Надо только выучиться ждать

Дети пристыженно замолчали, а Нина погладила новенькую по спине и громко сказала:

– Я буду помогать Ане и никому не разрешу её обижать!

Новенькая удивлённо подняла голову, повернулась к Нине и робко, сквозь слёзы улыбнулась. С того самого дня у Нины появилась подружка, настоящая и верная. А Нина перестала прятаться, смущаться и бояться, что её обидят, обзовут или посмеются над её внешностью. Их стало двое, а это уже сила.

Аня, несмотря на кажущуюся хрупкость и беззащитность, оказалась бойцом. Она перенесла две тяжёлые операции, химиотерапию и облучение. Болезнь отступила, прогноз врачей был благоприятный, но девочке предстояла долгая реабилитация. Из-за болезни она пропустила почти весь школьный год и вынуждена была прийти учиться в Нинин класс. Физически она была ещё слаба, но силы духа, как выяснилось, девочке было не занимать. Враждебность, проявленная ребятами в первый день, быстро прошла. Задетые словами учительницы и удивлённые тем фактом, что маленькая непопулярная Нина встала на защиту незнакомой девчонки, одноклассники приняли новенькую и даже немного зауважали тихую, незаметную Нину.

С тех пор Нина и Аня больше не расставались. Вплоть до девятого класса они просидели за одной партой, вместе ходили в школу. Аня жила в соседнем доме, и чаще всего Нина заходила за вечно опаздывающей подружкой по утрам. Вдвоём они возвращались домой, иногда делали уроки у Ани дома. У Нины им мешал Никита, он жил с матерью, но частенько оставался у бабы Кати и не давал покоя подружкам: вертелся под ногами, подслушивал девичьи тайны, влезал в разговоры. У Ани же было спокойно: мама целый день на работе, младших братьев или сестёр у неё не было, и девчонки были предоставлены сами себе.

Анина мама, Наталья, очень обрадовалась, что у дочки появилась подружка. После болезни Анюта замкнулась и только в больнице, в детском отделении, где у всех были схожие проблемы, становилась сама собой – бойкой и открытой, фонтанирующей идеями. С остальными же детьми превращалась в ёжика, легкоранимого и скрытного. После химиотерапии у Анюты плохо росли волосы, а рыженькие ресницы и редкие бровки, только-только появившиеся на худеньком личике, заставляли девочку смущаться и съёживаться в ожидании насмешки. Нина научила новую подружку не обращать на издёвки внимания. Ей и только ей рассказала Нина о тайном стеклянном коконе, в который она пряталась всякий раз от жестокости одноклассников. Кому как не Нине было знать, каково это – слышать гадости в адрес собственной внешности, идти сквозь строй измывающихся мальчишек и девчонок. И как с честью выходить из подобных ситуаций, не расплакавшись на людях. Оказалось, правда, что вдвоём уже не нужно так часто прятаться, – можно обороняться, отвечать на гадкие выпады и иногда побеждать!

Аня, в свою очередь, научила подружку заплетать сложные косички, подбирать подходящую причёску, ходить не сутулясь. Да что там! Она научила Нину жить по-другому – в мире, где есть подружка, к которой можно прийти с любой радостью или бедой. Нине, лишённой материнской любви, казалось, что она заново родилась на свет. Ведь рядом теперь был человечек, любящий её. А ведь, кроме бабули (ну и немного Никитки), она никому никогда не была нужна. У Анютки дома Нина оттаивала, мама подружки, тётя Наташа, приняла её как родную. Папы у Анютки так же, как и у Нины, не было. Вернее, как, задорно смеясь, говорила сама Аня, «он, конечно, теоретически был, вон я какая рыжая да конопатая в него уродилась, мама-то у меня тёмненькая, смуглая. Но я его никогда не видела. Да он мне и ни к чему. Раз бросил маму, значит, и мне не нужен».

В доме у Анюты царила совсем другая атмосфера, нежели у Нины. Дочка с мамой жили дружно, много шутили, старались не говорить об Аниной болезни. И к Нине тётя Наташа сразу отнеслась с симпатией, никто не говорил гостье, что она не так ест, не так разговаривает, что она некрасивая и неловкая, как это постоянно практиковала Алёна по отношению к дочери. Тётя Наташа, или, как её почти сразу стала называть Нина, «тётя Ташенька», радовалась каждому приходу Нины, относилась к ней, как к своей племяннице, усаживала обедать или ужинать, подсовывая вкусности, так же как и Анютке.

Именно тётя Наташа отвела Нину к хорошему стоматологу-ортодонту и почти силой заставила девочку надеть брекеты. Нина плакала, говорила, что с этими железками она и вовсе уродиной будет, на что невозмутимая Анина мама неизменно отвечала: «Зато зубки будут ровненькие. Потом радоваться станешь». И только тот факт, что Анюте тоже поставили пластину на передние зубы, немного успокаивала. Вдвоём отбиваться от вредных мальчишек, тут же нашедших ещё один повод дразниться, было чуточку легче.

Тётя Наташа работала бухгалтером, часто приносила работу домой. Анюта, не дружившая с математикой, делала круглые глаза и говорила: «Нинок, я боюсь подходить к маме, когда она на своём компьютере работает. Там данные в табличках мелькают, как в калейдоскопе. У меня глаза разбегаются, а она хмурится, что-то пересчитывает, и цифры снова мелькают. Жуть прямо!» В такие моменты девочки старались не шуметь, чтобы не мешать тёте Наташе. Когда она делала перерыв в работе, то обязательно заглядывала в комнату и звала Аню с Ниной выпить чайку и поболтать.

– Так, девчоночки, пойдёмте-ка чего-нибудь вкусненького съедим и посекретничаем, – говорила она, обнимая подружек за плечи. – Я пирожные купила.

Так обычно начинались замечательные посиделки в уютной кухне у Симакиных. В этой крохотной пятиметровой кухоньке можно было сидеть часами: занавески в красный горох, вышитые салфеточки под яркими чайными чашками, оранжевый абажур, бросающий тёплый рассеянный свет на стол, обитые тканью старенькие стулья, доставшиеся «тёте Ташеньке» от её мамы, – атмосфера доверия и любви, в которой так нуждалась Нина. Неспешные разговоры, ненавязчивые советы, вовремя сказанные слова падали на благодатную почву. Болтать с Аниной мамой можно было обо всем на свете. Нина и не подозревала, что со взрослой тётей можно так просто общаться.

– Мам, а расскажи про спортивный лагерь, где вы с ребятами на лодке перевернулись, или про то, как ты в лесу заблудилась в детстве, – просила иногда Аня.

– Да вы уж слушали сто раз, не надоело?

– Ну, пожалуйста, тёть Ташенька, нам интересно, вы каждый раз по-новому рассказываете.

– Ладно, хитрюшки, слушайте, – начинала Наталья свой рассказ, а девчонки слушали, открыв рты, вновь и вновь переживая историю девочки Наташи, попадавшей в разные увлекательные и неожиданные ситуации.

Анютина мама научила Нину вышивать крестиком. У Ани не хватало терпения, а усидчивая Нина увлеклась рукоделием и очень старалась, чтобы тётя Наташа её похвалила. А та и не скупилась на комплименты в адрес дочкиной подружки. Тем обидней становилось девочке, когда она натыкалась на равнодушие и отчуждённость собственной матери, которая только и делала, что шпыняла дочку по разным поводам.

– Посмотри, какую картину я вышила, – первое время Нина пыталась похвастаться маме, – правда, красиво?

– Да фигня всё это: картинки, вышивки, вязания… ни к чему они. Зря время тратишь, толку никакого, – отмахивалась Алёна.

Маленькой Нина плакала от такого отношения, забивалась в уголок, утыкалась носом в любимого игрушечного медвежонка, однажды подаренного матерью (редкий случай внимания к дочке!), и горько рыдала, пытаясь понять своим детским умом, почему мама её не любит. Годам к пятнадцати Нина научилась не обижаться на мать, тем более что виделись они всё реже. Алёна жила отдельно, в маленькой квартире, купленной очередным богатым любовником. В своей «конуре», как она говорила, женщина зализывала раны, оставленные мужчинами, здесь же пряталась от едких замечаний матери о беспутном образе жизни. Квартира была неухоженной, неуютной, Алёне и в голову не приходило обустроить её так, чтобы детям в ней было удобно. Нина иногда, лёжа по ночам, спрятавшись под одеяло с головой, мечтала, что когда-нибудь мама захочет жить вместе с дочкой, у них будет такая же уютная кухня, как у Ани с тётей Ташенькой. И они будут по вечерам разговаривать обо всем на свете, и мама будет готовить вкусный ужин. Мечты, мечты…

Никитка до третьего класса жил с Алёной, а потом перебрался к бабуле и Нине, поскольку мать в очередной раз стала активно устраивать личную жизнь, и повзрослевший сын стал мешать. Алёна изредка забегала к родственникам, тискала Никитку, поучала Нину и, съев что-нибудь вкусненькое, убегала обратно. Красивая и беспечная, она не занималась ничьими проблемами, кроме своих. «Как мотылёк… Болтает её по жизни, всё никак не успокоится, чай не девочка совсем», – ворчала бабуля, но беззлобно, понимая, что дочь уже не переделаешь. Алёна не любила родной городок, при любой возможности уезжала с кавалером или просто в поисках лучшей доли кочевала по подмосковным городам.

В Истре все были друг у друга на виду. Соседки только головами качали, глядя на Алёну, но открыто критиковать не решались, зная острый язык бабы Кати и то, как она бросалась на защиту непутёвой дочери, – впрочем, она точно так же защищала и внуков.

Если на Алёну ехидные соседки косились, осуждая и обсуждая её за спиной, то Нину и вовсе жалели, как сироту (при живой-то матери!), либо смотрели на неё как на чудачку «не от мира сего». Девочка, скрытная по натуре, старалась мышкой проскочить мимо досужих соседок, пытаясь не замечать косых взглядов.

Нина, в отличие от матери, любила свой город, чувствовала его тепло. Ей нравилось возвращаться домой из школьных поездок или летнего лагеря на Волге, куда её часто отправляли на месяц, а то и два.

Городок, расположенный на реке Истре, в сорока километрах к северо-западу от Москвы, в живописной местности южного склона Клинско-Дмитровской гряды, в отличие от столицы, привлекал своим спокойствием и размеренностью. Когда-то он был заштатным городком Воскресенском, после войны оказался полуразрушенным, а теперь славился одним из самых крупных в Подмосковье краеведческих музеев.

Бабуля по музеям, как она выражалась, не шаталась, а вот Нину и Никиту частенько отправляла «окультуриться». Никитка, как всякий мальчишка, пытался отлынивать, придумывая каждый раз причины, а Нина, наоборот, увлекалась историей родного края, любила бродить по территории храмов и музеев. «Умная ты, внучка, аж страшно, – частенько, качая головой, говорила баба Катя, то ли осуждая внучку, то ли радуясь за неё. – Что ты только со своим умом делать будешь? Вот если б чуть-чуть красоты добавить», – вздыхала она украдкой.

Нина научилась делать вид, что не слышит этих слов, понимая, что бабуля её любит и просто очень хочет внучке счастья. А счастье для неё было в замужестве, которое не сложилось ни у неё самой, ни у непутёвой Алёнки.

После девятого класса Нина поступила в Истринский педагогический колледж на отделение «Преподавание в начальных классах».

Выбор не был случайным. Когда-то Нина, ещё будучи школьницей, сделала замечание мальчику. Она ехала в автобусе, мальчишка, по виду младшеклассник, ловко обошёл старенькую бабушку и плюхнулся на единственное свободное место. А бабулька с палочкой осталась стоять. Мать мальчика вошла вслед за сыном. Нина не выдержала и сказала мальчишке, что нужно уступать пожилым людям и уж точно не стоило занимать место перед носом у старушки. На своё замечание тотчас же получила от матери мальчишки исчерпывающий по своему содержанию и злой для самой Нины ответ:

– Что, самая умная? Своих рожай и воспитывай. Закрой свой поганый рот и не лезь к моему ребёнку. Ишь, развыступалась.

Обычный ответ самой обычной невоспитанной женщины, но какой болью он отозвался в сердце Нины, которая всегда ощущала, что из-за её некрасивости люди относятся к ней предвзято! Она глубоко прятала переживания о своей внешности, а в такие моменты боль поднималась и доходила до самого горла, становилась плотным вязким комком, так что едва получалось дышать.

На следующей неделе в таком же городском автобусе Нина ехала на рынок. Людей набилось много, и Нина стояла у самой двери, выпуская пассажиров. Постепенно народу стало меньше. На предпоследней остановке вышла одна женщина, и ещё сбоку топтался мальчишка с рюкзаком лет двенадцати. Двери закрылись, автобус тронулся, и мальчик вдруг рванулся к двери, недовольно бурча что-то себе под нос. В это время на весь автобус раздался раздражённый голос:

– Ты почему не вышел, ирод?

– Передо мной никто не выходил, – стал оправдываться в ответ мальчишка.

– Ты что, отпихнуть не мог? Всему тебя учить надо, бестолочь! Толкнул бы и вышел, а теперь пешком пойдёшь, – кульминацией прозвучал визгливый комментарий «любящей» бабки.

Нина открыла было рот, чтобы вмешаться в диалог, но вовремя прикусила язык, вспомнив, чем может закончиться подобная инициатива. Спокойный голос стоящего рядом молодого мужчины ввёл бабку в ступор:

– Чему вы учите ребёнка? По жизни идти, распихивая окружающих? Оскорблять и обижать? Может быть, проще научить его вежливо спрашивать, если что-то нужно?

Пассажиры автобуса заулыбались, а недовольная бабка, не найдя, что ответить, сердито замолчала.

«Вот как нужно говорить, – подумала Нина и с благодарностью посмотрела на случайного попутчика. – Их просто не научили, детей этих, как вести себя, быть вежливыми, правильно общаться, уважать других людей. Они живут рядом с такими ужасными бабками, отсюда вся их невоспитанность. Вот я и буду их учить. У меня получится, я смогу!»

С детьми Нина, действительно, легко находила общий язык. На детской площадке возле дома, где она любила проводить время с книжкой, к ней тянулась детвора разного возраста, начиная от совсем маленьких неваляшек, которым она помогала скатываться с горки, до «солидных» четвероклашек, подсаживающихся к ней с просьбой помочь с уроками. Именно на детской площадке Нина нашла первую свою подработку. Женщина с тремя детьми, малышами-погодками и девочкой-второклассницей, симпатичной Маришкой, разрывалась между ними и никак не успевала проводить дочку в школу и встретить её. Она-то, присмотревшись, как к Нине тянутся дети, и предложила за небольшую плату отводить старшую дочку в школу, а после продлёнки забирать её. Позже, когда женщина родила четвёртого малыша, Нина стала помогать своей подопечной Маришке с уроками.

Когда девушка принесла первые честно заработанные деньги, бабуля только удивлённо ахнула:

– Ну, ты, внученька, обскакала даже бабку. Я за кусок хлеба в детстве работала в поле, а ты вон деньги принесла. С тобой, Нинок, мы точно не пропадём! Прокормишь бабку на старости лет.

Поступив в колледж, Нина уже в полную силу начала работать. Она стала заниматься с малышами, готовить их в первый класс, подтягивать отстающих. Её передавали по цепочке, девушка нравилась и детям, и их родителям. Детки обожали свою юную учительницу, у которой хватало терпения в пятый раз объяснять непонятную тему, не срываясь на крик, как это зачастую делали школьные учителя, а молодые мамы не опасались, что на несимпатичную репетиторшу положит глаз какой-нибудь любвеобильный папаша.

Учёба давалась Нине легко, коллектив на курсе сложился дружный. Группа была девчоночья, разноликая и яркая, шумная и активная. Они участвовали в художественной самодеятельности, вместе отмечали дни рождения, а на последнем курсе в праздник иногда приносили запрещённую бутылочку шампанского и тортик прямо в аудиторию. На большом перерыве, закрыв дверь и хихикая, разливали вино в пластиковые стаканчики и чувствовали себя невозможно взрослыми. В основном в группе собрались такие же, как Нина, девчонки из малообеспеченных семей. Некоторые по призванию пришли в педагогику, а другие – их оказалось гораздо больше – от безысходности.

– Надо же где-то учиться. Школа достала уже, предки талдычат: «Иди, зарабатывай, хватит уже на шее сидеть».

Вот и выбираем из того, что есть. А что у нас в Истре есть? Выбирать особо не из чего: с математикой я не дружу, с информатикой тоже. А здесь тепло, светло, и мухи не кусают. Опять же, на работу обещали устроить, – разоткровенничалась как-то Нинина одногруппница Инка.

– А детей ты любишь? К ним же подход нужен индивидуальный, к маленьким особенно.

– Да не смеши ты мои тапки, Нинка. Какая там любовь? Главное – не сразу их поубивать. Да шучу я, шучу, не смотри ты на меня так. Нормально я к мелким отношусь. У меня две сестры младшие есть, они по струнке ходят, когда я дома. Вот и весь подход индивидуальный: в кулаке держать, за провинности и подзатыльник можно дать, а за хорошее поведение – конфетку. И когда мы учились, в школе всё так же было, вспомни сама.

– А я так не хочу, как у нас было. Каждый ребёнок – личность, и её нужно уважать.

– Вот ты и будешь уважать эту личность распрекрасную, а я её жизни учить буду, и вырастут отличные дети! Не дрейфь, Нинка, не пропадём. Главное – отстреляться уже с этой учёбой, и на волю!