Романы под царским скипетром

Ах, какие же любовные чары таит в себе власть! Вот и княжна Катенька Долгорукова, как и пушкинская Мария, попала в те властные тенёта: в объятиях самодержца и она – царица.

Послушай, гетман, для тебя
Я позабыла всё на свете.
Навек однажды полюбя,
Одно имела я в предмете:
Твою любовь. Я для неё
Сгубила счастие моё…

Властелин огромной империи дарует Катеньке свою любовь, а она властвует над ним! Такое чувство не даруется простым смертным. То высшее наслаждение! Да и сама Екатерина Михайловна много позже признавалась в том, и разница в летах не имела для неё ни малейшего значения:

Твоим сединам как пристанет
Корона царская!

Известно одно откровение Светлейшей княгини, и весьма значимое: «…Император не имел от меня секретов, я была осведомлена о делах в течение 14 лет».

Император Александр II. 1870-е гг.

Не счесть биографов, мнимых и добросовестных, пытавшихся воссоздать ставшими достоянием истории жизнь и судьбу княжны Долгоруковой. Верно, самым известным из них стал французский дипломат Морис Палеолог.

Жорж Морис Палеолог – таково полное имя политика, писателя и пожизненного члена Французской академии.

С января 1914-го и до июля 1917-го он – посол Третьей Французской республики в Российской империи. Имел немало знакомств в аристократических и правительственных кругах тогдашнего Петрограда. В том числе – среди августейших представителей Дома Романовых.

Выйдя в отставку, он, кавалер российского ордена Святого Александра Невского и французского Почётного легиона, занялся литературным трудом. Его перу принадлежат книги «Царская Россия накануне революции», «Царская Россия во время мировой войны» и «Le Roman tragique de l'empereur Alexandre II».

В русском переводе название звучит как «Трагический роман императора Александра II». Книга увидела свет в Париже в 1923 году, когда её героини, Екатерины Юрьевской, уж не было на белом свете.

К чести автора романа, замечу: он не увлёкся морализаторством – напротив, пытался постичь душевные порывы юной княжны. «Не царю она отдалась, а мужчине, – утверждал француз-биограф. – И женский инстинкт не обманул её».

Рискну вступить в спор с Морисом Палеологом, пусть и виртуальный: нет, царю! И уж любила его за то, что царь, – вот здесь женский инстинкт подсказывал, что этого-то выказывать и нельзя, а нужно любить мужчину в… царе!

Автору «Трагического романа» легко было понять чувства стареющего императора: «…В душе Александра естественно росло и крепло чувство любви. Раздуваемое разлукой, воспоминаниями и мечтами, это чувство обращалось в лихорадочную страсть – исключительную, настойчивую, становилось неизлечимой болезнью».

Болезнь любви в душе моей…

Поистине, если любовь – болезнь, а её так нередко именуют, то любовь страстная и вовсе неизлечима. Особенно если приключился сей недуг уж «не по летам».

«Принадлежу тебе совсем»

Год 1866-й для венценосной семьи Романовых ознаменован двумя судьбоносными событиями: свадьбой наследника престола великого князя Александра Александровича с датской принцессой Дагмар, в православии – Марией Фёдоровной, и началом второй тайной семьи самодержца и Государя Всероссийского Александра II.

Правда, по времени второе событие предшествовало первому. Летом того же года в одном из уединённых павильонов петергофского парка случилось то, чего так страстно желал император и чему столь долго противилась юная княжна. Тот день, 1 июля 1866 года, когда она стала невенчанной женой одного из самых могущественных владык в мире, Катенька Долгорукова запомнит навсегда.

«Не понимаю, как я могла противиться ему в течение целого года, как не полюбила его раньше?» – спустя годы будет искренне недоумевать она. И ещё в памяти навсегда останутся слова Государя, сказанные ей при первом свидании: «Увы, я сейчас не свободен. Но при первой возможности я женюсь на тебе, ибо отныне и навеки я считаю тебя своей женой перед Богом…»

Так сердце, жертва заблуждений,
Среди порочных упоений
Хранит один святой залог,
Одно божественное чувство…

О встрече с императором в Петергофе, в павильоне, именуемом Берёзовым домиком (то был рубленый деревянный дом в русском стиле, запечатлённый ещё на открытках начала двадцатого века), Екатерина Михайловна вспоминает как о целомудренной, призывая в свидетели… Господа Бога: «А я ещё не знавшая жизни, невинная душой, не понимала, что в подобных обстоятельствах другой мужчина мог бы воспользоваться моей невинностью».

Княжна Екатерина Долгорукова с сеттером Милордом, любимцем императора. Конец 1860-х гг.

То ли стареющей княгине хотелось представить картину интимного свидания именно в таком умилительном ключе, то ли…

Тебе приятен твой позор…

Однако все домыслы по сему поводу разрушает сам Александр: «…Я никогда не ожидал, что такая юная девушка, как ты была тогда, влюбится в меня таким образом, которому ты дала мне доказательства в наш первый тет-а-тет в Берёзовом домике».

Как целомудрием горда —
Ты прелесть нежную стыда
В своём утратила паденье…

Но отчего-то другой день, уже ноябрьский, император считал днём подлинной близости – когда случилось нечто, после чего он заключал: «…Принадлежу тебе совсем».

Те царские слова – больше, чем обычное любовное признание: властелин могучей империи принадлежит (!) Катеньке. Всего лишь одной юной барышне из миллионов его подданных! Ни Отечеству, ни законной супруге, ни наследнику, но только ей одной, и полностью!

Соблазном постланное ложе
Ты отчей сени предпочла,
Тебя старик заворожил
Своими тихими речами…

И всё же 1 июля стало для влюблённых «Днём рождения нашего сердца». Столь поэтически называл тот летний день сам император Александр II. История сохранила его слова, обращённые памятью к первому интимному свиданию: «…Я ваш навсегда, и Вы моя, и мы оба счастливы отдать себя другому на всю жизнь. Да будет так».

Как тут не вспомнить схожую романтическую историю, приключившуюся с Александром Первым! Ведь император встречался с любовницей Софьей Вельо в Баболовском дворце, возведённом в укромном уголке Царскосельского парка, чему свидетельством и пушкинские строки:

Прекрасная! пускай восторгом насладится
В объятиях твоих российский полубог.
Что с участью твоей сравнится?
Весь мир у ног его – здесь у твоих он ног.

И юная княжна Катенька полностью отдалась новому для неё неизведанному чувству, в чём открыто признаётся самодержцу, а он, в свою очередь, приходит в восторг от подобных откровений: «И я был этому счастлив, но тогда ты всё-таки ещё не воображала себе, какое блаженство нас ожидает…»

Подчас императору приходилось довольствоваться блаженством иного рода – так, ему доставляло особую радость облачиться в мундир Екатеринославского полка, ведь на его эполетах золотом сияла буква «Е», и никто из офицеров, печатавших шаг на полковых смотрах, не мог и помыслить, что значит для Государя сей символ! Имя его Екатерины.

Словесный портрет Александра, оставленный в 1867 году французским поэтом-романтиком, побывавшим в России, Пьером Жюлем Готье: «Волосы Государя были коротко острижены и хорошо обрамляли высокий и красивый лоб. Черты лица изумительно правильны и кажутся высеченными художником. Голубые глаза особенно выделяются благодаря коричневому тону лица, обветренного во время долгих путешествий. Очертания рта так тонки и определённы, что напоминают греческую скульптуру. Выражение лица, величественно-спокойное и мягкое, время от времени украшается милостивой улыбкой».

Император Александр II. Конец 1860-х – начало 1870-х гг.

Можно понять и чувства юной княжны, ведь она завоевала сердце красавца-монарха!

Письма к Катеньке донесли сквозь века голос влюблённого Александра: «…Я с такой же неистовой силой, как и Вы, дорогой Ангел, испытываю нравственную муку от разлуки и пустоту существования без Вас».

Как согласно царское откровение с признаниями Пушкина к жене: «Мне без тебя так скучно, так скучно, что не знаю, куда головы преклонить».

И милую Натали поэт тоже называл своим ангелом: «Тебя, мой Ангел, люблю так, что выразить не могу…»

Государь свято веровал, что Катенька для него – ангел-спаситель! Год 1866-й останется в памяти российского императора Александра II не только началом тайного страстного романа, круто изменившего его судьбу. Он будет омрачён ужасным происшествием, заставившим содрогнуться всю Россию: свершилось неслыханное доселе преступление – на царя, Божьего помазанника, дерзнули поднять руку! У входа в Летний сад, 4 апреля, в императора стрелял Дмитрий Каракозов.