Романы под царским скипетром

Кто может сказать ныне, где и когда встречался поэт с великим князем Александром Николаевичем, – на придворных церемониях, балах, церковных службах? Но один день известен: суббота, 18 июня 1832 года. Пушкин провожал до Кронштадта Жуковского – вместе с наследником он отплывал в дальний заграничный вояж на пароходе «Николай I». Вероятно, в тот день Василий Андреевич представил поэта цесаревичу, зная, какое отрадное впечатление произведёт та встреча на его августейшего воспитанника. Сам он свято верил в своё высокое предназначение: «Я принадлежу наследнику России, эта мысль сияет передо мной как драгоценная звезда!»

Государь Александр II в своём кабинете в Зимнем дворце. 1870-е гг.

Свидетельств об увлечении цесаревича пушкинской поэзией немного, но всё же они есть, – им сделан список с «Песни о вещем Олеге»: рука великого князя вслед за поэтом вывела и эти провидческие строки:

Грядущие годы таятся во мгле;
Но вижу твой жребий на светлом челе.

Роковой жребий выпадет в грядущем обоим: и самодержцу, и поэту…

Вот запись из дневника великого князя Александра Николаевича, сделанная 29 января 1837 года: «Во время обеда узнали, что бедный Пушкин от раны скончался в ? 3 часа…»

Сколь много сострадания и боли заключено в этой скупой записи!

По словам петербургского приятеля поэта Николая Любимова, чиновника Министерства иностранных дел, а затем сенатора, в скорбные январские дни цесаревич приезжал в дом на Мойке, чтобы справиться о самочувствии Пушкина.

Достойно удивления, что умирающий Пушкин в последние свои земные часы вспоминает о цесаревиче…

В апреле 1834 года Пушкин не явился в Зимний дворец, где пышно отмечалось совершеннолетие наследника Александра Николаевича, чтобы засвидетельствовать свои верноподданнические чувства, хотя и подробно описал в дневнике торжество, назвав его «государственным и семейственным».

В письме к жене поэт сообщил главную петербургскую новость: «Нынче великий князь присягал; я не был на церемонии, потому что рапортуюсь больным, да и в самом деле не очень здоров». Но и пожалел, «что не видел сцены исторической и под старость нельзя… будет говорить об ней как свидетелю». И всё же со всей твёрдостью заявил: «К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди, и мне, вероятно, его не видать».

К несчастью, слова те оказались пророческими. Не привелось Александру Сергеевичу дожить до судьбоносного дня – увидеть свободную Россию под скипетром нового монарха.

Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И Рабство, падшее по манию царя…

Именно Александру II суждено было подписать столь долгожданный манифест об отмене крепостного права и войти в историю России Царём-Освободителем!

«Царь с евангельскою душою, с любовью к ближнему святою» – эти тютчевские строки выверены всей жизнью Александра II. И особенно зримо – участием к семье Пушкина: к помощи императора не единожды прибегали вдова и дети поэта, – не было случая, чтобы он ответил отказом.

Нет, не уберегли милостивого Государя от злой смерти ни царская охрана, ни вышколенные жандармы, ни его ангел Катя.

Злодейское покушение на Александра II 1 марта 1881 года. Художник Порфирьев. 1881 г.

…Александр II мученически умирал в дворцовых покоях. Как вспоминала княгиня Мария Мещерская: «Император уже потерял сознание и оставался весь бледный, с восковым лицом, с лёгкой раной над бровью. На обеих ногах кости были совершенно раздроблены…»

Слово великому князю Александру Михайловичу: «Княгиня Юрьевская вбежала полуодетая. Говорили, какой-то чрезмерно усердный страж пытался задержать её при входе. Она упала навзничь на тело царя, покрывая его руки поцелуями и крича: „Саша! Саша!“ Это было невыносимо. Великие княгини разразились рыданиями».

Оправившись от удара и проявив редкое самообладание, Екатерина Михайловна ухаживала за умирающим мужем: давала ему дышать кислород, растирала виски эфиром, помогала хирургам перевязывать его раздробленные ноги, пыталась говорить с ним то по-русски, то по-французски…

Царственный мученик страдал недолго, он умер в тот же день – 1 марта 1881 года. Но что пришлось испытать его супруге!

Александр Михайлович продолжил горестные воспоминания: «Лейб-хирург, слушавший пульс царя, кивнул головой и опустил окровавленную руку.

– Государь Император скончался! – громко промолвил он. Княгиня Юрьевская вскрикнула и упала как подкошенная на пол. Её розовый с белым рисунком пеньюар был весь пропитан кровью. <…>

Из комнаты почившего вынесли бесчувственную княгиню Юрьевскую в её покои».

Какое невероятное стечение обстоятельств: именно в этот день император обещал своей «дорогой Катрин» вернуться раньше, чтобы вместе с ней отправиться на прогулку в Летний сад. Туда, где впервые грянул пистолетный выстрел. Будто грозное предупреждение… И там, где он уверовал: милая Катя стала ему ангелом-хранителем.

Но ведь в тот злополучный мартовский день Екатерина Михайловна тревожилась и умоляла супруга не покидать Зимний. На что он ласково успокаивал любимую, заметив, что не может же он, Государь, быть в заточении, подобно птице в золотой клетке…

По воспоминаниям, «последний вечер Его драгоценной жизни, в который Он занимался чтением Святого Евангелия с княгиней».

Наступившим воскресным днём император отправился в Манеж, где наблюдал развод войск, а после в Михайловский дворец, пить чай с кузиной, великой княгиней Екатериной Михайловной.

Но террористы-метальщики, изготовившись, уже заняли свои места вдоль набережной Екатерининского канала…

Сердца многих русских людей полнились в те дни великой скорбью. И одно из них – Петра Чайковского. «Известие это так поразило меня, – делится композитор горестными раздумьями с госпожой фон Мекк, – что я едва не заболел. В такие ужасные минуты всенародного бедствия, при таких позорящих Россию случаях тяжело находиться на чужбине. Хотелось перелететь в Россию, узнать подробности, быть в среде своих, принять участие в сочувственных демонстрациях новому Государю и вместе с другими вопить о мщении. Неужели и на этот раз не будет вырвана с корнем отвратительная язва нашей политической жизни? Ужасно подумать, что, быть может, последняя катастрофа ещё не эпилог всей этой трагедии».

А вот какими размышлениями предавались в Зимнем дворце. Великий князь Александр Михайлович, очевидец того страшного дня, вспоминал:

«Ночью, сидя на наших кроватях, мы продолжали обсуждать катастрофу минувшего воскресенья и опрашивали друг друга, что же будет дальше? Образ покойного Государя, склонившегося над телом раненого казака и не думающего о возможности вторичного покушения, не покидал нас.

Мы понимали, что что-то несоизмеримо большее, чем наш любящий дядя и мужественный монарх, ушло вместе с ним невозвратимо в прошлое. Идиллическая Россия с Царём-Батюшкой и его верноподданным народом перестала существовать 1 марта 1881 года.

Мы понимали, что Русский Царь никогда более не сможет относиться к своим подданным с безграничным доверием. Не сможет, забыв цареубийство, всецело отдаться государственным делам. Романтические традиции прошлого и идеалистическое понимание русского самодержавия в духе славянофилов – всё это будет погребено, вместе с убитым императором, в склепе Петропавловской крепости.

Взрывом прошлого воскресенья был нанесён смертельный удар прежним принципам, и никто не мог отрицать, что будущее не только Российской Империи, но и всего мира, зависело теперь от исхода неминуемой борьбы между новым русским Царём и стихиями отрицания и разрушения».

Внезапная смерть Александра II помешала исполнению его тайной мечты – наследовать трон должен был Георгий, сын его и (наконец-то!) княжны русской крови, а не немецкой принцессы. Но все монархические и жизненные планы смешал роковой взрыв на набережной Екатерининского канала. Каким непостижимым образом имя любимой российского самодержца соединилось с местом его гибели!

Тот день стал единственным, когда горе примирило соперниц, и они, забыв былые обиды, обе, обнявшись, рыдали в осиротевшем дворце.

…После минутного замирения весы судьбы вновь качнулись: Мария Фёдоровна из цесаревны обратилась царицей, а княгиня Юрьевская – вдовой императора. Но и сей горький её титул был отвергнут Романовыми!

Ах, как корила себя несчастная Катя, что в тот роковой день не сопровождала любимого мужа, а значит, и не отвела от него смерть! Она умоляла супруга не покидать дворец, а накануне злосчастного дня обсуждала с Лорис-Меликовым меры безопасности охраны императора.

Но тогда, тотчас после убийства Александра II, княгиню чуть ли не обвиняли в беспечности к венценосному супругу. Но более всех досталось Михаилу Тариэловичу. «Теперь расскажите, – язвительно вопрошал некий аноним в письме в редакцию газеты „Голос“, – чем Лорис-Меликов занимался в то время, когда делали подкоп на Садовой и снаряжали бомбы для 1 марта, успокаивал Государя, льстил Юрьевской, любезничал со всеми».

А простонародье будоражили и вовсе невероятные слухи – «будто помещики наняли армянского генерала, чтобы убить царя».

Страшные, горькие для России дни, полные отчаяния и брожения в умах.

Но страдания, что испытывала княгиня-вдова, были ужасающими: её ноги и руки сводило страшной судорогой, а пальцы – «крючками», она рыдала ночами напролёт и мечтала лишь о скорой своей смерти, признаваясь в том молодому Государю Александру III: «…Призываемая мною смерть не является, а мучения только усиливаются, и положительно не знаю, что делать».

Битва шедевров

А для молодой государыни настал миг торжества. И как символично, что её парадный портрет в тот год заказывается живописцу Ивану Крамскому, автору «Неизвестной»!

Портрет Марии Фёдоровны завершён в июле 1881-го в петергофском коттедже «Александрия». Самого художника буквально ослепил блеск драгоценностей, что сияли на точёной шее позировавшей ему молодой государыни. «Эффект бриллиантов словами решительно нет возможности определить, – дивился Крамской. – На Невском есть, конечно, в магазинах похожие, но дело в том, что они там всё же положены изредка, а здесь всё сплошь залито блеском. В таком огромном количестве, как у Императрицы, бриллианты имеют особый переливающийся блеск».

Представленный на выставке «Портрет императрицы Марии Фёдоровны в русском парадном платье» вызвал восторг не только публики, но и знатоков живописи. О том свидетельствовал и журнал «Всемирная иллюстрация»: «Самым изящным по тонам ансамбля и грации выражения оказывается большой портрет Ея Величества Государыни Императрицы в орденском костюме Св. Екатерины. Блеск белого глазета и приятность вообще белых тонов при благородстве выражения не могут не поразить при всматривании в этот портрет-картину».

Светлейшая княгиня Екатерина Юрьевская. Художник К. Маковский. 1880 г.

Не беру на себя смелость утверждать, что выбор царицей орденского наряда Святой Екатерины являлся неким посылом её былой сопернице. Но как знать…