Любовь анфас

Сбылось проклятие из советского кинохита: «Чтоб ты жил на одну зарплату!» Но меньшие деньги, как ни странно, оказалось легче тратить. Просто потому, что сберегать их было бессмысленно. Слишком долго нужно было отказывать себе в настоящем, чтобы что-то приобрести в будущем. Откладывать двадцать лет, чтобы покормить с рук несчастного носорога в какой-нибудь Танзании? Копить сто лет на яхту? Лучше надувной матрас купить – двухместный. И поехать с Ларой куда-нибудь на наш юг, пить домашнее вино, высасывать бульон из промасленных чебуреков, мазаться сметаной. Не кремом, а именно сметаной, как в молодости. И слизывать ее с Ларкиной спины.

* * *

Путь к сметане пролегал через романтический ужин. Отправив мать с детьми на дачу, муж заполнил дом свечами и цветами, подготовив площадку для примирения. В предполагаемом сценарии ожидалось троекратное «прости» со счастливым финалом:

– Прости!

– Никогда!

– Прости!

– Ни за что.

– Прости!

– Уже простила…

Дальше занавес должен опуститься, скрывая постельную сцену. Конечно, не так буквально. На эту формулу можно и нужно было навешивать дополнительные слова про то, что «затмение нашло», «сам себя проклинаю», «что имеем – не храним» и прочее, но в общем виде идея представлялась простой и понятной. А главное, работающей.

Но схема дала сбой. Ухаживать за женой оказалось увлекательно, но бесперспективно. Лара выслушала, запила услышанное шампанским, выловив оттуда лепесток розы, и предложила остаться друзьями. Сохранив, разумеется, семейный союз ради детей. Она была краткой и спокойной, как Сталин на встрече с рабочими, а он болтливым и возбужденным, как Горбачев в той же мизансцене.

До каких-либо объяснений Лара не снизошла. Она гасила его вопросы так, как будто он еще не дозрел до ответов. Как будто он маленький почемучка, озадаченный радугой, а у нее нет сил и слов объяснять ему про спектральное разложение световых волн. Вместо многогранного «прости» вышло сплошное «почему?».

– Почему?

– Я так хочу…

– Почему?

– Так будет лучше.

– Почему?!

– По кочану!

На том и разошлись. Точнее, условились, что расходиться не будут. Будут жить, добра наживать, детей поднимать, кулебяки есть. Вставая из-за стола и давая понять, что романтический ужин закончен, она сказала: «Да не волнуйся ты так. Для тебя же ничего не изменится. Ты всегда так жил».

В архиве их супружеской жизни хранились безобразные сцены, когда Лара кричала на мужа, оскорбляла его, называла самыми бранными словами, какие знала ее не очень возвышенная натура, но так больно она еще никогда не делала.

* * *

Время не лечит, а смиряет. За неимением выбора муж принял новый семейный и финансовый расклад. Река их семейной жизни вошла в свои берега. Но река течет, и берега вокруг обновляются, за излучиной может ждать что-то новое. И уже измученные однообразием пейзажа гребцы могут увидеть то, что оторвет их от весел, заставит замереть в созерцании неожиданной красоты.

Лара уставала на работе. Там рвались логистические цепи, закручивались воронки цейтнотов и трещали по швам договора. Однажды партия памперсов из Японии затерялась на просторах Сибири. Лариса боялась включить телевизор, она ждала сообщения о страшном экологическом бедствии. Ее воображение рисовало обезвоженный Байкал, куда попали японские памперсы. И когда после этой нервотрепки она приходила домой, дружеская атмосфера ложилась бальзамом на ее менеджерскую мозоль. Муж уставал еще больше, потому что чем меньше деньги, тем их труднее зарабатывать. Они припадали друг к другу, как две головешки, ободряя себя известием, что до субботы осталась пара дней.

В субботу отсыпались и отъедались. Это был еженедельный бенефис свекрови, ее невидимый поединок с Высоцкой, в котором жена режиссера проигрывала с разгромным счетом. Иногда заезжала Вера, неожиданно удачно вышедшая замуж. Лара приписывала историю ее замужества себе и на правах автора требовала гонорар в виде совместных пикников. Оставшиеся шашлыки однозначно сгружались Вере. Не домой же их везти на суд свекрови. Приговор суда будет суров, в этом никто не сомневался.

Но однажды Лара объявила, что у сегодняшнего шашлыка будет другой маршрут эвакуации. Она сделала это в свойственной ей неуклюжей манере, типа «сегодня Вера в пролете, халява пройдет стороной». Но ее любили в этой компании и не обращали внимания на такие шероховатости. Лара попросила, чтобы ее высадили у дома Натальи Иосифовны.

Торопясь, чтобы не задерживать машину, Лара позвонила и скороговоркой выпалила:

– Вот шашлыки, еще горячие. К чаю. Ну то есть не к чаю, а вместо него.

– Спасибо, Ларисочка. Да вы заходите. Куда мне столько? Если позволите, я с соседкой поделюсь.

– Да хоть выбросьте. Хотя, конечно, лучше соседке лишнее отдать.

– Позвольте предложить вам чай. У меня и конфеты есть. Будем пить, как раньше говорили, вприкуску. А то прошлый раз нечем было угостить. Пришлось вприглядку пить.

– Да, вприглядку сильно вышло. Меня тогда эта история встряхнула. Простите, если спрошу, но чем кончилось? Вы расстались и больше не видели друг друга? Никогда? Уехали прочь? А если бы увидели? Все бы снова?

– Ларочка, вы такая непосредственная и своеобразная, я вас очень люблю. Ну зачем уезжать? Мы просто перешли на более высокий уровень отношений.

– Это как? – оторопела Лара.

– Мы стали друзьями. Это даже в чем-то выше любви. По крайней мере, дружба всегда взаимна, она более щадящая, милосердная, если хотите. Так что насчет чая?

– Я пойду. Меня ждут. – Лара подумала и зачем-то повторила, хотя Наталья Иосифовна расслышала с первого раза: – Меня ждут. А конфету с собой дайте, я дома съем.

Конфета была из набора «Ассорти», в ярко-красной фольге. Лара, проводив всех спать и оставшись на кухне одна, развернула ее и долго смотрела на красный лоскут в изломах. Потом, как в детстве, разгладила его ногтем, отчего фольга выгнулась дугой и стала похожа на маленький кораблик.

Вспомнилось, как девочкой делала «секретики»: накрывала фантики стеклышком и закапывала их в землю. Только место надо запомнить, пометить как-то. Например, палочку воткнуть или камешек положить. А потом идешь мимо и знаешь, что там твой «секретик» лежит. Всегда можно дырочку расковырять, и на дне маленького земляного колодца сверкнет цветное донышко. Только терялись эти «секретики» часто.

Ларисе захотелось сделать «секретик» из этой фольги. Выкопать ямку, выговориться в нее, рассказать этой дырочке про себя, про мужа, про их жизнь. Она нескладно говорила, другой и не поймет, а земляная дырочка все примет, все впитает и все поймет. Потом закрыть свою душевную смуту, маету, метания этой красной фольгой, прикрыть стеклышком, чтобы не запачкать, сохранить, сберечь. И засыпать, как похоронить. И никогда не раскапывать, но знать, что это есть. А если совсем прижмет, можно и раскопать, посмотреть на красный огонек, поверить ему, что все будет хорошо. Хотя почему будет? Все и есть хорошо.

Домик в деревне

Наталье Иосифовне знаменитый поэт Володя Высоцкий посвятил одну из своих лучших строк: «Если я чего решил, то выпью обязательно». Впрочем, они не были знакомы. Видимо, он писал воображаемой Наталье Иосифовне, для конспирации приписав ей мужской род и притянув алкогольную тему. Наталья Иосифовна не пила. По крайней мере столько, чтобы это было воспето. Просто она всегда добивалась своего.

Внешность обманчива, а интеллигентная внешность – особенно. За интеллигентностью Натальи Иосифовны скрывался пролетарский напор. Она не терпела приблизительности и неопределенности. Если выходящая из лифта соседка по неосторожности роняла фразу про опадающий фикус, то дома ее уже поджидала трель звонка с четкими указаниями по спасению растения. И только необстрелянная соседка могла ими пренебречь. Бывалая знала, что проще прыснуть, подрезать, воткнуть, проколоть, чем стоять и краснеть перед музой Высоцкого. В мягкой и предельно интеллигентной манере ей не выговаривали, боже упаси, просто слегка пеняли:

– Ну что же вы, милочка? Это же совсем не трудно. Я бы никогда не осмелилась советовать, но вы так страдали от ботанической неурядицы. Эти фикусы кого угодно сведут с ума. Я пережила это, поэтому так хорошо вас понимаю. Когда у меня начали погибать фиалки, я чуть с ума не сошла. Даже курить бросила. Но их это не спасло.

Ну как тут было признаться в своем полном равнодушии к судьбе фикуса заодно со всей зеленой массой планеты? Соседка делала скорбное лицо, как будто присутствовала на похоронах фиалок. Наталья Иосифовна мягко подводила к единственно возможному решению проблемы:

– Конечно, вам некогда. Это так понятно. Вы – само очарование, когда, раскрасневшись, опаздываете на работу. Я всегда любуюсь вами. Стремительность вам так идет. Поэтому давайте пока фикус поживет у меня. Как только он обретет силы, я верну вам вашего зеленого друга.

И пока опешившая соседка в замешательстве готовила фразы для благовидного отказа, план по спасению вступал в завершающую стадию:

– Мы с ним прекрасно поладим. Это совсем меня не затруднит. Пусть только ваш муж зайдет ко мне, чтобы передвинуть шкаф. Боюсь, фикус потребует некоторой перестановки.

И что характерно, фикус действительно расцветал в руках Натальи Иосифовны. Цвести он не умел, но имитировал этот процесс массивностью листьев и густотой окраски. Фикус возвращался хозяйке вместе с обязательством еженедельных отчетов о его состоянии. Польза была всем: и фикусу, и хозяйке, которая старалась отныне реже пользоваться лифтом.

Но люди, конечно, бывают гадостные. Одна тетка все-таки ухайдокала реанимированный цветок и, желая это скрыть, купила другой, точно такой же. Наталья Иосифовна почувствовала подвох и добилась аудиенции с зеленым другом. Обман вскрылся. Наталья Иосифовна скромно произнесла маленькую речь про то, что в жизни можно простить многое, но не такое. И с достоинством удалилась.

Познания Натальи Иосифовны и ее готовность помочь распространялись не только на фикусы. В круг ее забот входило все живое, включая домашних животных, чужих мужей и детей. Временно пожить у себя она им не предлагала, но контролировала ситуацию дистанционно.

– Дорогая моя, ваш сынок Петенька сегодня другу что-то грубое кричал из окна. Это не мое дело, я не прислушивалась, боже упаси. Однако хочу заметить, что у него прекрасный голос, вполне возможно, это тенор. А в России это такая редкость, все больше баритоны. В Италии, кстати, наоборот. Но мы живем здесь, и такие подарки природы надо ценить. Я могу договориться о его прослушивании в приличный хор. Это так облагораживает!..