Паргоронские байки. Том 6

Мазед взирал на это с удовольствием, а его взгляд становился все более томным. Однако его пальцы нетерпеливо стискивали трость, поскольку Оргротор пока не заговаривал о том, для чего Мазед его и пригласил.

И в конце концов он заговорил сам. Отпив болеутоляющего зелья, которого Мазеду с каждым веком требовалось все больше, Язык произнес:

– Так что же, дорогая, ты обдумала то, что мы вместе обсуждали? Вижу, что обдумала, раз навестила мою скромную обитель.

– Обдумала, – кивнул Оргротор. – У меня есть для тебя несколько вариантов.

– Ах, несколько!.. – подвинулся ближе Мазед. – Это значит «да», верно?

– Я попробую исполнить твое желание. Но нам понадобится твое колдовство. И зеркала. Но не обычные, а кривые. Но не обычные кривые, а те, что искажают… гармонично.

– У меня много зеркал, любых, – осклабился Мазед. – Чего-чего, а этого у меня много. Зазеркалье было первым, что я освоил, когда учился ходить насквозь. Но для чего тебе это?

– Для чего… Дорогой мой, скажи, как много своих подобий ты бы хотел?

– Чем больше, тем лучше, – сжал кулаки Мазед. – Я хочу свой народ. Чтобы они были, как я. Такие, каким был бы я, если б не этот яд, который меня жжет. Чтобы после меня кто-то остался и покорил этот мир. Чтобы я мог завещать кому-то все, что накопил. И научить их всему, что узнал. Чтобы меня помнили и любили.

– Это непростая задача – создать целый народ. Моего собственного чрева на такое не хватит.

– А… но… как же тогда ты это сделаешь?.. – растерялся Мазед.

– Не переживай, соитие не потребуется.

– Не потребуется?.. А… ну… это хорошо, конечно… – сник Мазед, застегивая сюртук обратно.

– Но я кое-что придумала, – заверил Оргротор, накрывая руку Мазеда своей. – Зеркала, твоя кровь, твое колдовство – и немного моей помощи. Я объясню, что делать.

Голос Оргротора журчал, как ручеек. Слаще любого вина, он был одновременно мужским и женским, приятным для любого, кто его слышит. Мазед испытал некоторую досаду, что способ будет более обезличенным, но когда Оргротор закончил рассказывать свою идею, он даже обрадовался.

Ведь таким образом это будут именно дети Мазеда. Не Мазеда и Оргротора, не смесь двух Органов, а именно его собственное потомство, только его. Без примеси чужих признаков.

Именно этого Мазед хотел в первую очередь. Он родился в окружении гохерримов, которые сразу были целой семьей, могучим сплоченным кланом – и смертельно завидовал такому счастью.

Его ведь они тогда не приняли. Возможно, именно из-за соседства с гохерримами он и сам получился похожим на гохеррима – но все-таки другим. Почти вдвое больше, хвостатым и каким-то распухшим. Уродливым, искаженным, с огромным носом и ушами.

Мазеда отвергли, не признали за своего. А потом долгими тысячелетиями его тело все сильней ветшало, все чаще раскрывались рубцы и давали о себе знать язвы. Ему становилось все хуже, он чувствовал неуклонное приближение смерти.

И Мазед искал способ продолжить себя в других.

Весь верхний этаж башни занимала зеркальная зала. Тридцать четыре зеркала, и каждое вело в другой мир. За каждым светилось не только отражение Мазеда, но и пейзаж иной планеты, иного измерения. Кроме хозяина, никто еще не бывал в этой зале прежде – Оргротор стал первым.

– Это подойдет, – сказал он. – Это даже лучше, чем кривые зеркала. Теперь нужна кровь.

Мазед с готовностью отдал целое ведро своей крови. Каждое зеркало окаймил алой рамкой и написал в углах слова индивидуальности. Он не хотел получить кучу близнецов – каждый потомок должен чуть-чуть отличаться от него и своих сиблингов.

Эта зала была его святая святых, его путем за Кромку. Мазед много веков ее отшлифовывал. Зеркала висели по кругу, и все было так рассчитано, что отражения не пересекались. Напротив каждого стекла была глухая стена, и каждое было ограничено толстой рамой, так что даже боком ничего не попадало.

Кто-кто, а Мазед знал, насколько это опасно – когда одно волшебное зеркало отражает другое. Получается зеркальный тоннель, способный увести в необозримые глубины мироздания – и оттуда могут явиться такие гости, что заставят обгадиться даже демона.

Встав точно в центре, Мазед разделся догола, выдохнул серебристый дым, и зала наполнилась иллюзиями. Льющийся сверху свет многократно преломился, и тридцать четыре отражения задвигались вместе с Мазедом.

Поначалу отражения были точными – но быстро стали искажаться. Черты, силуэты, движения – они все меньше совпадали с оригиналом. Зеркальные Мазеды начали обретать собственную жизнь.

Парящий под куполом Оргротор раскинул руки – и его тень упала на Мазеда. Ровно половина отражений оказалась в сумраке – и изменилась еще сильнее. Эти уже совсем не были Мазедами – скорее Мазедессами.

Язык Древнейшего закатил глаза. Его слегка колотило, эманации Оргротора вливались в него и наполняли жизнью зеркала. Тридцать четыре отражения тоже затряслись, задергались… и принялись дубасить в стекло кулаками.

– Просто откройте двери, ребятишки!.. – захлопотал Мазед, как несушка.

Вот, первое отражение вырвалось наружу! Кровь Мазеда со свистом втянулась в него, даруя плоть, делая материальным. Глаза засветились истинным сознанием, монада души зажглась, словно вспышка новой звезды.

Мазед ахнул, радостно хлопнул в ладоши – но то было только начало. Второй, третий, четвертый!.. Один за другим они выходили в залу – а зеркала за ними тускнели и чернели, навсегда становясь просто матовыми стеклами. Дети Мазеда забирали себе волшебство Зазеркалья.

Вот уже их ровно тридцать четыре – семнадцать юношей и семнадцать девушек. Они были несомненно подлинными существами, настоящими демонами – не иллюзиями, не демоникалами, не Ярлыками. Они ничем не уступали гохерримам, нактархимам, сурдитам.

Разве что…

– Какие малюсенькие… – растерянно молвил Мазед, когда те подошли поближе. – Они… они даже меньше ла-ционне.

– Да… стоило взять зеркала побольше… или комнату поменьше… – тоже немного растерянно сказал Оргротор. – Надеюсь, ты не в обиде?

– Нет, так даже лучше, – довольно потер руки Мазед. – В них плотнее сконцентрировано волшебство. Будут самые лучшие колдуны. А к тому же… я возвышаюсь среди них, как гора! Они будут поклоняться мне, как своему богу!

– Нет, не будем, – с некоторым вызовом сказал тот, что вылез самым первым.

– Ах ты мой маленький несмышленыш! – умилился Мазед. – Я назову тебя… Мараул.

– На старопаргоронском это означает «сварливый», – пояснил Янгфанхофен, заметив замешательство собеседников.

Усталый, но счастливый Мазед пригласил Оргротора отметить успешное завершение родов. Снова оказался накрыт огромный стол… теперь еще больше, еще богаче! И кроме двух Органов за ним расселись тридцать четыре гомонящих рогатых карлика.

Своим волшебством Мазед сотворил для них одежду – самых разных фасонов и цветов. Из всех тридцати четырех миров, с которыми имел дело – и каждый детеныш нашел себе что-то по душе. Самый старший, Мараул, первым облачился в алую мантию и колпак и первым плюхнулся на стульчик возле отца.

За пиршеством Мазед раздал имена им всем. Оргротору тоже хотелось поучаствовать, но Мазед был так счастлив и так носился со своим потомством, что он не стал встревать.

И то сказать – именно от Оргротора им не досталось почти ничего. Он наделил их только разделением на мужчин и женщин, да способностью к размножению – все остальное они получили от Мазеда.

Кроме его хронической болезни, к счастью. Ни у кого не оказалось ни рубцов, ни отростков по всему телу. Совсем крохотные – зато и совершенно здоровые.

Когда имя получил самый младший детеныш, Каген, Мазед сложил руки на животе и умиротворенно вздохнул:

– Ну что ж, пусть я однажды умру. Зато какая у меня огромная семья!

Оргротор вздрогнул. В каком-то смысле это были и его дети – но Мазед явно не собирался ими делиться. Теперь его башня наполнится жизнью, будет кишеть молодыми демонами-колдунами.

А через несколько поколений гохерримов и нактархимов ожидает неприятный сюрприз. Закромочный кудесник, которого много веков пытаются присоединить к какой-нибудь фракции, неожиданно создал свою.

Сами малыши тоже не воспринимали Оргротора как свою… мать?.. Второго отца?.. Они смотрели только на Мазеда, и смотрели с почтением. Не как на живого бога, конечно, но как на кумира и родоначальника.