадаться и нактархимы. Они жили в менее жарких местах, вели более оседлый образ жизни и строили в скалах крепости. Будучи яйцекладущими, они сильнее были заинтересованы в скрытном существовании и постепенно смещались к краям Чаши, к Ледовому Поясу.

Но туда Оргротор не отправился – он уже достиг цели. В самом низу Каменистых Земель, на границе с Пекельной Чашей высилась огромная башня. Она не скрывалась, она была видна отовсюду, но ее не тревожили ни гохерримы, ни нактархимы. Даже не боящиеся никого кульминаты обходили ее стороной, ибо здесь жил один из Органов.

Мазед, Язык Древнейшего.

Он почувствовал Оргротора издали и уже встречал на балконе. В отличие от Отца Чудовищ, летать Оратор не умел – он и ходил-то с трудом, опираясь на трость.

На то, чем был изначально, на язык, Мазед был совершенно не похож – он скорее напоминал гохеррима, только огромного, толстого и носатого. У него тоже были рога, были красные глаза, но сзади рос хвост, а по всему телу колыхались крохотные отростки.

Он носил одежду. Если Оргротор не видел смысла скрывать свою красоту, то Мазед, напротив, стремился спрятать свое безобразие. В первую очередь – следы болезни, ибо он был одним из тех, кого покалечил яд Ралеос.

И покалечил значительно. Мазед не погиб, как Пищевод, и не мучился от постоянной боли, как один из Зубов, Худайшидан, но и не мог просто загнать язву вглубь, как Гламмгольдриг. Его кожу сплошь покрывали рубцы – и иногда они раскрывались. В эти минуты Мазед страдал – и случались подобные приступы все чаще.

Это терзало его. В отличие от всех прочих частей Древнейшего, он не был бессмертен. Один из достойнейших и умнейших детей Паргорона, он медленно умирал.

Очень-очень медленно. Он прожил уже больше шести тысяч лет и мог прожить еще столько же – но он был обречен и понимал это.

Из-за этого Мазед вел постоянную активность. Он первым научился проникать за Кромку, он овладел колдовством, подглядев его у прекрасных альвов Тир-Нан-Ог, скрытных нагов Паталы и грозных джиннов Кафа. Со всеми он говорил на их языке и к каждому находил самый верный подход. Он обернул следы божественной силы в нечто новое, развил в себе подлинное демоническое начало.

Это именно Мазед привел в Паргорон лошадей и собак, осквернив их Тьмой, переделав в тех тварей, что так понравились гохерримам. Он даже поймал в землях альвов единорогов и превратил в двурогов – но те оказались настолько дики и необузданны, что лишь самые жестокие и могучие из воителей могли усмирить этих созданий.

Нактархимы же получили костяных котов и сталептиц. Верховые животные им не требовались, а вот костяные коты и сталептицы стали лучшими друзьями.

– Что за сталептицы? – спросил Дегатти. – Где они водятся?

– Нигде. Они вымерли… благодаря нам, – чуть отвел взгляд Янгфанхофен.

Мазед жил на границе, между гохерримами и нактархимами. Он торговал с теми и другими, искусно между ними лавируя. Оба народа считали его своим другом – не слишком верным, но безусловно ценным. Он был слишком полезен для обеих сторон, ухитрился стать почти незаменимым, а его способности были во многом уникальны.

В те времена за Кромку умел ходить только он, да еще Ксаурр. Но Ксаурр не любил этого делать и вообще обычно гулял сам по себе. Зато Мазед… его башня была полна сокровищ, этот хромой толстяк тащил к себе все, что ему нравилось, и богател с каждым веком.

Но богатства не слишком его утешали. Радовали глаз, но не сердце. Как и Оргротор, Мазед был одинок и страдал от этого.

– О, как мило, как мило с твоей стороны наконец-то заглянуть! – чуть язвительно, но приветливо воскликнул Мазед, когда Оргротор приземлился на балкон. – Ты так долго не давала ответа, что я уж начал волноваться.

Мазед видел в Оргроторе женщину. Все живые существа видели Оргротора так, как им было комфортнее.

– Что же, раз наконец-то навестила, проходи, – заковылял по широкому проходу Мазед. – Я принес из-за Кромки много изысканных напитков… и сластей. Или хочешь чего-то посущественней?

– Отчего бы и не подкрепиться? – улыбнулся Оргротор. – Спасибо, мой дорогой.

Мазед подавил довольную улыбку и захлопотал. Незримые силы уже накрыли стол, в богато украшенной зале вздувались диковинные яства, чаши с ароматными винами и наркотические зелья. Мазед не был так прожорлив, как Гламмгольдриг, но обожал пробовать новое, обожал дегустировать и обладал утонченным вкусом. Потому порции были небольшие, зато их было много.

– Это божественный итиэль, сладкая настойка альвов, – вещал хлебосольный хозяин. – Это карри, оно островато, но наги его обожают. А еще отведай медового вина – я купил его у джиннов. Оно не только наполняет бодростью все члены, но и порождает ароматный дым, так что услаждает не только вкус, но и обоняние.

Оргротор не стеснялся. Он не был таким гурманом, как Мазед, но диковинные яства порождали в нем почти детское любопытство. Парящий над полом, он вкушал то от одного кушанья, то от другого, пил из разных чаш и всякий раз хвалил искусство повара.