Сады Рэддхема

Нет, мне приходилось видеть лошадей в фильмах, сериалах, на картинках. Я и сама их рисую. Но эта… эта другая. Массивная. Кажется, что она смотрит свысока, что я для неё – мелкое насекомое. У неё вид величественный, царственный, и от неё веет… опасностью. Я остро чувствую эту опасность. Замираю, поскольку мне кажется, что она сейчас набросится.

И совершаю ошибку – шаг назад.

Чёрная лошадь щурит глаза. Мне бы стоять на месте, но я срываюсь с места и бегу в сторону парка. Не знаю, почему бегу именно туда, а не к дороге, где могла бы встретить людей. Хвалёный инстинкт самосохранения не действует. Я просто хочу оказаться дома, за его толстыми стенами, и не видеть ни Илью, ни лошадей, сотканных из тьмы. Лёгкие начинает колоть от бега – со спортом я никогда не дружила.

«Иди к озеру».

Решаю прислушаться к этому голосу и резко сворачиваю. В такие моменты слух может играть с тобой злую шутку. Отчётливо улавливаю, как дышит за моей спиной лошадь. Она скачет совершенно тихо, копыта – тени – не издают ни звука. Я могу ориентироваться только по её вдохам и выдохам. Оборачиваюсь и тут же сталкиваюсь с золотистыми глазами. Они горят в темноте ярче фонарей. Издаю стон – я беззащитна. Мне некуда бежать, нечем обороняться. Впереди лишь озеро, к которому я послушно бегу.

Этот голос убьёт меня. Вот зачем он звучит в моей голове! Он хочет моей смерти.

Под подошвами скрипят деревянные половицы. Замедляю шаг, резко разворачиваясь прямо лицом к своей теневой преследовательнице. Её глаза страшно блестят, когда я начинаю отступать. Чёрт. Я доверилась голосу, и он загнал меня в ловушку. Останавливаюсь. Глаза щиплет от подступающих слёз.

«Это просто сон».

«Нет, не сон», – твердит голос.

И я плачу. Тихо всхлипываю, чувствуя, как горячие слёзы обжигают щёки. Паника захватывает меня, и я не могу выбраться из её тисков. Останавливаюсь на краю пирса, наблюдая, как лошадь подступает ко мне. Из-за слёз всё размывается, а всхлипы не дают нормально вдохнуть.

– Пожалуйста, – хрипло шепчу я в надежде, что лошадь смилуется, но она продолжает наступать.

Останавливается лишь тогда, когда нас разделяет расстояние меньше моего шага. Животное шумно дышит, прожигая меня взглядом. От его дыхания пряди моих волос слегка колышутся. Мёд и золото. Лошадь мотает головой, и её грива то растворяется во тьме, то снова появляется. А я не могу пошевелиться. Так и стою здесь, на краю пирса, а на меня смотрит лошадь.

«Прости меня, Селена».

Теперь я слышу голос чётко, будто его обладатель встал за моей спиной и прошептал эти слова мне на ухо. Не успеваю подумать, за что и кого мне нужно простить, потому что в следующую секунду лошадь поднимается на дыбы, копыта врезаются мне в грудь. Я не чувствую боли – или не успеваю почувствовать. Делаю вдох, проглатывая крик, и меня обволакивает холод. Хочу открыть рот, но озёрная вода тут же заливается в нос, обжигает лёгкие и гортань.

«Вернись, Селена».

4 глава

Селена

Первое, что я чувствую, – холод, проникающий под кожу, вгрызающийся в кости. Он не похож на тот, с которым я сталкивалась в городе: зимы там настолько тёплые, что можно спокойно ходить в пальто. А этот холод… он тянет свои пальцы-щупальца, обвивая руки, ноги, сжимая шею. Почти добирается до сердца.

Следующее – будто сталкивают с тёплой постели. Резкий рывок; обрываются цепи, удерживающие тело, но затем меня наполняет лёгкость. Я парю в воздухе среди облаков, похожих на кусочки сахарной ваты. Мышцы расслаблены, а разум находится где-то далеко.

Меня подхватывают чужие руки и укладывают на что-то мягкое. В ушах воет, поскрипывает, как если бы произошёл чертовски сильный скачок давления – такое обычно возникает при взлёте и посадке самолёта. Это пугает. Пугает неизвестность. Тёмные стены крохотной комнаты давят со всех сторон. Так, что я могу лишь хрипеть, кричать, биться в агонии. Выставляю руки перед собой, чтобы защититься от стремительно сжимающихся стен.

Удар. Но ощущение от него эфемерное, слабое.

Второй же удар пронзает в районе висков, от кончиков волос до кончиков пальцев. Он обжигает, отрезвляет моё всё ещё помутнённое сознание. Именно с этим ударом я наконец чувствую, как мои расставленные в стороны руки касаются стен.

Открываю глаза. Глухая боль отдаётся эхом: внезапно бьёт по вискам, а затем потухает. От яркого света к горлу подкатывает тошнота, на голову снова обрушивается тяжесть. Морщусь, потому что всё кружится и расплывается. Так плохо мне ещё никогда не было.

Пытаюсь сделать вдох, но лёгкие начинают невыносимо гореть. Горло, кажется, набито стеклом, осколки которого режут гортань на мельчайшие кусочки. Изо рта вырывается не то хрип, не то стон – я даже не понимаю, мой ли это голос. Слишком сиплый и тихий. Тело немеет. Как бы я ни хотела поднять руки, чтобы прикоснуться к лицу, ущипнуть себя, они словно налиты свинцом.

– Быстрее, неси одежду! – Голос нечёткий, будто пробивающийся сквозь толщу воды. – Там лежат штаны, рубашка и камзол. И сапоги захвати!

Чьи-то пальцы блуждают по моей шее, нащупывают пульс. Вторую руку прижимают к подбородку, отводя голову чуть в сторону, но быстро возвращают её на место. Незнакомец – или незнакомка – приподнимает моё правое веко. Так аккуратно, что я понимаю – это точно женщина. Что-то щёлкает, и в следующую секунду мой насильно открытый глаз ослепляет яркая вспышка. Я сипло шиплю, пытаясь отвести подбородок, вырваться – не выходит.

– Не пытайся дёргаться. – Женский, как я и предположила, голос слышится совсем рядом, пробиваясь к моему сознанию. – Твоё состояние не такое плохое, как я думала. Но рисковать не советую.

Взгляд фокусируется медленно: сначала различаю серое небо, потом голые кроны деревьев, что взмывают вверх, к птицам. Кое-как могу разглядеть черты нависающего надо мной лица. Тёмные волосы стянуты сзади в тугой хвост, но пара прядей всё равно спадает, периодически касаясь моей кожи, когда девушка наклоняется. Глаза – живая ночь, отражающая звёздное небо, настолько чёрные и вместе с тем завораживающие. Миндалевидные, с хитрыми искорками, лисьи. Кожа светлая, без родинок и родимых пятен.

Открываю рот, намереваясь заговорить, но незнакомка приподнимает ладонь, давая мне знак помолчать.

– Ты слаба. Не трать силы на пустую болтовню, – проговаривает она, поворачивая голову в сторону, и цокает языком. – Эл, быстрее. Она просто ледяная, а мы должны её согреть. – И вновь поворачивается ко мне. – Меня зовут Агата. Пока что этого достаточно. Ты не должна перегружать тело и мозг. Я отвечу на все твои вопросы, как только ты сможешь переваривать информацию. А её будет много.

Агата убирает руки, упираясь ладонями в расстеленное покрывало, а после рывком поднимается на ноги. Принимает что-то от подошедшего (я не могу повернуть голову и рассмотреть так называемого Эла), недовольно шепча: «Ну наконец-то». А затем присаживается на корточки, подхватывая пальцами длинные завязки ночной сорочки.

– Твоя… одежда промокла. Я переодену тебя, – произносит Агата совсем тихо, словно малейшее изменение тональности норовит ударить по моей голове новой болью. – Элиот отвернётся. Но мне понадобится твоя помощь. Приподнимись чуть-чуть на локтях, чтобы я смогла стянуть с тебя эту тряпку.

Облизываю пересохшие губы, кивая. Агата откладывает стопку одежды в сторону, кладя рядом сапоги на шнуровке. Её пальцы снова впиваются в мою холодную кожу – только теперь в кисть. Медленными и осторожными движениями Агата помогает вытащить сначала одну руку, потом вторую. Спускает сорочку до талии и, когда я через силу приподнимаюсь на локтях, снимает мокрую ткань и откидывает её в сторону. Это оказывается не так тяжело, как думалось мне изначально. Но теперь беда в том, чтобы натянуть на влажное тело сухую одежду.

Сначала Агата надевает нижнее бельё, а затем, проявив недюжинное упорство и выдержку, натягивает на меня тёмно-коричневые штаны, которые на пару размеров больше. С рубашкой получается гораздо проще, как и с сапогами. Агата поворачивает голову в сторону, складывает губы трубочкой и издаёт тихий протяжный свист. По всей видимости, давая знак своему спутнику, что мы закончили.

– Мы поможем тебе подняться. До первой остановки ты поедешь на одной лошади с Элиотом. Мы переночуем в ближайшем городе. За ночь тебе должно полегчать. Будет немного кружиться голова, так как ты почти шесть лет пролежала во льдах, и мышцы немного… немного отвыкли. – Девушка снова смотрит куда-то в сторону. – Я постараюсь сделать отвар. – На этих словах я морщусь, поворачивая голову в том же направлении.

Элиот, всё это время стоявший у порога, кажется очень высоким. У него широкие плечи, массивные руки – такие бывают у рабочих. Светлые растрёпанные волосы, а кожа щёк – розовая, словно от мороза. Глаза такого приятного орехово-медового оттенка, что у меня вдруг становится очень тепло на душе. Будто боясь спугнуть, он подходит ко мне, затем присаживается рядом, обхватывая мои ладони своими огромными лапами. С кряхтением и стонами от боли я поднимаюсь, со всей силы, что у меня ещё остаётся, опираясь руками на руки Элиота. И теперь отчётливо понимаю, о чём говорила Агата: конечности трясутся, кажутся ватными. Периодически я заваливаюсь назад, но тут на помощь приходит и сама девушка, упирающаяся ладонями в мои лопатки.

Пока мы идем к лошадям, у меня невыносимо сильно кружится голова, а тошнота подкатывает к горлу. Желудок скручивает колючим спазмом, воздух царапает сухую трахею. Приходится через не могу отвернуться в сторону, сдерживая позывы. Агата, замечая это, кидается ко мне, обхватывая руками локоть с одной стороны, пока Элиот держит за локоть с другой. Боль становится невыносимой, и я сгибаюсь пополам. Рвота обжигает пищевод, медленно поднимаясь выше.

Изо рта, вместо того чтобы явить наружу остатки моего ужина или хотя бы желчь, льётся вода. Страшно предположить, сколько времени я стою вот так, согнувшись и извергая озёрную воду. Но Агата и Элиот не торопят меня, а молча ждут, периодически придерживая мои растрёпанные волосы, – никто, даже я сама, не знает, сколько это может продлиться. Недуг забирает почти все силы. Хочется закрыть глаза, завалиться в тёплую кровать и затем провалиться в сон. Слабость вместе с глухими остатками боли захватывает тело в свой плен.

– Ой! Ради всех Святых, не падай в снег. – Агата тянет меня за локти назад, не давая упасть.

Элиоту приходится перенести вес моего тела полностью на плечи Агаты, что тихо кряхтит от навалившейся тяжести. Она обхватывает меня вокруг талии и, придерживая за спину, ведёт в сторону лошади, на которую взбирается Элиот. Тот протягивает ко мне ладони, помогая сесть перед собой. И уже после того, как я оказываюсь верхом, аккуратно просовывает руки под моими подмышками, обхватывая поводья.

– Можешь облокотиться о меня спиной и, если тебе удастся, поспать, – спокойно проговаривает он, убаюкивая своим голосом. Последние слова я уже почти не слышу. – Нам ехать около четырёх часов. Если поедем медленно – шесть.

Это похоже на один из тех нереальных снов, границы которых так смазаны, что сливаются с реальностью, что ты путаешься… Так это очередной сон? Или нет?

* * *

Тело слишком ослабело, чтобы выдержать шестичасовую поездку, поэтому, как только я закрываю глаза, то проваливаюсь в сон. Мне впервые за долгое время не снится ничего интересного. Тёмная комната стремительно сжимается вокруг – пустая, без столь привычного мне мужчины. Периодически просыпаюсь из-за того, что начинаю клевать носом. Но почти тут же засыпаю вновь, стоит найти удобную позу, хотя сделать это на лошади попросту невозможно. Руки, ноги и спина затекают. Да, мои сны всегда странные, но чтобы настолько…

На небо падает чёрное покрывало, раскрывая красоту звёзд над нами. Лошади замедляют шаг, наконец останавливаясь. Я медленно разлепляю веки, осматриваясь вокруг. Опираюсь руками о переднюю луку, давая Элиоту возможность беспрепятственно слезть с лошади. Он обхватывает меня под мышками и рывком опускает на землю, после чего доводит до ближайшего деревянного столба.

Не знаю, куда меня привезли эти двое, да и какая разница, если всё это сон? Тут стоит одинокая хибара – что-то вроде гостиницы, похожей на древний постоялый двор. В такой поздний час сюда наверняка заходят лишь пьяницы, которых не пускают в дом строгие жёны, и редкие путешественники. Мне кажется, довольно опасно передвигаться по таким густым лесам – воры не упустят возможности поживиться за счет бедных путников.

Агата одной рукой обхватывает меня за локоть, второй же придерживает за спину, чуть подталкивая вперёд. Элиот открывает перед нами дверь, придерживая её, чтобы Агата без проблем прошла внутрь. В нос ударяет запах вонючего табака и алкоголя. Я морщусь. К горлу вновь подкатывает тошнота, из-за чего приходится прикусить щеку изнутри. Агата принимает из рук Элиота ключи, игриво покручивая их на указательном пальце и гремя металлом.

Она осторожно помогает мне подняться на второй этаж. Чтобы не привлекать внимания к моей болезненной внешности, девушка накидывает капюшон плаща на мою голову, пускай в таком полумраке вообще тяжело что-то различить. Всё вокруг «танцует» – спасают лишь руки новой знакомой, крепко сжимающие мои локти. Испытание в виде скрипящей лестницы остаётся позади, а вот «аромат» преследовать не перестаёт. Меня мутит ещё сильнее; на мгновение кажется, что прямо сейчас вырвет.

Комната оказывается тёмной и очень маленькой. Тут еле умещаются две кровати и сундук. Прямо напротив двери – небольшое окошко с видом на далёкие кроны деревьев.

– Это, конечно, не королевские палаты, – выдыхает Агата, сажая меня на кровать и закрывая за собой дверь, – но и мы вроде как не собираемся отсюда править. Всего лишь переночуем.