Тонкая нить судьбы

Майклу было противно слушать эти высказывания сестры Дарьи. Но одновременно он почувствовал, что если эта девушка возьмется за Владимира, то сможет оторвать его от Дарьи. Поэтому он промолчал и отошел к окну.

Дарья была шокирована поведением своей сестры. Она не видела ее с прошлого рождества. Джейн сильно изменилась. Такой прагматичности и развязности Дарья от нее не ожидала.

– Дарья, прекрасное оформление дома. Сказка «Снежная королева» – моя любимая сказка. Я просил маму рассказывать ее мне по вечерам на ночь, когда был маленький. – с нежностью произнес Владимир, обращаясь к девушке и желая разрядить обстановку. – У нас в России никто не украшает дома подобным образом. Очень красиво! Это ты, Дарья, придумала?

Девушка немного успокоилась. Ей было приятно, что Владимир оценил ее усилия по украшению дома. Она была благодарна ему за тактичность.

– Я так рада, что тебе понравилось. Пойдем вниз, там, наверное, уже все садятся за стол – ответила Дарья, и переборов свое неприятное ощущение пригласила Джейн и Майкла пройти в гостиную.

В гостиной было шумно. Роджер и Эндрю играли в шахматы и каждый раз при удачном ходе громко и удовлетворенно вскрикивали. Пэм и Келли оживленно обсуждали новые направления моды в следующем году. Алекс и Мелинда завершали приготовление праздничного стола. Им стала помогать Дарья. Владимир и Майкл говорили о новом проекте, который был им поручен. При этом оба не спускали глаз с любимой девушки. Дарья чувствовала взгляды молодых людей, устремленные на нее, ей было приятно и одновременно неловко.

Тут к Владимиру подошла Джейн Она заметила влюбленные взгляды юноши, которые были направлены на Дарью, и это ей совсем не нравилось. Джейн решила обратить внимание нового знакомого на себя.

– Владимир, ты сказал, что «Снежная королева» любимая твоя сказка и твоя мама читала ее тебе на ночь всегда. Интересно, а какая у тебя мама, где она? Так хочется знать о тебе все – медленно, с игривым наклоном головы и флиртующим оттенком в голосе спросила Джейн.

В гостиной вдруг наступила тишина. Все внимательно и с интересом посмотрели на юношу. Его лицо несколько побледнело, глаза немного увлажнились, потом оно вдруг исказилось гримасой горя и печали и наконец Владимир, справившись с собой произнес тихим голосом:

– Моя мама, моя мама… она живет в Санкт-Петербурге. Я звоню ей каждый день… Извините. Я не могу сейчас говорить. Мне тяжело… Это было так неожиданно. Мы до сих пор еще не можем поверить в это.

Мелинда и стоявший рядом с ней Алекс инстинктивно сплели свои руки в один тугой узел, не моргая пристально и напряженно посмотрели на юношу. В глазах у обоих читалось глубокое удивление и тревога. В голове у обоих возникали одни и те же вопросы:

«Что стало с матерью мальчика, почему он не хочет о ней рассказывать, что вообще случилось с этой семьей?»

Но задать эти вопросы юноше они не осмелились.

«По крайней мере не сейчас. Надо будет все взвесить, посоветоваться с Эндрю и Роджером» – решил Алекс.

Владимир быстро опомнился, извинился за минутную слабость и … закрылся. Его лицо вдруг стало непроницаемым, холодным и неприятным. Такая перемена поразила всех, но никто ничего не сказал. Майкл, стоящий чуть поодаль и наблюдавший за Владимиром, был удивлен не менее остальных. Он понял, что Владимир далеко не так прост, как казался несколько минут назад. Майкл посмотрел на Дарью. Девушка смотрела на Владимира глазами, полными слез. Она, казалось, ничего не видела вокруг, только Владимира, его сначала печальные, а потом жестко-грустные глаза. Дарья медленно подошла к юноше, взяла его за руку и задала первый пришедший ей на ум вопрос:

– Хочешь посмотреть наш семейный фотоальбом?

– Дарьюшка, рождественский ужин стынет. – тихо сказала Мелинда. А потом громким голосом пригласила всех в просторную столовую, где был накрыт к ужину большой круглый стол.

После ужина все разбрелись кто куда. Алекс, Роджер и Эндрю прошли в просторный, обставленный с большим вкусом кабинет хозяина дома. Сели в уютные большие кресла, стоящие вокруг небольшого журнального столика. Тихо вошедшая Мелинда поставила на стол рюмки для коньяка и бренди. Алекс достал бутылку дорогого французского коньяка Хайн Марьяж. Он знал, что Эндрю знает толк в коньяках, и специально для него купил этот дорогой и редкий напиток. Для Роджера Алекс припас бутылку отличного перуанского бренди Писко Перувиан, производимого домом Капел.

– Алекс, угодил, угодил! – восхищенно произнес Эндрю, рассматривая красивую бутылку дорогого коньяка. – Признаться, давно я не пил его. Помнится, эта марка коньяка отличается особым ароматом и терпким вкусом.

Эндрю с удовольствием отпил глоток коньяку из рюмки. Роджер пригубил бренди, услужливо налитый в бокал другом. Алекс предпочитал крепким напиткам калифорнийское вино, с бокалом которого хозяин дома вошел в свой кабинет. На несколько минут в кабинете наступила пауза, во время которой каждый наслаждался своим напитком.

– Ну что, брат, рассказывай, что так тебя тревожит. – неожиданно раздался хорошо поставленный голос Эндрю. – Я весь вечер наблюдаю за тобой и Мелиндой. Вы оба не похожи на себя, что-то изнутри вас съедает. Глаза Мелинды всегда такие веселые, искристые сегодня выглядят потухшими. Как она себя чувствует? Это связано с ее мигренью?

Алекс ответил не сразу. Он никак не мог подобрать слова для объяснения. Ему вдруг показалось, что свои сомнения по поводу Владимира не следует пока выносить на суд брата и лучшего друга, по крайней мере не сегодня. Не хотелось расстраивать их и грузить своими проблемами в этот прекрасный рождественский день. Поэтому, немного подумав Алекс, спокойным и размеренным голосом сказал:

– Друзья, я так рад видеть вас снова в нашем доме. Ближе вас у меня никого нет. Предлагаю выпить за то, чтобы нам всегда было хорошо вместе ……

Тут в кабинет без стука и предупреждения вбежала Дарья. Лицо ее пылало, глаза искрились каким-то загадочным внутренним светом. В руках она держала фотографию. На ней была изображена молодая лет двадцати девушка в красивом бальном платье от Жанны Пакен, известного французского модельера начала двадцатого века, с красиво и сложно уложенными волосами, на груди девушки красовалось старинное изумрудное колье. Губы Дарьи дрожали, сотня вопросов готова была сорваться с них. Дарья подбежала к отцу и вибрирующим от волнения голосом спросила:

– Папа, папа, кто эта девушка?

– Откуда ты взяла эту фотографию, Дарьюшка? – спросил Алекс тихим, но с оттенком волнения голосом – И почему она тебя заинтересовала?

– Она заинтересовала не меня, а Владимира, которому я показывала наш семейный фотоальбом. – ответила девушка. – Он уверяет, что знает эту девушку. Владимир считает, что на фотографии изображена соседка его матери. Только вот одета она странно.

– Этого не может быть, доченька. Этой фотографии больше девяносто лет, а точнее девяносто пять. На ней изображена сестра твоего прадеда княгиня Елизавета Ухтомская. В 1912 году Лиза вышла замуж за князя Выхулева Игоря Дмитриевича и уехала в его имение и, сложилось так, что мы о ней больше ничего не слышали. Поэтому вряд ли Владимир мог видеть ее. И более того, знать ее. Этот альбом мой прадед вывез из России в 1918 году. Он очень дорожил им, говорил, что в нем история нашего рода…

Дарья была ошеломлена услышанным. Вид у нее был растерянный, в глазах стояло изумление, смешанное с любопытством. Она не знала, как реагировать на отцовское признание. Девушку мучил вопрос, почему отец никогда прежде не рассказывал о себе, почему она сама никогда не интересовалась, какие у нее корни. По вечерам, когда собиралась семья, разговаривали обо всем: работе, учебе, планах на выходные и отпуск, о прочитанных книгах, просмотренных фильмах, прослушанных концертах, но никогда отец не рассказывал о своей семье. Дарья не знала родителей Алекса, они ушли из жизни до ее рождения. Она не знала и родителей матери. Дарья выросла без бабушек и дедушек и для нее это было естественным. Родители не любили рассматривать старые фотоальбомы. А дочь не изъявляла желания их посмотреть.

К Алексу подошел Эндрю, который с интересом слушал разговор своей племянницы с братом.

– Скажи, Алекс, ты когда-нибудь рассказывал своей дочери о нашей с тобой семье? Дарья знает, что мы с тобой русские, хоть и родились в Америке, что происходим из старинного русского княжеского рода Ухтомских, который ведет свое начало от Рюриковичей? Голос Эндрю звучал жестко и в то же время гордо. – Джейн моя знает, что в ней течет русская кровь, она неплохо говорит по-русски, правда читать и писать ей трудно. Я к сожалению своему огромному не удосужился во время научить ее письменному русскому. Но с детства дома говорю с дочерью на русском. И Джейн гордится своими русскими корнями. Не понимаю твою позицию, Алекс. Не понимаю Мелинду. Она ведь умная тонкая, психологически тонкая женщина. Как можно было упустить самое главное в воспитании дочери, не дать ей основ фамилии.

Алекс слушал брата тихо, опустив голову, понимая полностью его правоту. Он вспомнил, как после появления Дарьи они с Мелиндой решили никогда не затрагивать русскую тему. Она была для них слишком больной. Но одновременно супруги понимали, что рано или поздно, но придется рассказать Дарье все. И этого момента они боялись и всячески оттягивали.

Тут в кабинет вежливо постучали и в ответ на приглашение вошли Владимир, Майкл и Джейн. Джейн держала в руках семейный фотоальбом.

– Папа, – обратилась она к Эндрю, – посмотри на эту фотографию.

На фотографии были запечатлены трое молодых мужчин, которые стояли за стульями, на коих сидели две молодые женщины. Все были одеты по последней моде начала двадцатого столетия. Фотография была датирована 1912 годом. – Папа, – продолжала Джени – эта фотография князей Ухтомских с женами? Я узнала твоего дедушку, а остальные мужчины похожи на него. У нас такой фотографии нет.

– Да, доченька, ты права. Это, действительно, все князья Ухтомские. И эта фотография сделана во время свадьбы их единственной сестры Лизоньки. – произнес Эндрю. – Я всегда считал, что ты, Джейни, похожа на свою прапрабабушку, посмотри, она сидит слева.

– Действительно, есть сходство и большое – включился в разговор Владимир. – Я сразу отметил это и сказал Джейн. Она у вас прекрасно говорит по-русски. Это так приятно. А вот Дарья не похожа на свою прабабушку, хотя какое-то сходство с Джейн у нее есть. Мне кажется она похожа на другую женщину, фотография которой сейчас у нее в руках.

Глава 4

Россия, октябрь 1918 года. Родовое имение князей Ухтомских под Петроградом. Имение практически разрушено. Жилыми остались три комнаты, в которых расположились семьи князей Ухтомских. В одной из них, самой большой и просторной, за когда-то красивым и дорогим овальным столом сидели все представители рода князей Ухтомских. Самому старшему из них князю Александру чуть больше сорока лет. Это высокий статный мужчина, на котором отлично сидел мундир офицера царской армии без погон и других отличительных элементов. Но покрой и материал, из которого был сшит мундир, свидетельствовали о высоком чине его обладателя. Князь Александр действительно был полковником царской армии. После окончания Павловского военного училища он был направлен в чине подпоручика в лейб-гвардии финляндский полк, в котором прослужил вплоть до февраля 1917 года. Февральский переворот 1917 года, приведший к отречению императора от короны, породил хаос в его душе. Князь не смог смириться с тем, что происходило в России. Он оставался верен императору и, когда власть в стране перешла к Временному правительству, и когда в результате Октябрьской революции власть захватили большевики. Александр не участвовал ни в одном из военных конфликтов последних лет. Хаос в душе постепенно трансформировался в навязчивую, казавшеюся единственно правильной, идею покинуть Россию, Россию, которую он так любил, но которую никак не мог понять и принять.

– Да поймите же вы меня! Нельзя здесь оставаться, нельзя! Посмотрите, что творится! Разруха, голод – это еще не так страшно. Рано или поздно разрушенное будет восстановлено. – говорил князь Александр с излишней горячностью, совершенно не свойственной этому спокойному и уверенному в себе человеку.

– Страшно другое. Ни одна революция не проходит без массовых уничтожений инакомыслящих. А таких в России, я думаю, большинство. Это не только люди нашего круга, но и здравомыслящая интеллигенция, и даже зажиточные крестьяне, все те кому есть, что терять. Боже мой, вы, господа, даже не представляете, что со всеми нами будет! – Александр быстро ходил по комнате взад – вперед.

Он вдруг замолчал, подошел к окну и стал долго смотреть на улицу. В комнате стояла напряженная тишина. За окном ветер гонял пожелтевшие листья, успевшие опасть с деревьев, низкие набухшие тучи готовы были вылить весь свой запас воды на израненную, истосковавшуюся по уходу землю. Было темно и очень тревожно. Где-то вдали слышался непонятный гул, который то нарастал, то затихал. Александр неожиданно резко повернулся. Его лицо было искажено гримасой ужаса и решимости одновременно. Князь медленным стальным голосом произнес, обращаясь к своим братьям:

– Я хочу, чтобы вы знали. Я давал присягу Его Величеству Николаю Второму и не намерен ей изменять. Но императора нет, нет и той России, которой я служил и которую защищал. Присягать вновь кому-либо я не собираюсь.

Его четкий, хорошо поставленный голос звучал в полной тишине комнаты как удары молота о наковальню. Наковальней служили сердца и души присутствующих. Жена князя Александра княгиня Елена с любовью смотрела на мужа. Она была солидарна с ним. У них был сын Георгий, которому месяц назад исполнилось шестнадцать лет. Елена очень боялась за его будущее, более того, она не видела будущего для сына в этой новой, враждебной для них России.

– Я принял решение уехать из России, уехать навсегда. – четко, выделяя каждое слово, произнес Александр. – Я предлагаю вам, моим братьям, присоединиться ко мне, к моей семье. И решить это надо сегодня, завтра может быть уже поздно. Его светло-голубые глаза вдруг потемнели, и в глубокой синеве их можно было прочитать такую непоколебимую уверенность в своем решении, что братья долго не решались что-либо сказать. Воцарилась гнетущая тишина.

Средний брат, князь Леонид, встал с кресла, в котором он на протяжении всего времени сидел почти не шелохнувшись с опущенной головой, и прошел к окну. За окном было уже темно, ветер не утихал. Начинался скучный осенний дождь, который все нарастал и наконец стал зло хлестать по стеклам окон. В комнате было также темно. Ольга, жена князя Леонида, зажгла три свечи и поставила их на стол. В мигающем тусклом свете свечей лица людей, сидящих за столом, выглядели уставшими и измученными. Их глаза казались потухшими, они выражали страдание. Гнетущая тишина в комнате была прервана глухим негромким голосом Леонида, тихо подошедшего к столу.

– Я понимаю тебя, Саша. Ты всегда был верен своему слову и своим принципам. Не хочешь изменять им и сейчас. Да, я понимаю, тебе трудно представить себя в новой России. Но уезжать из родной страны неизвестно куда, как ты предлагаешь, мягко говоря глупость, величайшая глупость.

Леонид вплотную подошел к старшему брату и посмотрел тому в глаза, Александр также прямо смотрел в глаза Леонида. Казалось, эта перекрестная тихая война между двумя парами глаз, никогда не закончится. Синие, похожие на глубокие озера глаза Александра и темно – карие, почти черные глаза Леонида смотрели друг в друга как бы разговаривая, споря, пытаясь найти ответы на столь трудные, практически судьбоносные вопросы: что делать дальше, как жить, где жить, во что верить.

– Нет, ты Леонид, видимо не до конца понял, что из себя представляет новая Россия и кто в ней сейчас творит историю. – нарушив долгое, слишком затянувшееся молчание Александр. – Согласно гимна большевиков мы с вами и иже нам подобные являемся «сворой псов и палачей», и мы по их разумению должны быть уничтожены как класс, а кто был ничем, тот должен стать всем. Вам что-нибудь говорят эти слова, которые можно рассматривать как программу действий новой власти в отношении нас и подобных нам. Я не позволю, чтобы меня и мою семью уничтожили из-за какой-то бредовой идеи всеобщего равенства.

Голос князя набирал силу, и последние слова были сказаны жестким, суровым тоном. Его тонкий достаточно длинный нос раздувал ноздри, красивый высокий лоб, испещренный мелкими едва заметными морщинами, покрылся испариной, бледная кожа щек порозовела, худощавая высокая фигура была напряжена. И лицо, и фигура Александра говорили о непоколебимости в принятом решении.