Ненадёжный признак

– И вы начали ходить в школу?

Мичико кивнула. Мы немного помолчали, а потом я объявил, что на сегодня достаточно. Не знаю, как Мичико, но я точно не был готов вспоминать сегодня школьные годы – ни свои, ни чужие. Так что если она не возражает, мы прервёмся ещё на неделю. Она не возражала.

Всю неделю я крутил ситуацию так и этак, пытаясь придумать, как можно помочь этой девушке, но ничего кроме классических схем в голову не приходило. В любом случае на данном этапе терапии я мог только слушать. В день, когда у нас была назначена третья встреча, дождь лил, как из ведра, и моя традиция пить кофе в Королевском саду закончилась, едва успев появиться. Я стоял на трамвайной остановке под стеклянной крышей и смотрел, как по тротуару текут ручьи, полные розовых лепестков. Под порывами ветра розовое конфетти осыпалось с деревьев, чтобы недолго покружиться в воронке у канализационного люка и наконец провалиться в тартарары.

Вернувшись в офис, я заварил чай к приходу Мичико. Специально для неё купил молочный улун и маленькие чашечки. Чашечки, правда, оказались китайские, но Мичико сказала, что это ничего. Я повернул своё кресло к окну, и мы немного посидели, потягивая горячий чай и глядя на медные крыши домов, по которым всё ещё лупил дождь. Как я ни надеялся, но небо не желало светлеть, так что пришлось продолжать наш разговор под мерное постукивание капель по подоконнику.

В школе у Мичико не заладилось с самого начала. Они с отцом договорились, что она не будет рассказывать про Одуванчика одноклассникам, и по возможности не будет брать его с собой на занятия. Однако именно в школе стало понятно, что инвиз – это не мультфильм, который можно поставить на паузу. Одуванчик не хотел оставаться дома один, а на занятиях ему было так скучно, что однажды он целый урок, все долгие сорок минут во всё горло распевал какую-то длинную песню, и Мичико ни слова не слышала из того, что говорила учительница. Учителя начали говорить о том, что Мичико не достаёт внимательности и она усваивает материал с трудом.

А однажды вышло и вовсе плохо: соседка по парте, у которой с Мичико никак не налаживались отношения, толкнула её на перемене так, что Мичико отлетела к стене, как шарик от пинг-понга. Вернувшись, соседка обнаружила, что её тетрадь с домашним заданием разодрана в клочья. И, хотя никто не видел, чтобы Мичико до этого входила в класс, на неё стали смотреть косо.

– А как вы думаете, кто порвал тетрадку? – не удержался от вопроса я.

Мичико слабо улыбнулась.

– Понимаете, доктор… Я же знаю, какой ответ будет засчитан, как правильный. Я могу пожать плечами и ответить, что у моей соседки отношения были натянутыми не только со мной. Или могу опустить глаза и смущённо пробормотать, что не смогла справиться со своим гневом и действительно сделала это, как все и подумали. Проблема в том, что тетрадку уничтожил Одуванчик. Понимаете? Он разозлился. Он хотел меня защитить!

Я понимал. Поэтому я заварил новую порцию улуна, и мы продолжили.

– Пожалуйста, не сердись на меня! – девочка в школьной форме умоляюще смотрит на мальчика. Мальчик, отвернувшись от нее, сидит на высоком мостике через пруд, болтая ногами. В бурой воде изредка показываются толстые спины больших красных рыб.

– Кто сказал, что я сержусь? Я просто говорю, как есть. Я тебе больше не нужен, тебе со мной скучно. Тебе этих подавай! – мальчик раздражённо кивает в сторону стадиона неподалёку.

Со стадиона слышен детский смех и стук отскакивающего от покрытия мяча. В садике для уединения, устроенном на самом краю школьной территории, тихо. Плакучая ива, кривая сосна, высокая трава, пруд с мостом, пара скамеек и ограда из сетки. Из школьного здания слышится звонок.

– Одуванчик, это не так! Мне никто, кроме тебя, не нужен! Мне не бывает с тобой скучно, просто… Просто мне действительно нужно ходить в школу и учиться. Пожалуйста, давай пойдём на урок. У меня и домашка готова, я же вчера целый вечер на неё потратила… – девочка оглядывается, школьный двор стремительно пустеет.

Когда она поворачивается снова, мальчика на мосту нет. Вокруг вообще никого нет, только какой-то прохожий с фотокамерой в руке идёт вдоль ограды по дорожке для велосипедистов.

Мичико замолчала, вглядываясь в тот далёкий день. Когда наше молчание стало тягостным, мне пришлось его прервать.

– А что было дальше?

– Дальше? Я сначала не поняла, что произошло. Я думала, он так обиделся, что решил не появляться день, другой. Знаете же, как это бывает. Они приходят сами, их нельзя позвать, их нельзя прогнать, они совершенно самостоятельные существа, эти инвизы.

Слово «инвизы» Мичико произнесла с горечью. Как по мне, то вполне нормальный термин. Какая, в принципе, разница, каким словом обозначать явление, которое меняет твою жизнь раз и навсегда? Любого слова будет недостаточно.

– Я прибежала домой, надеялась, он забрался в домик на гинкго в саду и дуется там. Домик был пуст. В тот день отец взял выходной и сводил меня в океанариум, где я впервые увидела кораллы ошеломляюще ярких, фантастических, будто неоновых расцветок. Я без конца повторяла, что хочу показать их Одуванчику, а можно, мы ещё раз сюда сходим вместе с Одуванчиком…

– А ваш отец?

– Отец… Он отмалчивался, как обычно. Он не слишком разговорчивый человек.

Мичико покрутила миниатюрную чашку в руках, рассматривая блики на поверхности остывшего чая.

– Прошло ещё три дня, я начала плакать. Я винила себя в том, что не смогла объяснить Одуванчику, как он важен для меня. Через неделю, когда от слёз я была похожа на китайского болванчика, отец пришёл поговорить со мной. Он сказал, что я не должна винить себя в том, что Одуванчик исчез. Он сказал, что Одуванчик никогда не вернётся. Он сказал, что после истории с тетрадкой он подписал бумаги на твайс-инвиз процедуру.

Девушка подняла на меня глаза. Возможно, она ожидала слов поддержки, но меня как-будто в морозилку сунули. Мой профессионализм испарился, как не было. Проклятье, я работаю в этом кабинете уже больше полувека, я знаю все трюки своей профессии, и вот вам, пожалуйста, такой срыв. Похоже, на папке с записями о случае Мичико мне придется написать большими буквами: «Последний пациент доктора Свантесона». Ржавая дверь в кладовку с детскими воспоминаниями приоткрылась, и узкой щели оказалось достаточным для того, чтобы призраки прошлого полезли оттуда, как пенка на подгорающем молоке. А у вас молоко убежало. Ах, батюшки, молоко убежало! Постойте, но у меня нет никакого…

Довольно.

Я захлопнул воображаемую дверь и вернулся к Мичико.

– Да, – глухо произнёс я, – многие родители подписывают бумаги после подобных случаев. Наверняка вашему отцу объяснили в «Nomokar Inc», что не все инвизы безопасны для своих хозяев.

Мичико вздрогнула и отвела взгляд. Я знал, что сейчас ей больше всего хочется шваркнуть чашку об пол, чтобы фарфоровая крошка брызнула во все стороны. Но – девочка повзрослела. Она держалась, а я продолжил.

– К сожалению, это правда, – я старался, чтобы мой голос звучал уверенно. В своё время я потратил уйму времени, чтобы поверить в эту правду, откуда эти сомнения сейчас? – Дело в том, что компания ведёт самый детальный учёт всех историй об инвизах, до которых она только может дотянуться. Раньше статистикой занимался целый отдел аналитиков, теперь этим занимается искусственный интеллект. Долговременные наблюдения показывают, что инвизы действительно могут разрушить жизнь тех, к кому приходят. Я уверен, ваш отец хотел вам добра.

Девушка, сидевшая напротив, посмотрела на меня так, как будто я ляпнул величайшую глупость на свете.

Девочка в школьной форме и с ранцем за плечами неслышно идет по коридору со стенами из панелей из рисовой бумаги. Дойдя до раздвижной двери, выкрашенной синим, она оглядывается, как будто боится, что за ней кто-то следит. Отодвигает дверь, осматривает пустую мастерскую. Рабочий стол отца, заставленный стаканами с кистями, баночками с красками, стопками белых фарфоровых блюдец, которые отец использует в качестве палитры. У окна – ещё один стол, где лежат готовые работы. Девочка проскальзывает в комнату, подходит к большому столу у окна. Несколько плотных листов, расчерченных на рамки разной величины. В каждой рамке отдельная сцена и подпись. Персонажи, обведённые по контуру тонкой линией. Каллиграфически прописанные диалоги. Девочка внимательно разглядывает картинки. Синий Кролик сидит у себя в офисе и курит огромную сигару. Крупно – мерцающий оранжевый огонёк. Подпись: «В тот день Синий Кролик не знал, чем себя занять». Следующая рамка: настороженное ухо Синего Кролика. Следующая рамка: на стеклянной двери в офис виден силуэт какого-то забавного зверька в бейсбольной кепке и с удочкой в лапе. Подпись: «Тук-тук». Мельчайшие, подробно нарисованные детали. Картотека с выдвижными ящиками, на каждом – табличка с чёткими иероглифами. Ботинки второстепенного персонажа с затейливой шнуровкой, с облупленными носами, каждая трещинка прорисована. Узорчатый панцирь черепахи, на которой главный злодей едет по тропическому лесу с мухоморами под каждым деревом. На такой лист у отца уходит до недели работы, зато его можно рассматривать часами. Девочка снимает ранец и достаёт литровую бутылку воды. Открывает её, переворачивает и тщательно поливает водой все листы, лежащие на столе. Синий Кролик расплывается в огромную кляксу с чёрной каймой. Ботинки второстепенного персонажа наползают на черепаший панцирь и мухоморы в горошек. Лужа растекается по столу, цвета перемешиваются, теперь на столе плавает разноцветное месиво. Девочка слышит скрип двери за своей спиной. Она оборачивается, держа пустую бутылку в руке, и короткое время смотрит на своего отца, не опуская глаз. Засовывает бутылку в ранец, забрасывает его на плечо и выходит из мастерской, чуть задев человека, застывшего в дверях.

Я молчал не потому, что мне было нечего сказать, а потому, что в эту секунду в этом не было никакой необходимости ни для меня, ни для моей пациентки. Кладовка с воспоминаниями есть не только у меня. Мичико открыла свою настежь, выпустила всех её обитателей наружу, и теперь мы должны были аккуратно рассортировать их, разложить по полочкам, успокоить злобно ощерившихся и поддержать добрых, но слабых. Собственно, именно сейчас и начиналась моя работа. Я глубоко вдохнул, обдумывая свою следующую фразу, но Мичико поднялась.

– Уважаемый доктор, – девушка церемонно поклонилась, – я благодарна вам за то, что вы меня выслушали. Мне стало легче, но теперь я хочу сделать перерыв в терапии.

Видимо, я выглядел несколько озадаченно, так что она прибавила:

– Нет, правда, спасибо. Вы мне очень помогли. Я позвоню вам, когда буду готова продолжать.

Мне не оставалось ничего, кроме как улыбнуться, кивнуть, заверить её в том, что я уважаю её решение и буду ждать её звонка. Мы вежливо, хоть и чуть скованно, попрощались. Мичико ушла, а я повернулся к окну, чтобы в очередной раз посмотреть на медные крыши Васастадена. Пейзаж, который сопровождает меня всю жизнь. Какого чёрта я снимаю офис в этой части города, кто бы мне объяснил? Не знаю. Может быть, я остаюсь здесь, чтобы не забывать. Или чтобы ждать в обычном месте. А может, я остаюсь здесь, чтобы извиниться. Извиниться? Так, на этой карусели я уже катался, не хочу начинать сначала. К тому же сейчас меня слишком интересовал вопрос, удастся ли Мичико, последней пациентке доктора Свантесона, справиться с призраками из её кладовки.

03. Частный сыщик Дзиро Тадзири, Стокгольм

Господин Ёсикава позвонил мне в субботу утром. Я говорю «позвонил», хотя на самом деле он связался со мной по скайпу. Интересно, почему для звонков по скайпу не придумали какое-нибудь особое слово, обозначающий именно этот вид связи, скажем не «позвонил», а «прискайпился»? Нет, так не говорят. Сейчас вообще со словами сплошная засада. Слишком много новых изобретений, которые требуют новых названий. И часто бывает, что название худо-бедно вроде придумали, а изобретение – бац, и нету его, не прижилось. И всю сопутствующую лексику можно скормить крабам на пляже. Ха! Я представил себе пляж, заваленный ненужными словами, по которым, как по камешкам, большим и маленьким, снуют ловкие многоногие крабики с глазами на стебельках. Не хотел бы я там оказаться!

В общем, да, я болтун ещё тот, надо иметь это в виду. Мои сёстры, а у меня их четыре, утверждают, что это защитная реакция на большую семью. Если хочешь, чтобы тебя услышали, приходится тараторить много и быстро. По-моему, это ерунда. Просто люди все разные, и кому-то нравится разговаривать, а кому-то – помалкивать. Я из разговорчивых, но если нужно, запросто затыкаю фонтан и слушаю, что говорят мне.

Между прочим, мои недюжинные разговорные навыки никак не помогли мне в разговоре с господином Ёсикавой. Начнем с географической причины: где господин Ёсикава, а где я. Между нами миллион световых лет, он – звезда, а я его поклонник с семизначным порядковым номером. Эй, я сейчас не про то, какой он большой, а я маленький, я только про расстояние между нами во вселенной, причём в его вселенной. Так уж получилось, что я прочёл все манги, которые создал господин Ёсикава, а он, как мне казалось, даже не подозревал о моём существовании. На моё поле он всяко не ходок, так что здесь по нулям.

Собственно, это было первым, что пришло мне в голову, когда я увидел, кто мне звонит: я отлично знаю, кто этот перец, но откуда он знает меня? С монитора на меня смотрел неулыбчивый человек, в очках и в своей знаменитой круглой шапочке, на сей раз почему-то зелёной и в мелкую дырочку. Не могу не заметить: без вопроса о шапочках господина Ёсикавы не обходилось до сей поры ни одно интервью с ним. Он относился к этим вопросам спокойно и в сотый раз пояснял, что убирает волосы под шапочку во время работы. Ему, мол, так удобнее. Несмотря на это, среди фанатов ходило множество абсурдных сплетен о коллекции головных уборов знаменитого мангаки, ему же эти кривотолки, я подозреваю, были до фиолетовой звезды. Он появлялся на публике в разноцветных шапочках и ярких банданах, а иногда и с непокрытой головой, но если, скажем, вы пожелали бы косплеить господина Ёсикаву, без шапочки вам было бы не обойтись. Это была его фишка, его фирменный знак. В общем, я знатно завис, когда увидел его на мониторе, и вряд ли забуду это своё ощущение, настолько оно было клёвое – сидишь такой в субботу утром, смурной и невыспавшийся, мрачно пялишься на тему курсовой, которую сдавать в понедельник, а у тебя там ещё конь не валялся, и тут вдруг дзынь-брынь, с вами желает поговорить господин Ёсикава – серьёзный, в очках и в зелёной (офигеть!) шапочке. Коню (тому, который не валялся) понятно, что курсовая, радостно насвистывая, сразу идёт лесом.

Вообще-то здесь, в Стокгольме, я не только студент, я ещё немножко сыщик. Это что-то вроде хобби. Студент я скорее для мамы, отца и моих четырёх, временами весьма ехидных, сестриц. Но в душе я сыщик, хотя мне больше хотелось быть супер-героем вроде Синего Кролика, которого, собственно, и придумал господин Ёсикава, художник, рисующий мангу.

Прикольно, я говорю: «художник». А между тем в Японии эта профессия называется «мангака», и это гораздо более точное слово, не такое общее, как «художник». Но когда живешь в Европе и слушаешь лекции на английском, надёжный остров родного языка постепенно погружается в текучие воды чужих наречий, и на плаву остаётся только самая его верхушка. Так что «мангака» иногда заменяется «художником».

Кстати, моя третья по счёту сестра полагает, что я сделал ошибку, выбрав своим будущим занятием архитектуру. Ей кажется, что если я не дурак поболтать, то и учиться мне нужно было на филолога. Ха! С тем же успехом я мог пойти на актёрский, или есть ещё клёвая профессия «сэйю», это люди, которые озвучивают аниме. На «сэйю» нужно учиться не меньше, чем на архитектора, это ведь абсолютно самостоятельная и уважаемая профессия в Японии. Я бы пошёл учиться на сэйю, если у Синего Кролика до сих пор не было бы голоса. Уж его бы я озвучил на все пять баллов! Но здесь я опоздал на десять лет: первое аниме, снятое по манге «Синий Кролик и Абрикос Удачи», вышло на экраны, когда я ещё в школе учился. Синий Кролик теперь – отныне и навсегда – говорит голосом одного из самых известных наших сэйю, так что шансов на эту роль у меня никаких. Буду лучше архитектором!

Я опять отвлёкся. Так вот, про моё сыщицкое хобби. Поскольку я не могу написать на визитке «Дзиро Тадзири, частный супер-герой», я написал там «частный сыщик», но суть занятия осталась прежней. У Синего Кролика есть его супер-сила, его рубиновый глаз, который он обычно закрывает пиратской повязкой. Этим глазом Синий Кролик может видеть прошлое, и это сильно помогает ему в тех передрягах, в которые он без конца попадает. У меня, понятное дело, такого глаза нет, но я тоже люблю помогать людям, хотя моя вторая по счёту сестра считает, что я люблю совать свой нос в чужие дела. П-ф-ф! Я не согласен в корне.

Кстати, буду-ка я называть своих въедливых сестриц по порядковым номерам, чтобы не путать никого, поскольку я и сам, честно говоря, в них немного путаюсь. Да и кто бы не запутался! Как говорится в одной русской пословице (да, я в детстве много читал!): «что за комиссия, создатель, быть братом четырёх сестёр». Русские всегда бьют прямо в точку, такие молодцы.

Вот и получается, что господин Ёсикава связался со мной после того, как наткнулся на мою страничку в сети. Ему нужно было разыскать кое-кого в Стокгольме, а тут такая удача – агентство «Ледяной кристалл» и сыщик, говорящий на японском. Только не спрашивайте, почему вдруг «Ледяной кристалл». А хотя – ладно, спросите! Я расскажу, мне не жалко. Название мы придумали вдвоём с Четвёртой. Сначала она предложила назвать агентство «Снежинкой», но я решил, что название должно быть более сильным. Ледяной кристалл – прозрачный, с острыми краями, никакой хрупкости. И звучит загадочно.

К сожалению, портфолио агентства пока не слишком впечатляет: сейчас у меня в активе только симпатяга йоркширский терьер, точнее, его растяпа-хозяйка. Йоркшира я нашёл в парке, где готовился к зачёту. Ну, то есть как «нашёл»: я просто сидел на скамейке, читал методичку, а он с потерянным видом семенил по аллее мимо – крошечный, на дрожащих тоненьких лапках, с розовым бантиком в чёлке и трогательным пробором на спине. Хей, позвал я, ты кого-то ищешь? Он покосился на меня недоверчиво, но, подумав, всё же подошёл, и мы подружились – после кусочка исикари-набэ[1 - Исикари-набэ – лосось, тушёный в бульоне с овощами.] из моего обеда. На следующий день я оклеил весь парк объявлениями, и не прошло нескольких часов, как мне позвонила взволнованная владелица собачки. Конечно, не бог весь какой сыщицкий успех, но как говорят, первый лист упал – значит, и осень не за горами.

К тому же не все дела можно включать в рекламный блок, среди них есть и конфиденциальные. Скажем, скандал в Богемии. То бишь в Белгравии. Ладно, ладно, шучу. Но не станешь же писать в портфолио, что в детстве был единственной надеждой своей младшей сестры? Четвёртая, наша младшенькая – да, я не самый младший в семье, а вы что подумали? – вечно забывала, где припарковала свой велосипед. Она у нас большой любитель всякой травки-муравки, ночью разбуди с каким-нибудь ботаническим вопросом, с закрытыми глазами оттарабанит, к какому виду и семейству принадлежит, скажем, камелия; каков её ареал обитания, сколько у неё тычинок и лепестков, и почему так удивился император Тэмму, когда ему принесли камелию белого цвета. Так вот Четвёртая в её десять-двенадцать лет запросто могла поехать в магазин за мармеладками-кохакуто на велосипеде, а вернуться с конфетами, но пешком и без малейшего понятия, куда делся велосипед. В эти драматические моменты на сцене появлялся ваш покорный слуга со своим врожденным детективным чутьём. Шучу, конечно, но и хвастаюсь (самую капельку!) тоже, а всё от того, что Вторая меня сейчас не слышит. У Второй свой пунктик: она абсолютно не переносит хвастовства, и запросто может отвесить за него чувствительную плюху. Пожалуй, Вторая – единственный агрессор у нас в семье, остальные-то убеждённые пацифисты.