Я содрогнулась от страшной догадки: моё поведение показалось А.И. недопустимо вольным.
Это я, по его мнению, завелась с пол-оборота, а это неприемлемо, некрасиво, достойно осуждения. Он устыдился меня, моего громкого смеха и откровенного взгляда, и сейчас разочаровывается во мне так же, как разочаровывались до этого раз за разом мои несправедливые родственники. Мне показалось, что я получила от него пощёчину.
Но он не может так думать обо мне! Он не смеет быть таким же, как они. Он не имеет на это права, он просто обязан быть другим: справедливым, понимающим, мудрым…
Я рванула рычаг переключения передач с такой силой, что коробка захрустела.
– Ничего не выйдет, девушка, – с горечью усмехнулся А.И., – Ласки не хватает. И не терзай машину, она ни в чём не виновата.
Из автомобильного радио понеслось противно и безжалостно:
…девочка студенточка влюбилась на беду,
думала, мол, я его с собою уведу,
я ведь молодая, вся такая из себя…
ах, девочка, не надо, не обманывай себя!..
15
Я почти никогда не ругаюсь. Я не люблю мата и крепких слов, а многоэтажные построения их них кажутся мне искусственными и нелепыми. При какой-либо неожиданности я говорю «ой» или «мама», а не что-нибудь другое.
Но тут меня понесло! Хотя на сооружение сложных конструкций мне не хватило опыта и словарного запаса, но звучные и ёмкие на эмоции ругательства вылетали из моего внезапно охрипшего горла до самого конца занятия.
Не знаю, на кого я злилась больше: на него, саму себя или на тех, кто долгие годы приучал меня соответствовать чужим ожиданиям. Мне уже нечего было терять. Никакую ошибку нельзя исправить. Даже если бы с этого момента я начала вести себя, как монахиня, и оставалась бы в этом образе всю жизнь, то, что только что было сделано, теперь навсегда останется уже сделанным.
А.И. замер, словно окаменел, уставился в одну точку и не произносил ни слова. Коробка переключения передач стонала и скрипела у меня под рукой, я резко бросала сцепление и глушила мотор, выкручивала руль до отказа, давила колесами полосатые столбики, тормозила в пол почти вплотную к железному ограждению площадки, материлась, как извозчик, и на прощание собралась хлопнуть со всего маху дверью.
Однако А. И. опередил меня:
– Закрой бережно, – он произнёс это, не поворачиваясь в мою сторону, тихо и совершенно спокойно, но все мои силы разом иссякли, и я не посмела ослушаться.
16
Потом была пятница. А.И., видимо помня об учинённом мною вчера погроме, усаживался на своё место неторопливо, вопросительно косясь на меня через плечо. И так же очень медленно и осторожно повела я машину по зигзагам учебной площадки.
– Молодец! – услышала я его восхищённый шепот, и моё сердце вновь наполнилось теплом и ликованием.
17
Следующие несколько дней мы разговаривали мало. Чаще молчали. Слушали радио. Терпеливо ждали своей очереди на учебную парковку и в гараж. У меня никак не получалось начать с ним разговор первой. А.И. постоянно раздумывал о чём-то, и я не решалась мешать ему.
С каждым днём я все яснее понимала, как трудно мне будет расстаться с ним. А в том, что расстаться придётся, я не сомневалась. Кто я для него? Он казался мне почти богом. Чем я могу его заинтересовать? Ветреная и легкомысленная девчонка, не умеющая себя вести, не знающая, как поддержать беседу.
Я только что нашла его, нашла после долгих и безуспешных поисков, нашла тогда, когда уже совсем отчаялась найти – и мне опять придется потерять его, потому что иначе и быть не может. Потерять так же неизбежно, как я потеряла в своё время отца.
18
А.И. похож на него как брат-близнец, я отметила это для себя сразу же. Я видела фотографии родителя в Интернете. Он стал известным человеком, и я нашла про него множество информации. Те же крупные черты лица и суровый неподкупный взгляд. Тот же царственный поворот головы. Такой же крест на широкой распахнутой груди.
Я смотрела на А.И., и образ моего отца каждый раз проступал сквозь его облик изнутри. Даже его глаза казались мне поначалу карими.
19
По улицам полетел тополиный пух. А.И. открыл бардачок и достал из него ингалятор.
– У вас астма? – спросила я.
– Да. У твоего отца то же самое? – осторожно поинтересовался он.
– У него всё то же самое, – обречённо заметила я, – Вообще всё.
А.И. кивнул так, словно ждал именно такого ответа.
Мне захотелось поговорить об отце. Раз они так похожи, они должны быть интересны друг другу. А.И. не задавал вопросов и внимательно ловил каждое слово. Когда я говорила слишком тихо, и мой голос тонул в шуме мотора, он наклонял ко мне голову, и я радовалась тому, что наконец-то смогла найти подходящую тему для разговора.
20
На следующий день я принесла А.И. свои стихи, написанные для отца.
– Возьмите, – протянула я журнал, – Это вам, можете оставить их себе.
– Я плохо вижу, у меня нет с собой очков, – нахмурился А.И. и отвернулся.
– Возьмите домой, – настаивала я, – Дома очки есть?
– Мне некогда дома, – попытался он отказаться снова.
– Возьмите! Я хорошо пишу! – и я всучила журнал прямо ему в руки, – А мой папа играет на гитаре! – радостно добавила я.
– Я не играю на гитаре, – мрачно заметил А.И.
– А мой папа поёт, – продолжала я.
– Я не пою, я слушаю радио, – огрызнулся мой собеседник.
– А мой папа…
– Я не он! – отрезал А.И., и мне пришлось замолчать.
21
«Я не он!» – эта фраза засела в моём сознании занозой. Он не он! Он не мой отец. Но я горжусь им так же, как собственным отцом. Я уважаю его мнение, мне важно его отношение ко мне, я стыжусь в его присутствии совершить ошибку или неблаговидный поступок. Я отношусь к нему так же, как к голосу своей совести.
Вижу ли я в нём реального человека или только чужое отражение? Что я знаю, собственно, про самого А.И.?
– Сколько вам лет? – спросила я на следующий день.
– Шестьдесят девять, – его ответ прозвучал, как разрыв бомбы. Он старше моего отца почти на двадцать лет!