Сейчас вылетит птичка!

– Генри, я не могла поступить иначе, – сказала Эллен в отчаянии, обнимая мужа обеими руками. – Либо он – либо мы.

Генри оттолкнул ее.

– Похоронила, – пробормотал он, покачивая головой. – Похоронила? Если не нравится – можно просто выключить.

Он медленно прошел через дом на задний дворик, домочадцы наблюдали за ним в оцепенении. Никого ни о чем не спрашивая, Генри направился прямо к могиле под кустами.

Он раскопал могилку, извлек на поверхность Конфидо, носовым платком стер с него грязь и сунул наушник в ухо – вскинул голову и стал слушать.

– Все нормально, все хорошо, – сказал он негромко. Потом повернулся к Эллен: – Что такое на тебя нашло?

– Что он сказал? – спросила Эллен. – Что он тебе сказал, Генри?

Он вздохнул, весь вид его говорил о жуткой усталости.

– Сказал, что если на нем не наживемся мы, потом это сделает кто-нибудь другой.

– Пусть наживаются, – согласилась Эллен.

– Но почему? – Генри с вызовом посмотрел на нее, однако его решимость быстро растворилась, и он отвел глаза в сторону.

– Если ты говорил с Конфидо, сам знаешь почему, – сказала Эллен. – Ведь знаешь?

Генри опустил глаза.

– А ведь как это можно продать! – пробормотал он. – Господи, как это можно продать!

– Генри, это прямая телефонная связь с худшим, что в нас есть, – сказала Эллен и разрыдалась. – Такую штуку нельзя давать никому, Генри, никому! Этот голосок и так звучит достаточно громко.

Над двором нависла осенняя тишина, приглушенная преющими листьями… ее нарушал только легкий шелест – это Генри что-то насвистывал сквозь зубы.

– Да, – сказал он наконец. – Знаю.

Он вынул Конфидо из уха и снова аккуратно положил в могилку. Пнул ногой землю, засыпая покойника.

– Что он сказал напоследок, папа? – спросил Пол.

Генри печально ухмыльнулся.

– «Еще увидимся, дурачина. Еще увидимся».

Глуз[4 - © Перевод. Ю. Гольдберг, 2010]

Словечко «синопоба», сокращение от «ситуация нормальная – полный бардак», появилось во время Второй мировой войны и продолжает использоваться довольно широко. Родственное ему «глуз», возникшее примерно в то же время, теперь почти забыто. Оно означает «глубочайшая задница» и достойно лучшей судьбы. Особенно полезно оно для описания неурядиц, возникших не по злому умыслу, а в результате административных сбоев в какой-либо большой и сложной организации.

Так, например, Мелч Рохлер угодил в глуз, работая в «Дженерал фордж-энд-фаундри компани». Он знал это слово – услышал однажды, и сразу понял, что оно облегает его, точно эластичные нейлоновые плавки. Мелч сидел в глузе в Илиумском отделении компании, которое состояло из пятисот двадцати семи пронумерованных строений. К глузу он пришел классическим путем, то есть стал жертвой временных мер, которые превратились в постоянные.

Мелч Рохлер работал в отделе по связям с общественностью, все сотрудники которого размещались в Строении 22. Но когда Мелч устраивался на службу, в Строении 22 уже не осталось свободных мест, и Мелчу временно выделили стол в кабинете рядом с машинным помещением лифта под самой крышей Строения 181.

Строение 181 не имело никакого отношения к связям с общественностью. За исключением предоставленного самому себе Мелча, здание целиком и полностью принадлежало подразделению, занимавшемуся исследованием полупроводников. У Мелча был общий кабинет – и машинистка – с кристаллографом, доктором Ломаром Хорти. Мелч просидел там восемь лет, чужой для окружающих и призрак для тех, среди кого должен был находиться. Начальство не держало на него зла. О нем просто не вспоминали.

Мелч не увольнялся по простой и вполне уважительной причине – у него на руках была тяжелобольная мать. Но за покорность глузу приходилось платить высокую цену. Мелча одолела апатия, он стал желчным и чрезвычайно замкнутым.

А потом, когда пошел девятый год работы Мелча в компании, а ему самому исполнилось двадцать девять, в дело вмешалась судьба. Она направила жир из кафетерия, расположенного в Строении 181, в шахту лифта. Жир скопился на подъемном механизме, воспламенился, и Строение 181 выгорело дотла.

Но в Строении 22, где должен был сидеть Мелч, по-прежнему не хватало места, и ему временно выделили кабинет в цоколе Строения 523, рядом с последней остановкой автобуса, курсировавшего по территории компании.

В Строении 523 располагался спортивный комплекс.

Одно достоинство у нового кабинета все-таки было: сотрудники посещали комплекс только в нерабочее время и по выходным, так что в служебные часы никто не плавал, не играл в боулинг, не танцевал и не закидывал мяч в баскетбольную корзину у Мелча над головой. Звуки веселья его не только отвлекали бы, но и дразнили, что было бы совсем невыносимо. Все эти годы у Мелча, ухаживавшего за больной матерью, не оставалось времени для развлечений.

Еще одна приятная перемена заключалась в том, что Мелч наконец-то стал начальником. В своем спортивном комплексе он был настолько изолирован от остальных, что не мог пользоваться услугами чужой машинистки. Ему теперь полагалась собственная.

Мелч сидел в своем новом кабинете, прислушиваясь к стуку капель из протекающего душа за стенкой, и ждал прихода новой барышни.

Было девять часов утра.

Мелч вздрогнул: наверху гулко хлопнула входная дверь. Наверное, в здание вошла новая машинистка, потому что больше ни у кого в мире не могло быть здесь никаких дел.

Мелчу не было нужды вести девушку через баскетбольную площадку, мимо дорожек для боулинга, потом вниз по металлической лестнице и дощатому настилу к своему кабинету. Сотрудники административно-хозяйственного отдела обозначили путь стрелками, на каждой из которых имелась надпись: «Отдел по связям с общественностью, сектор общих ответов».

Сектором общих ответов отдела по связям с общественностью на протяжении всей своей нелепой карьеры в компании был Мелч. Он отвечал на письма, адресованные просто «Дженерал фордж-энд-фаундри компани», которые логика не позволяла направить никакому конкретному подразделению. Половина таких писем были просто бессмысленными. Мелчу вменялось в обязанность вежливо отвечать даже на самые глупые и бессвязные письма, демонстрируя то, что неустанно демонстрировал отдел по связям с общественностью – у «Дженерал фордж-энд-фаундри компани» сердце большое, как целый мир.

Мелч услышал, как новая барышня осторожно спускается по лестнице. Вероятно, она не очень доверяла указателям. Ее шаги были нерешительными и временами слишком легкими, словно девушка шла на цыпочках.

Послышался скрип двери, на который тут же отозвалось какое-то жуткое, неестественное эхо, многократно отраженное эхо. Девушка свернула раньше времени и по ошибке открыла дверь в плавательный бассейн.

Отпущенная на свободу дверь с громким стуком захлопнулась.

Девушка снова пошла, теперь уже правильной дорогой. Деревянный настил скрипел и хлюпал у нее под ногами. Она постучала в дверь сектора общих ответов отдела по связям с общественностью.

Мелч открыл.

И замер, как громом пораженный. Ему улыбалась самая жизнерадостная и самая хорошенькая девушка из всех, каких он когда-либо видел. Новехонькая, свежеотчеканненая особа женского пола никак не старше восемнадцати лет.

– Мистер Рохлер? – спросила она.

– Да? – сказал Мелч.

– Я Фрэнсин Пефко. – С очаровательной скромностью она склонила свою милую головку. – Вы мой новый начальник.

От смущения Мелч почти лишился дара речи, поскольку в секторе общих ответов такой девушке было явно не место. Мелч предполагал, что ему пришлют унылую и скучную женщину, работящую, но ограниченную, которая с мрачной покорностью смирится с никчемным начальником и убогой обстановкой. Он не принял в расчет перфокарточную машину отдела кадров, для которой девушка – просто девушка.

– Входите… входите, – растерянно пробормотал Мелч.

Фрэнсин вошла в жалкий тесный кабинет, по-прежнему улыбаясь, излучая оптимизм и здоровье. Она явно только что устроилась на работу в компанию, поскольку принесла с собой все брошюры, которые в первый день выдают новичкам.

И подобно многим девушкам в свой первый рабочий день, Фрэнсин оделась – по выражению одной из брошюр – чересчур нарядно. Каблуки ее туфель были слишком тонкими и высокими. Платье легкомысленное и дерзкое, с целым созвездием сверкающей бижутерии.