Юдоль женская

Раечка тяжело вздохнула и пошла к своему наследству – тяжёлому старомодному сундуку. Он был добротный, хорошо сработанный, на совесть. Весь окованный железом, крышка выгнута дугой, но не запирался. Замка на нём отродясь не было.

– Надо бы подводу где сыскать, чтобы сундук домой забрать, – обратилась она к мужу.

Но Павел глянул на него, должно быть прикинул, сколько он весит, и сказал:

– Да ты посмотри сначала, что в нём. Нужны они тебе, все эти одежды? А сундук заберём. Вещь знатная. Завсегда в хозяйстве пригодится.

Раечка открыла тяжёлую крышку, и в нос ударил запах нафталина и старых вещей. Некоторые из них она сразу узнала и вновь всплакнула: вот мамина старая шаль, вот её платок вязаный, вот полушубок. Всё это она помнила с детства. Стала осторожно перебирать одежду и пыталась понять, зачем мать так настаивала, чтобы Рая забрала этот сундук себе. Неужели он такой уж ценный? Или как память семейную она должна сохранить его?

Свечка почти догорела, в комнате стало темно и немного жутко, и тут Раечка вздрогнула, услышав голос подвыпившего брата, который прозвучал хрипло и с усмешкой:

– Чего ищешь, сестрица? Небось, маменька про золотые царские монеты тебе порассказала? Забери, мол, Раёнка, сундук, не пожалеешь, так ведь? – И тут он засмеялся, пнул стоящую рядом табуретку и вышел из комнаты, а Рая за ним.

– Постой, постой. Какие монеты? Мне мама ничего про монеты не говорила. Оставь, говорит, дом Горыньке, а сама сундук забери. Вот что она завещала.

– Ну и забирала бы сундук, а чего ищешь тогда в нём? А монеты там были. Они отцу от его отца, нашего деда, достались.

– А где ж они? Ты-то откуда знаешь про них?

– А мне дед и рассказал, давно ещё. Он думал, мне отец на расходы даст, когда я женился. А я ничего не получил. Вот и стал искать втихаря, и нашёл! Да выбрал я их все уж давно. Хотел с тобой поделиться, да думал, они тебе дом свой оставят, не знал я, что по-другому распорядятся добром своим.

Раечка закрыла крышку сундука, сложив в него обратно мамины вещи, тяжело поднялась и вновь подошла к брату.

– И сколько ж там было? – с горечью в голосе спросила она.

– Да я не считал, я же не все забрал сразу, по одной да по две монеты вытягивал. Уж когда мать-то слегла, я и добрал остальное. Там империалы николаевские да десятирублёвики были. Целый склад, почитай, на самом дне под мешковиной холщовой.

– И ты их все растратил? Неужто пропил, окаянный? Семье-то хоть что досталось?

– А как же! Жене шубейку прикупил, ботинки сафьяновые да серёжки с бирюзой, – с гордостью заявил Егор.

– Э-э-эх! Непутёвый ты, Горынька, как был, так и есть непутёвый. Эти твои покупки гроша ломаного не стоят, а ты золото на них просадил. Так, а остальное где?

Егор пожал плечами, налил рюмку водки, выпил разом и квашеной капустой закусил. Потом вытер рот тыльной стороной ладони и заплетающимся языком заявил:

– А ты меня, Раёнка, не стыди и бельма свои не пяль. Я перед тобой ответ держать не обязан, так и знай. Что хошь, то из хаты и забирай, сундук, зеркало, вон маманькины вещи: валенки новые, полушалок. Тебе мало? Золота захотелось? А нету! И никто не докажет, что оно было.

Тут вернулся Павел с подводой и застал жену в слезах. На лавке спал пьяный Егор, а Раиса прибиралась в дому и вытирала опухшие глаза уголком цветастого фартука.

– Ты чего ревёшь-то? Мамку не вернуть уж теперь, брат вон твой не горюет, спит себе. Собирайся, домой поедем. Только сундук-то как грузить будем? Егор пьяный, а нам с мужиком вдвоём его не поднять.

– Да отпусти ты мужика да подводу, Павлуша. Не нужна она нам нынче, – вздохнув, сказала Раечка и поведала мужу печальную историю о своём несостоявшемся наследстве.

– Ну и ухарь ваш Горынька! Сроду с ним сладу не было. В кого такой непутёвый? Это ж надо, обворовал всех, чтоб ему пусто было! Неужто простишь такое? Да и врёт, поди. Не мог он столько пропить. Запрятал он золото, надо будет его потрясти как следует.

Но никаких золотых монет никто так и не видел. Горынька всё отрицал, когда протрезвел. Но Раиса уже знала всю горькую правду, так как в том же сундуке нашла одну монету в десять рублей золотом, закатившуюся в самый угол, и ещё обнаружилась бумажка с расчётами. Стало ясно, что монет было много, но сколько, уж и не разобрать: запись была неразборчивая, много чего зачёркнуто да перечёркнуто. И кто это всё писал, тоже было неясно.

Поэтому Раечка с Павлом эту бумажку засунули куда подальше, да и забыли о ней, а найденную монету припрятали до лучших времён.

* * *

Перед самой войной, в 1913 году, сразу после Пасхи семья Шевченко перебралась в город. Не всю же жизнь на окраине жить. В городских домах уж и электричество было, и колонки с питьевой водой во дворах. Родительский дом они продали, Раиса настояла. Горынька ругался на чём свет стоит, но она его не слушала. И, как брат ни сопротивлялся, дом был продан, а деньги они поделили пополам.

Свой дом тоже пришлось продать, совсем ветхим он стал, и, чем вкладывать деньги да приводить его в порядок, решено было пустить его с молотка, да и уехать поближе к центру. Там, на правом берегу Волги, дома были подешевле, и они нашли подходящий: с хорошим фундаментом, крепкий бревенчатый дом, крыша была не новая, но и не худая. Внутри большая горница, отдельная спальня и закуток с оконцем для ребёнка. Все их деньги ушли на этот дом, но зато посвободнее, да и дочке есть где и спать, и играть. Ей уже шёл шестой год, ещё год-другой, да и в школу пора собираться.

Только вот школы-то были неважные. Отец стал подыскивать для дочери одну из церковно-приходских школ, которых в Астрахани на ту пору было штук двадцать. А пока сам обучал её грамоте.

Девочка была смышлёная, понимала и запоминала хорошо. Писала буквы, читала несложные слова и всё просила ей книжку на ночь почитать. А книжек в доме было немного, да и детская всего одна – сказки Пушкина. Но отец читал, а иногда и сам выдумывал истории про зверюшек разных, про жар-птицу да про чудесные страны.

Как устроилась молодая семья на новом месте, так Раечка засобиралась к Шмитам в гости.

– Возьму Лариску да наведаюсь к ним. Чай, не забыла меня барыня Мария Андреевна ещё. Покажусь ей, о своём житье-бытье порасскажу, на дочку нашу пусть посмотрит.

И в одно прекрасное утро Раиса с Лёлей отправились в особняк к Шмитам. Дорога была нелёгкой, хотя трамваи по городу уже ходили. Но до трамвая было далеко, да и от трамвая до дома Шмитов тоже неблизко. Но к обеду они добрались.

Встретили их на пороге не очень любезно и сказали, что никого дома нет и до вечера не будет. Пришлось пойти погулять по небольшому парку недалеко от дома, вышли к реке Кутум, прошлись вдоль берега и вернулись обратно. Раиса снова позвонила в звонок, который медным колокольчиком отозвался за дверью.

– Вы к кому, собственно, пришли, позвольте спросить? – сказала им строгая пожилая дама в чёрном платье и белом переднике.

– Мы к Марии Андреевне и Александру Аристарховичу, – уверенно ответила Раечка.

Дама удивлённо вскинула брови, затем внимательно посмотрела на маленькую Лёлю и со словами «Ждите здесь» удалилась, прикрыв за собой дверь.

Через несколько минут она снова появилась на пороге, предложила им войти в знакомую прихожую и сказала:

– Вас сейчас примут. Как доложить?

– Скажите Марии Андреевне, что Раечка пришла, её бывшая горничная, мы много лет не виделись и…

Но женщина не дослушала её и собралась было вновь уйти, как на широкой лестнице, ведущей от верхних покоев, появился сам Александр Аристархович Шмит.

Он был всё так же статен, высок и благороден, но почти совсем сед. Таким Раечка его не помнила, он будто состарился лет на двадцать, а прошло всего несколько лет, как она покинула их дом.

Им разрешили подняться, и, подхватив Лёлю, молодая женщина с улыбкой на лице быстро взбежала по лестнице вверх. Александр Аристархович внимательно посмотрел на неё, и глаза его вспыхнули, а брови поползли вверх.

– Я узнал тебя, ты Машеньке моей прислуживала, в любимицах была. А зовут-то как, не припомню?

– Раиса, Александр Аристархович. Мне тогда шестнадцать лет было, барыня меня Раёнкой звали.

– Да-да, припоминаю. Ну пройдёмте в залу. А это дочка твоя?

– Да, это Лариса. Лёля, поздоровайся с барином.

Когда присели на широкий велюровый диван, Раечка осмелилась спросить про Марию Андреевну:

– Очень уж повидаться хочется. Если вы позволите…

Александр Аристархович встал, прошёлся взад-вперёд и сказал: