Механическое пианино. Матерь Тьма

– А вам не кажется, что кто-то обязан это сделать? Особенно в отношении Люка Люббока. Это тот, что идет с клыком.

– Чудесное занятие, – сказал Финнерти. – А что он из себя представляет?

– Секрет. Если он скажет, это перестанет быть секретом.

– Он выглядит очень важным.

– Но клык все-таки важнее.

Парадная процессия завернула за угол, послышались свистки, и музыка умолкла. Потом в конце улицы опять раздался свист, и все началось сызнова, когда группа одетых в шотландские юбочки волынщиков показалась вдали.

– В парке проводится соревнование участников парадов, – сказал человек в очках с толстыми стеклами. – Вот так они и будут маршировать здесь часами. Давайте вернемся в салун и выпьем.

– За наш счет? – спросил Финнерти.

– А за чей же еще?

– Погодите, – сказал Пол, – это должно быть интересно.

Какой-то автомобиль только что появился со стороны северного берега реки, и его водитель раздраженно сигналил марширующим, которые загораживали ему дорогу. Сирена автомобиля и волынки вопили друг на дружку, пока последние шеренги марширующих не свернули на боковую улицу. Пол слишком поздно узнал сидящего за рулем человека и не успел спрятаться. Шеферд удивленно и с некоторым осуждением уставился на него, помахал неопределенно рукой и проехал. Из заднего окна выглядывали маленькие глазки Фреда Беррингера.

Пол решил не придавать никакого значения этому инциденту. Он уселся в кабинке с плотным коротышкой, а Финнерти отправился за новой порцией спиртного.

– Как ваш сын? – спросил Пол.

– Сын, доктор? Ах да, конечно, мой сын. Вы говорили, что собираетесь поговорить с Мэтисоном относительно него, не так ли? Так что же сказал старина Мэтисон?

– Я его еще не видел. Как-то случай не подвернулся.

Человек покачал головой.

– Мэтисон, Мэтисон, под этой холодной внешностью скрывается ледяное сердце. Да, теперь уже нет необходимости разговаривать с ним. С моим мальчиком все утряслось.

– В самом деле? Очень рад слышать.

– Да, он повесился сегодня утром на кухне.

– Господи!

– Да, я передал ему все, что вы мне сказали вчера, и это было настолько безнадежно, что он сдался. Это ведь лучший выход. Нас здесь слишком много. Выпьем! Вы проливаете свое виски!

– Что здесь происходит? – спросил Финнерти.

– Да я рассказывал доктору, что мой сын не счел нужным оставаться в живых и сдался сегодня утром – на шнуре от утюга.

Пол закрыл глаза.

– Боже мой, какой ужас!

Человек посмотрел на Пола со смесью замешательства и раздражения.

– Вот тебе и раз, и какого только черта я делаю это? Выпейте, доктор, и возьмите себя в руки. У меня нет сына и вообще никогда не было. – Он потряс руку Пола. – Вы слышите меня? Это я так просто.

– Тогда почему бы мне не расколоть вашу дурацкую башку? – сказал Пол, приподымаясь с места.

– Потому что ты уже засел здесь как клин, – сказал Финнерти, толкая его обратно на место. Он придвинул к ним стаканы.

– Простите, – сказал человек в очках Полу. – Мне просто хотелось поглядеть, как работают мозги у сверхчеловеков. Каков показатель вашего интеллекта, доктор?

– Это есть в списках. Почему бы вам не сходить и не поглядеть?

Да, это действительно было в списках. Показатель интеллекта каждого, измеренный Национальными Стандартными Всеобщими Классификационными Испытаниями, вывешивался публично в Илиуме – в полицейском участке.

– Ну что ж, продолжайте, – кисло сказал Пол, – поэкспериментируйте надо мной еще немного. Мне это страшно нравится.

– Вы выбрали неудачное подопытное животное, если собираетесь узнать, что представляют собой те, что по ту сторону реки, – сказал Финнерти. – Это странный парень.

– Вы ведь тоже инженер?

– Был, пока не ушел.

Человек изумился.

– А знаете, это ведь проливает свет на многое, если только вы меня не разыгрываете. Значит, имеются и недовольные, так?

– Пока мы знаем двух, – сказал Финнерти.

– А знаете ли, я в некотором роде предпочел бы не встречать вас. Намного спокойнее думать об оппозиции как об одноликой и абсолютно неправой массе. А теперь мне придется засорять свое мышление исключениями.

– А к кому же вы самого себя причисляете? – спросил Пол. – Надгосударственный Сократ, что ли?

– Фамилия – Лэшер, преподобный Джеймс Дж. Лэшер, Р-127 и ОН-55. Священник из Корпуса Реконструкций и Ремонта.

– Первый номер – номер протестантского проповедника. А что означает второй, этот «ОН»? – спросил Финнерти.

– Общественные Науки, – сказал Лэшер. – Цифра 55 обозначает магистр антропологии.

– А что делать антропологу в наши дни? – спросил Пол.

– То же самое, что делает и сверхкомплектный проповедник, – он становится общественным деятелем, скучным человеком или чудаком, а возможно, и бюрократом. – Лэшер переводил взгляд с Пола на Финнерти и обратно. – Вас я знаю, вы доктор Протеус. А вы?

– Финнерти, Эдвард Френсис Финнерти, некогда ИСи-002.

– Это ведь редчайший номер – через два нуля! – сказал Лэшер. – Мне случалось быть знакомым с несколькими людьми с одним нулем, но с двумя я не видел ни разу. Думаю, что это самая высокая квалификация, с которой мне когда-либо приходилось обмениваться дружескими словами. Если бы сам Папа Римский открыл лавочку в этой стране, то он был бы только на один пункт выше – в серии Р, естественно. У него был бы Р-001. Мне где-то говорили, что номер этот сохраняют за ним, несмотря на возражения предводителей епископальной церкви, которые сами хотят получить Р-001 для себя. Тонкое это дело.

– Они могли дать ему отрицательное число, – сказал Пол.

– Тогда и епископы потребовали бы того же. Мой стакан пуст.