Мир и война в жизни нашей семьи

– Мил человек, ну как же я прочитаю, если я неграмотная.

– Да что Вы! Неужели Вы неграмотны! Вот никак бы не подумал. Вы такая находчивая и так мне вчера, как говорят, врезали за мою глупость. Еще раз прошу меня простить. Конечно, если Вы действительно неграмотны, я уж теперь верю, я вижу, что Вы говорите искренне. Хорошо-хорошо. Идемте в дом, – конечно, прочитаю.

Прошли вперед. Сели за стол. Достал почтальон солдатский треугольник с адресом: Павшино, Садовая, 44.

Развернул, начал читать. На внутренней стороне этого военного конверта:

Дорогая мамаша, посылаю Вам записку от Вашего сына, может быть, уже отпетого Вами. Много о Вашем сыне я написать не могу, я был с ним всего минут пять во время отдыха на немецкой земле. Он шел в колонне в СССР, а мы – на Берлин. Когда мы сидели близко друг к другу, он спросил:

– Есть кто из Москвы?

Мы оказались земляки. Я из Щукина, он из Павшина. Он успел Вам написать записочку и очень просил ее Вам послать, что и выполняю. Немца бьем. Скоро конец войне.

Когда почтальон это читал, мама все время утирала слезы.

– Где, где эта записка-то? Читайте скорее.

– Вот она, вот. Тут уже написано простым карандашом:

Дорогая мама! Наконец-то представилась через столько лет возможность сообщить тебе и всем родным: я и вся моя семья – Вера, Люся и Нина – живы. Мы почти всё время вместе. Писать нет времени. Теперь постараюсь как-нибудь еще написать. Всё.

Мама уже стала открыто плакать и всё время сквозь слезы повторять:

– Живы, живы.

Почтальон начал маму успокаивать.

– Ну как же не плакать-то. Радость какая – живы!!! Ой, мил человек, дайте я Вас поцелую. Радость какая – живы, все живы. Мил человек, посидите, пожалуйста, немного. Давайте пообедайте со мной.

– Спасибо, спасибо, мне как-то неудобно.

– Я быстро. Радость какая!!!

Уговаривать больше не стала, а быстро поставила на стол тарелки, ложки. Открыла шкаф, поставила две стопочки и начатую уже бутылку с водкой. В бутылке было наполовину отпито.

– Разливайте, пожалуйста, разделите со мной радость, а я достану щи. Разлила щи. Достала третью тарелку и в ней принесла горячую, слегка подгоревшую очищенную картошку.

– Извините, хлеба нет. Я привыкла к картошке. Мне нравится.

Выпили за радостную весть. Мама рассказала, что сын перед войной уехал в Литву и работал на укреплении границы. Выпили, закусили и мама попросила еще раз прочитать письмо. И уже после этого допили остатки за скорейшее окончание войны и за встречу с сыновьями, которые воюют, и за встречу со всей семьей, за пропавших без вести.

Когда читали и после, мама все ломала голову (правда, почтальону ничего не говорила), что еще за Нина появилась у них.

Р. S. Наверное, у мамы было что-то с головой не в порядке. Когда в октябре-ноябре 1945 г. приехали Вера с детьми после этой ужасной разлуки, то Нина стала говорить:

– Баба Саня! А я тебя помню!

Часть II

Мирные годы

Г. Г. Зубков. В. П. Зубкова

Моя жизнь до Великой Отечественной войны

Г. Г. Зубков

Детство в Рублеве. В период Первой мировой войны Рублево как важный объект было на особом положении.

Рублевская насосная станция (РНС) являлась основным источником водоснабжения г. Москвы.

Территория РНС была более одного квадратного километра, обнесена по периметру сплошным забором. Вход на территорию был через проходные ворота с трех сторон: со стороны Москвы (восточная часть), с северной стороны от деревни Луки и с западной стороны через понтонный мост (а зимой по льду) через Москву-реку рядом с водоприемником.

Папанька работал с 1903 г. дежурным в здании насосной станции при английских фильтрах. И брат его, мой крестный Андрей Николаевич, – лаборантом в насосной станции первого подъема при водоприемнике. В начале войны 1914 г. им предложили вместе с семьями переехать в поселок при РНС.

Мы жили в одноэтажном кирпичном доме.

В доме было четыре квартиры. Наша квартира была обращена окнами в сторону реки. Квартира состояла из большой комнаты около 20 м

, кухни, уборной и небольшой кладовочки с погребом и палисадником.

Баба Анна осталась жить одна в Павшине. А мы шесть человек: мама с папанькой, Рая, Александр, я и Поля жили в этом доме. Жили мы в Рублеве около трех лет. Воспоминания о жизни в Рублеве остались только отдельными эпизодами. Продовольственный магазин располагался рядом с нашим домом в подвале 3-4-этажного кирпичного здания. Дом этот почему-то назывался казармой.

В этом доме на втором этаже в коммунальной квартире жила семья крестного, состоявшая в то время из крестного, тети Маши и их детей: Михаила, Ивана и Клавдии.

В поселке был один магазин, больница, прачечная, баня, школа и коровник, наверное, на двадцать стойл. В этом коровнике содержалась и наша корова.

В домах были водопровод, канализация, электрическое освещение, отопление печное – дровами.

Очистка сточных вод производилась полями орошения. Эти поля располагались на другой стороне Москвы-реки. Поля орошения использовались для посадки капусты. Мы на полях также имели делянку для посадки капусты.

Этот период своей жизни я помню смутно, остались в памяти лишь отдельные эпизоды.

Как-то в летнее время мы с ребятами моего возраста 5–9 лет играли на улице. Где-то взяли тележку и друг друга катали на ней.

Тележка была большая, на нее садились трое-четверо и такое же количество было везущих.

Тележка представляла в миниатюре большую телегу на четырех колесах. Передние колеса – ведущие – поворачивались на шкворне и были поменьше. Задние колеса были высокие и выступали выше платформы.

В этот раз я сидел сзади. Башмаком правой ноги я задевал за спицы, и мне нравился стук ботинком по спицам тук-тук, тук-тук. Дорожка пошла с маленьким уклоном, везущим стало легче, и они с криком побежали, а нам на платформе стало весело, мы смеемся. От неровностей на дорожке платформа вздрагивает, мы ерзаем на платформе и, чтобы не упасть, держимся за боковые стенки дрожащей платформы.

При встряске у меня ботинок сунулся дальше в промежуток между спицами, и спица потянула ботинок за собой. Моя нога как бы тормозом не давала колесу крутиться. Я почувствовал сильную боль, стал плакать, но ребята не замечают, кричат, смеются, и повозка продолжает, хотя и медленно, двигаться – правое колесо двигается юзом. Я уже и кричать не могу, только открываю рот. Руками с силой схватил руку девочки, сидящей рядом со мной. Она посмотрела на меня, увидела, что у меня застряла нога, ручьем льются слезы и какие-то чудные выпученные глаза, я бледный, в обмороке. Она громко завизжала. Повозка остановилась, ребята, увидев меня в таком виде, испугались и в первый момент были в растерянности. Часть ребят разбежались. Двое, которые побольше, пытались вытащить мою ногу, но у них ничего не получилось, и мне это еще больше причиняло боль. Я очнулся и опять стал сильно плакать. Недалеко проходил какой-то дядя. Услышав громкий неистовый детский крик и плач, подбежал. Увидев, в каком я положении, с трудом вытащил мою ногу, взял меня на руки и побежал со мной в больницу. Девочка, это была наша соседка, когда увидела, что ребята не могут меня вытащить, побежала к нам домой.

Мама у дома полола грядку. Машенька подбежала, стала, плача, дергать маму за платье и кричать:

– Там! Там! Егорушка, Егорушка!

Мама сразу поняла, что случилось что-то страшное.