Воронка бесконечности

– На саму себя.

Тогда вопрос задавали немного иначе.

– Хорошо. А кого ты больше любишь, маму или папу?

Девочка упрямо молчала. Глядела в сторону или отворачивалась. Может быть, потому, что инстинктивно чувствовала глупость или фальшь, или бестактность взрослых. И недопустимость чужого вторжения в ее пусть маленький, но свой, особенный внутренний мир. Так нельзя! И потом, как же взрослым непонятно: всегда хочешь быть похожей на того, кого любишь! И выбирать тут нечего – она обоих очень-очень любит.

* * *

…Раннее, может быть, первое воспоминание ее детства.

…Тепло и мокро… Только что прошел сильный-пресильный дождь. А папа сказал… Вот, как же он сказал? А, так: отгремела июньская гроза… Лужи везде. Вокруг отовсюду с деревьев падают огромные капли и иногда попадают даже ей на голову. Это, может быть, деревья так отряхиваются? Не нравится им быть мокрыми!

Наверное, вечер… Девочка крепко держится за папину руку и трещит без умолку, не закрывая рта, и они вместе дружно шагают по лесной просеке. Солнышко веселится, оно радуется, шутит, смеется. И лес умылся дождем, вот какой он чистый-пречистый.

А папа сказал:

– Послушай, Майк, как лес звенит.

Звенит – как смешно! А в лесу огромные деревья, высокие! И стволы толстые, теплые, коричневые, с пятнышками, как глаза у главной маминой подруги тети Али. А наверху у деревьев вместо волос густые шапки, и они ими достают до самого неба и даже еще выше, и толкаются, и им, этим шапкам, очень там тепло.

– А давай, Майк, просто послушаем с тобой, как птички поют в лесу, а то они скоро спать лягут. Постой немного и оглянись вокруг. Вот так… Слышишь молчание леса? Давай услышим лесную тишину, давай посмотрим, какая красота вокруг… А теперь – ты слышишь: и лес тоже поет… – негромко говорит папа. – Вот посмотри, как красиво: это закат, это красивый летний закат.

Девочка останавливается и озирается по сторонам, задирает голову, смотрит на верхушки высоченных деревьев, в высокое-высокое небо.

– Это солнышко спать уходит, и в лесу от него выросли косые золотые столбики, видишь? На закате всегда появляются эти красивые косые лучи заката – солнышко строит золотые столбики, – показывает папа.

Да, и правда так! Девочка никогда раньше не знала, что в лесу живут рыжие столбики.

Ну, а теперь, значит, солнышко устало и идет спать. Куда? На землю, в лес. И сам лес, и тропинка в лесу, и все вокруг становится теплым, ласковым, как… как ее кроватка вечером, но только яркого-преяркого – золотого, оранжевого цвета. А запах в лесу такой… Какой? Она не знает, не хватает слов… Да, вот – острый-преострый и немножко колючий, и прямо в нос забирается и сильно там колется. Ой, как щекотно!

– Это запах свежести, Майк. Знаешь, такой бывает в лесу летом после сильной грозы.

Папа объясняет, и голос у него такой серьезный, взрослый, и говорит он с ней, как с большой.

– А когда гром гремит, это страшно, пап? – спрашивает девочка, и звонкий детский голос нарушает торжественную лесную тишину.

– Да нет, что ты, это совсем не страшно. Наоборот, смотри, как весело: запах этот острый у тебя в носу поселился, а солнышко в твоих золотых волосах заблудилось – давай его искать!

Вот какой папа веселый, все время шутит! А еще он такой большущий, высокий-высокий, а сам добрый, как мамина шуба из морского котика, и голос у него хороший, мягкий, как рукав маминой шубы. Большой-большой, а сам-то держится за ее руку и старается идти с ней в ногу.

И правда, разве может быть страшно, когда идешь за руку с папой? Страшно, когда одна, когда темно…

– И солнце спать уходит, и Мишутка уже спать лег, мы его сегодня искать уже не пойдем.

– А утром уже пойдем, ладно, пап? Вот встанем рано-рано и пойдем.

– Ну, конечно, пойдем. Обязательно!

Папа говорит совершенно серьезно, но она чувствует – он улыбается. Она слышит – его голос улыбается, и она видит – он прячет улыбку. Вот же, он улыбается, а глаза у него хитрые-прехитрые! Глаза смеются, но он изо всех сил сдерживает улыбку.

– Конечно, дочь!

– Пап, а знаешь еще что? Вот если вдруг Мишутка заболеет – он же может простудиться, – а я тогда прибегу и сразу его вылечу.

Папа уже не улыбается, он смеется. И лес им подмигивает и улыбается, и смеется вместе с ними…

Девочка долго еще верила рассказам отца, будто в лесу живет маленький медведик Мишутка – можно найти его домик и прийти к нему в гости, когда захочешь.

…Еще много лет спустя она вспоминала иногда тот сосновый бор, и прогулку по лесу вдвоем с отцом на закате после сильной грозы, и его мягкий голос… Это видение было таким живым, таким ярким – золотисто-оранжевый с зелеными пятнышками и сверкающими рыжими искорками лес.

Никогда больше она не видела в лесу такого буйства красок, запахов, свежести – нет, никогда в жизни…

* * *

А вот они в Кишиневе – мама, папа и она. Лето. Яркий солнечный день. Жарко. Они гуляют, долго идут пешком, а папа и мама все разговаривают о каких-то своих взрослых делах, и разговору этому нет конца, и это совсем неинтересно… Вот уже и больших домов вовсе нет, и улица как в деревне, а впереди полуразрушенная церковь, и одна стена почти совсем развалилась, вон – камни вокруг валяются… Совсем ничего вокруг нет интересного, и девочке уже немножко скучно.

Вдруг мама, такая строгая, взрослая, сделалась непонятно каким образом совсем-совсем как маленькая девочка, развеселилась, расшалилась, в глазах заискрились ярко-синие полыхалинки, зажглись, засмеялись синие-синие зайчики, запрыгали от радости – вот сейчас выскочат! – и стала дразнить папу и дочку. Вот какая всегда проказница!

– А Жора – жук, а Олька – полька, а Майка – угадай-ка!

Мама улыбается хитро, шутливо грозит пальцем, а глаза смеются, и сама веселая, хихикает – задирается! Ух, как расшалилась!

– Нет, мамочка, Олечка – полечка, а Майка – отгадай-ка!

– Но ведь это одно и то же. Какая разница: угадай-ка, отгадай-ка? – удивляется мама.

– А вот и нет, мамочка, это совсем большая разница.

* * *

По вечерам мама читала дочке стихи и небольшие поэмы наизусть: она их помнила множество.

Девочка очень любила все стихи, которые читала мама, все… кроме одного.

– Ночь идет на мягких… – начала в тот вечер мама рассказывать стихотворение Веры Инбер.

– Нет, мамочка, нет, дальше не надо! – от ужаса девочкины губы скривились, задрожали, она крепко вцепилась в мамину руку и чуть не заплакала. Ведь она знала, помнила: дальше там побегут строчки о том, что мамино сердце устало… и что оно больше не может…

Нет! Нет!! Нет!!! Ведь это значит, что мама может когда-нибудь не… быть?!

* * *

Зимний вечер. За окном падает густой снег.

Кажется, уже очень-очень поздно. Но ни мамы, ни папы еще нет дома.

Девочка сидит в большой квадратной комнате с высоким потолком. На ней красивое синее платье и нарядный свежевыглаженный – бабушка сегодня днем гладила – светлый фартучек с карманчиком, а в волосах – голубой бант. Комната вся залита золотисто-оранжевым светом. Как уютно!