Кольцов. Часть 2

– Я приехал с Урала, – сообщил всем вихрастый низкорослый паренек. – У нас зимой трудно прожить без мяса или сала. На зиму дед набивает полный погреб дичью. И ловит в реке тайменей, осетров и муксуна. И потому мы не голодаем. У нас большая семья.

– Эх, если бы я спросил вас, молодой человек, что же ваш дед забыл на Урале, где полгода зима и стужа, вы верно бы и не ответили мне.

– Как это что? Мы там живем.

– А как вы там оказались?

– Мы переселенцы со времен Екатерины.

– Вот! Получается, что оказались вы там совсем не по своей воле!

– Ну, не знаю. Мы давно привыкли и нам нравится. Это родина наша. Я люблю зиму. И мы с дедом и отцом вместе ходим на охоту.

– Убиваете зверье? – Андрей махнул рукой.

– А что же нам делать?

– Жить там, где тепло, – безапелляционно отвечал Андрей.

– А летом у нас тепло. Даже жарко.

– А вы представьте, что на планете есть места, где тепло круглый год.

– Ну, это не в Советском Союзе, – заявила рыженькая девушка.

– Да, это не в Советском Союзе, – махнул рукой Кольцов.

* * *

Однажды в конце рабочего дня к Кольцову подошел заведующий отделением, солидный профессор Грабичевский.

– Андрей Николаевич, задержитесь на минуту.

– Я вас слушаю, Владлен Михайлович.

Зав отделением взял Кольцова под руку и прошел с ним по коридору.

– Вот что, голубчик, у меня к вам есть особая просьба. Завтра я намерен привести на осмотр одну важную персону. Это женщина. Она работает в Отделе изобразительных искусств, при Наркомпросе.

– Вот как! – иронично воскликнул Кольцов и приподнял одну бровь. – Важная птица.

– Важная. Но есть птица и поважнее.

– Да?

– Птица поважнее – это ее родной братец, – Грабичевский понизил голос до шепота. – Он работает в ОГПУ, в одном из секретно-оперативных управлений УСО, под руководством самого Менжинского.

– О, Владлен Михайлович, мне уже страшно. А вдруг над этими двумя птицами есть еще одна птица, поважнее двух предыдущих? Тогда я точно умру от важности момента.

– Что? Ах, нет! – зав отделением кокетливо рассмеялся и погрозил пальчиком. – Вы все шутите, Андрей Николаевич.

– Да, какие уж тут шутки, коли все так серьезно. И когда эта ваша барышня придет?

– Завтра. В три часа пополудни. Будьте, пожалуйста, в вашем кабинете.

– А что, собственно, с ней?

– Там что-то с ногами. Надо бы определить, нет ли тромбофлебита.

– Хорошо, я посмотрю. Могу идти?

– Да, конечно, – Грабичевский задумчиво смотрел в сторону Кольцова.

– Что-то еще, Владлен Михайлович?

– Андрей Николаевич, я вот, что давно хотел вам сказать. Мне тут просигнализировали, что вы довольно часто ведете в ординаторской и на кафедре какие-то, прямо скажем, вольтерьянские дебаты.

– Да? – Андрей нахмурился. – И кто же вам просигнализировал?

– Нам не нужны детали, – жеманно произнес Грабичевский. – Вы, Андрей Николаевич, у нас один из лучших хирургов клиники. Я даже не побоюсь назвать вас одним из талантливейших хирургов столицы. Я, кстати, давно вам предлагаю подумать о написании диссертации. Но, не в ней суть. Ах, о чем я? Да, вот… – он снова взял Кольцова за пуговицу от больничного халата. – Андрей Николаевич, времена сейчас непростые. Ваши речи об островах и иностранных государствах могут растолковать не так, как надо. Опять же поступил сигнал, что и о советских продуктах вы отзываетесь дурно. Вы можете быть кем угодно. У нас в стране не возбраняется быть даже вегетарианцем. Но! – Грабический оглянулся по сторонам. – Давно ли молодая республика справилась с голодом? А это все был результат порабощения народных масс царским режимом, годы революции и гражданской войны. Люди только-только есть стали вдоволь. А вы им про то, что, дескать, колбаса вредна, есть мясо – дурно. Не надо, Андрей Николаевич. Товарищи вас могут не понять.

Андрей внимательно посмотрел на лоснящиеся от жира щеки Грабичевского и его выпирающий живот, и подумал о голодном прошлом этого человека.

– Я вас понял, Владлен Михайлович, – сухо произнес Андрей и кивнул.

– Вот и отлично, – Грабический улыбался. – Не забудьте. Завтра в три.

– Хорошо.

* * *

Вечером Андрей жаловался Светлане на непроходимую, на его взгляд, тупость многих советских функционеров.

– Светка, я иду иногда по улице, и мне кажется, что вокруг не люди, а куры с гребешками. И что они не говорят, а что-то кудахчут друг другу.

– Андрюша, прекрати. Ну, что за экзальтированные выдумки? Тебе просто надо отдохнуть. Ты слишком много работаешь. Да, еще жара. Я давно тебе говорила, чтобы ты прекращал вести прилюдно все эти разговоры о вреде цивилизации и прелестях островной жизни.

Она подошла близко и, обхватив руками его голову, прижала к себе. Губы коснулись его щек, глаз и русой макушки.

– И ты туда же? Я просто пытаюсь подобрать команду единомышленников.

– Подобрал? – она вновь нежно погладила его по щеке, словно ребенка.

– Нет, Светка. Все смотрят на меня глазами отмороженных окуней. И хоть бы у одного повернулась в башке здравая мысль. Света, сколько лет они живут? Шестьдесят, семьдесят? А многие еще меньше. А между тем человек должен жить как минимум лет сто пятьдесят. Они уже в сорок имеют кучу болячек. Я же врач, я каждый день оперирую и вижу все то, что творится у них внутри. То, насколько растянуты дерьмом их кишечники. Они все похожи на кашалотов. Хотя, я зря грешу на кашалотов. Нет в мире более всеядного чудовища, чем человек.

– Ну, ты хватил!

– Да, Света! Да! Наши запасы прочности велики. Но, нужна иная, более здоровая среда.