Я одна в беде. И мне страшно. И больно. И я не знаю, с кем разделить эту боль.
От бессилия и одиночества перед болью я начинаю плакать. Отпускаю себя.
Реву так, что рукава блузки, которой я вытираю щёки от слез, за считанные секунды становятся мокрыми. А слёзы все продолжают катиться.
На мой вой прибегает медсестра и сует мне какую-то таблетку. Заставляет запить водой и отводит в какую-то комнату. Укладывает на кушетку и уходит, закрывая дверь.
И я засыпаю. Проваливаюсь в небытие. В темноту, где ещё страшнее и больнее.
Из небытия меня выводит знакомый голос. Как будто откуда-то издалека я слышу эхо. Голос отца и еще чей-то.
Пытаюсь разобрать слова. Ведь разговор происходит здесь, где-то совсем рядом. Но слышу только интонации. Волнение и строгость. А ещё отчаяние. И всё это в голосе отца.
Приподнимаю веки. Но они как будто налились свинцом. Неподъёмные.
Руками тру глаза, размазывая остатки туши. Наконец, с большим трудом открываю глаза.
В комнате полумрак, но я различаю фигуру отца и доктора в белом халате. Они о чём-то говорят, не обращая на меня внимания
И только теперь я начинаю различать обрывки фраз.
– Как долго?…
– Сколько?…
– Только этот вариант?…
Сути разговора понять не могу. Но какая-то необъяснимая тревога уже зарождается в глубине моего сердца.
Приподнимаюсь и сажусь. Мужчины оборачиваются. Папа подбегает ко мне и садится рядом. Обнимает и прижимает к себе. Доктор молча выходит из комнаты.
– Как мама? – мой первый вопрос. – Что с ней?
– Пока все без изменений, – отвечает папа.
– Что сказал доктор? – смотрю в глаза.
Папа опускает взгляд.
– У мамы неплохие шансы. Но нужна срочная операция. Нужны деньги.
– Ты же сказал, что мы переведём нужную сумму? – я хватаю его за лацканы пиджака и легонько трясу. – Сказал? Папа?
Он опять не смотрит в глаза и гладит по волосам.
– Мы найдём деньги, Миланочка, обязательно найдём.
Я уже рыдаю, осознавая свою беспомощность перед ситуацией.
Ну, конечно. В последнее время у папы были проблемы с бизнесом. И он очень рассчитывал на новый проект. Означает ли это, что денег сейчас нет совсем? Даже на лечение мамы?!
– Папа, деньги нужны сейчас! – почти кричу я. – Сейчас! Понимаешь?
– Я знаю, Милана. И я найду нужную сумму. Обещаю тебе. Поехали домой. Тебе надо отдохнуть. К маме нас все равно пока не пустят.
Вспоминаю про фотографии. Я должна спросить у него. Не люблю недосказанность.
Лезу в сумку и достаю конверт. Передаю его папе.
– Что это? – спрашивает он.
– Посмотри, папа, – прошу. – Это я нашла рядом с мамой.
Он открывает конверт и достает фотографии.
Его лицо сразу же бледнеет. Глаза расширяются. Он судорожно облизывает губы.
– Это неправда. Миланочка, ты мне веришь? Неправда!
Он берёт меня за плечи и заставляет посмотреть на него.
– Это фотомонтаж! Провокация! Сволочи!
Он хватает снимки и рвет их на куски, швыряет в мусорку
– Сволочи! – повторяет он. – Это из-за них мама в больнице!
– Ты знаешь, кто это сделал? – спрашиваю.
Он мотает головой.
– Но обязательно узнаю, – цедит сквозь зубы.
Мы едем домой.
Остаток ночи я провожу, ворочаясь с открытыми глазами. С пугающим ожиданием звонка из больницы.
И забываюсь только под утро.
Просыпаюсь, услышав взволнованный голос отца.
– Без изменений? Я понял. Да. Постараюсь сегодня решить вопрос. Да, оформляйте.
Потом тишина.
Поднимаюсь с кровати и иду на кухню.
– Пап, звонили из больницы?