…Называется жизнь

Лина ничего не ответила и только молча улыбнулась. Она действительно не знала, как себя вести, но определенно не хотела упустить ничего из того счастья, которое на нее свалилось так нежданно. Она знала, что это сиюминутное, ниспосланное волей обстоятельств счастье подобно откровенности в поезде двух случайных пассажиров, которые предельно откровенны только потому, что знают, что, выйдя из вагона, никогда в жизни не встретятся.

Спустя какое-то время пустая бутылка шампанского уже валялась под кроватью, и Данила Иванович, облокотившись локтем правой руки на подушку, начал проникновенно говорить.

– Послушай, Лина, ты не смотри, что я чуть охмелел. Может, я специально старался охмелеть для смелости. Но говорить я буду очень трезвую вещь… Я хочу, чтобы мы поженились… Представь, как мы заживем! Ты можешь стать мне хорошей опорой в моей фирме. Вот подпишем контракт с американцами, развернемся еще больше, будем всегда ездить всюду вместе. – Он сделал паузу, нежно поцеловав ее недоуменные огромные глаза, и продолжил: – Ты умница, ты прелестная женщина, ты мне нужна.

– Милый мой Данилушка, – сказала Лина, погладив его по голове. – Данилушка – какое у тебя, однако, имя: Данила, Данила-мастер, помнишь замечательный фильм «Каменный цветок»? Да откуда тебе помнить. Ты еще и не родился, когда этот фильм вышел на экраны. – Лина потрепала его чуб. – Там играл артист Дружников. А ты даже чем-то на него похож, только волосы у тебя светлые. Данила-мастер. А ты и есть мастер. Ты молодец. А ведь тебе всего сорок пять – юный возраст для мужчины. – Она притянула к себе его голову и нежно поцеловала. – Ты хороший, Данилушка…

Данила Иванович, отодвинув прядь волос с лица Лины, нежно поцеловал ее в щеку.

– Лина, Лин, я хочу повторить, что делаю официальное предложение: выходи за меня замуж! Мы заживем хорошо. Я подружусь с твоими детьми. Увидишь, Увидишь…

Лина чувствовала себя опьяневшей и от шампанского, и от его слов.

– Данилушка, – сказала она тихо, нежно, – милый, милый, ну подумай, о чем ты говоришь? Какая женитьба может быть? Ты младше меня на 10 лет. У меня четверо взрослых детей, внуки пошли. А у тебя вообще еще нет детей. Такому молодому, сильному мужчине нужно срочно снова жениться на молодой, красивой, народить много детей. Так зачем тебе такая старая кляча, как я?

Слово «кляча» почему-то ее страшно рассмешило, и она вдруг, сама того не желая, почти истерически расхохоталась, так, как не смеялась с самой юности. Она прикрыла лицо руками, от хохота содрогалось ее тело и вся постель. Все это крайне возбудило его, и он всей мощью своего атлетического, сексуального тела накрыл ее, заставив нервный смех перерасти в нежные звуки любви.

– Лина, я тебе все сказал серьезно, – продолжил Данила Иванович, остывая после вплеснувшейся страсти. – И при чем тут возраст, дети! Ты моложе многих тридцатилетних, потому что ты не растрачена. Поверь, я немало познал представителей вашего «прекрасного» пола. Ты юная, в тебе все проявляет нереализованность как личности и как женщины. Ты отдала всю свою жизнь, молодость семье. Ты ничего не знала в себе, не знала, какова ты в любви. Все проявляет ее нехватку в твоей прошлой жизни. Твой муж тебя не ценил, он не хотел понять, каким сокровищем он владел, потому гонялся за всякими шлюхами…

– Оставь это, Данила, пожалуйста, не трогай моего покойного мужа, – моляще произнесла Лина, расслабленно лежа на спине.

– Ах, теперь не трогай, – сказал ожесточенно Данила, встав с постели и начав нервно натягивать спортивные штаны.

Лина тоже встала, надела попавшуюся под руку его белую футболку, которая укрыла ее до колен, и подошла к нему с мольбой.

– Прошу тебя, Данила, успокойся. Ну что ты. При чем тут мой покойный муж сейчас. Оставим его в покое. Ну так случилось, попался в сети к проститутке и пострадал. Он был хорошим человеком, отцом моих детей, он был известным ученым, много работал и своими успехами обеспечил нам благополучную жизнь…

От этих слов Данила воспылал к покойному мужу ставшей ему очень близкой и желанной женщины ревностью, которая, как мощный катализатор, усиливала реакцию выпитого натощак алкоголя. Не обращая внимания на мольбы Лины, он с высоты своего огромного роста продолжал в гневе:

– А почему ты так его защищаешь? Ты, кажется, несмотря ни на что, продолжаешь любить его, покойного! Он мало тебя топтал? И это он-то хороший человек?! Это он-то обеспечивал благополучную жизнь вам?!! Не ты ли мне рассказала, как он набрасывался на твоих подруг еще в первые годы вашего супружества? Не от тебя ли я узнал, что когда он поехал на четыре месяца в Америку, там связался с вонючей эмигранткой – дочкой твоей подруги, которую пригласил в твой дом!!!.. Это ж кому-нибудь сказать. Нормальные люди не поверят… И это только то, что ты знала. Наверняка этот бабник гонялся за каждой юбкой. Я знаю таких типов, которым нравятся все женщины, кроме собственной жены.

– Данила, прошу тебя, остановись. Ты невменяем. Остановись, потом тебе будет стыдно, – умоляла Лина.

– Ах, мне еще будет стыдно? Мне должно быть стыдно за то, что я предостерегаю, пытаюсь избавить твою память от этого подонка?! Да ведь еще неизвестно, сколько всего бы на тебя обрушилось, если б не этот путч. Этот путч спас тебя, так что молись не мужу своему, а Янаеву с Крючковым.

– Данила, прошу тебя, остановись. Давай сменим тему. Ты невменяем. Я принесу тебе воды.

Лина стремительно направилась к двери, но Данила уже не владел собой. Он грубо схватил ее за руку, не позволяя выйти из спальни.

– И не надо мне говорить, – кричал он, – что твой ублюдок попался в сети к проститутке… Я со всей ответственностью заявляю, что ни один мужик ни в какие сети и капканы ни к одной бабе не попадет, если сам туда не полезет. Уж поверь, у меня опыт есть в этом деле. Так что твой муж был подонком, который считал тебя просто дурой! Нет, он тебя вообще за человека не принимал. И тебе, и твоим детям, и ему в том числе повезло, что он вовремя умер.

Лина почувствовала, что весь алкоголь выветрился, и она вполне осознанно стала кулаками колотить его огромное, сильное тело, рыдая и выкрикивая:

– Замолчи, прошу тебя, замолчи, ты не смеешь, ты просто дьявол какой-то!!!..

Данила, опомнившись, застыл, молча принимая ее удары.

Лина тоже опомнилась и опустила руки.

Данила опустился перед ней на колени, прислонив свою голову к ее животу.

– Пожалуйста, встаньте, я прошу вас, – сказала она раздраженно, чтобы пробудить его чувство собственного достоинства. Более всего она не хотела его унижений перед ней, и тем более покаянных ласк, потому что он был ей неприятен в эти минуты.

Данила Иванович сразу это понял, встал, прошел к кровати, начав ее чисто автоматически прибирать.

В течение полутора суток, проведенных с ним, в основном в постели, Данила казался Лине старше и опытнее ее. Сейчас же он превратился в растерянного, неопытного юнца. Она встала у окна лицом к улице и, опершись руками о подоконник, тихо сказала:

– Это очень хорошо, что вы уезжаете в командировку на месяц. Потом я еду на такой же срок в Москву, как вы говорили, для работы с документацией в связи с американским контрактом. Два месяца нам дадут возможность опомниться. А потом мы решим, можем ли в дальнейшем продолжать работать вместе. Все в жизни бывает, мы люди взрослые и можем, я думаю, подняться над хмельным приключением, произошедшим с нами. Но я пойму вас, если вы сочтете необходимым, чтобы я ушла из вашей фирмы для психологического комфорта на работе. И я оставляю за собой право принять решение об уходе, если пойму, что мне трудно с вами работать. Вы, ваша фирма многое вложили в меня: и в патентоведческие курсы, и курсы английского. Я все это никогда не забуду и постараюсь быть вам полезной всегда… А сейчас, извините, мне нужно собраться, чтобы поехать домой.

Данила понял, что сейчас именно тот случай, когда ни одно слово в речи Лины не допускает возражений и комментариев.

* * *

НОННА глянула на часы и, удостоверившись, что Ася появится примерно через полчаса, приступила к приготовлению ланча.

Между тем Ася приближалась к дому матери.

Настроение было светлым и радостным. Ее новый белый «Лексус», казалось, не ехал по бетонной дороге, а плыл по зеркальному водоему. Она вставила СД-диск, который купила недавно в русском магазине. Там были записи популярных в 70-х годах мелодий. Зазвучала крайне сентиментальная, скорее даже печальная мелодия, «Мама» в исполнении оркестра Поля Моруа. Ася помнила ее хорошо с одесского детства.

Тогда, еще 9 ? 10-летней девочкой, она слышала эту мелодию на каком-то иностранном (не то испанском, не то итальянском) языке, и песня начиналось со слова, которое на всех языках звучит одинаково. Песня ей так нравилась, что она ее часто сама напевала на свой лад: «Мама! Ни-на-на, на-на на, ни на. Мама, на-на – на, на-на, ни на-на…»

Мама с папой разошлась. Потом у мамы были мужчины, мужья, она вечно куда-то убегала, оставляла Асю у подружек и родственников, где ей было одиноко. Когда изредка мама с ней куда-то ходила (в кино, в цирк, просто гулять по Дерибасовской или на пляж), все смотрели на маму, и Ася крепко держала ее за руку, чтобы все видели, что это ее мама. Иногда к ним подходили прямо на улице, и мужчины, и женщины, и говорили, что они обе красивы, но Ася считала, что это все из-за мамы, потому что мама была самая красивая.

У мамы такая фигура, ее спина похожа на гитару, на которой играл мамин муж-моряк дядя Володя. А у Аси фигура прямая, как доска. Иногда она брала ленту и до боли затягивала талию, но как у мамы фигура не получалась. Вот когда она вырастет, поправится, наденет как у мамы лифчик, туфли на каблуках, накрасит губы и вместо косичек сделает как у мамы прическу, тогда, может, она станет красивой. В те редкие часы, когда мама уделяла ей внимание, она была очень добра к ней, покупала все, что она хочет. Но даже эти счастливые мгновенья у Аси были всегда овеяны грустью, так как она знала, что это счастье не надолго, мама опять будет занята, вся в бегах, и ей будет не до дочки.

Ася не обижалась на маму, она ее жалела, потому что при всей ее веселости она нередко ночью громко плакала в своей комнате.

Мелодия закончилась, но Ася нажала кнопку и вернула диск к началу, чтобы снова услышать эти же звуки. Ей не хотелось уходить от воспоминаний детства, где была любовь и нежность по отношению к матери. Ей так хотелось, чтобы не было этих страшных лет их неприязни друг к другу, всего того, через что она прошла за годы эмиграции. А более всего ей хотелось, чтобы не было этой трагедии с Олегом и неизгладимого чувства своей вины в его смерти, которое, как шлагбаум, похоже, навсегда перекрыло ей путь к душевному покою.

Когда машина подъехала к гаражу, Нонна уже стояла у его двери, ожидая дочь.

Ася с букетом цветов радостно вышла из машины, и после радостных приветствий с объятиями и поцелуями мать и дочь вошли в дом. Со стороны их можно было принять за близнецов, настолько они выглядели схоже лицом, фигурой, походкой и возрастом из-за необыкновенной моложавости матери.

Женщины расставили все принесенное для ланча на столик у бассейна и устроились в уютных креслах, приступив к трапезе. После недолгого, ничего не значащего разговора Нонна решила подобраться к главному, что ее беспокоило в жизни дочки сейчас.

– Доченька, – сказала осторожно Нонна, заглядывая дочке в глаза, чтобы понять, готова ли Ася к откровенности. – Я хочу тебе задать один вопрос, но если ты не хочешь, можешь не отвечать. Скажи мне, есть ли у вас с Майком планы оформить ваши отношения?

– Я пока сама не знаю, мама, – сразу ответила Ася, словно именно этого вопроса ждала.

– Но от кого это больше зависит: от тебя или от него?

– Думаю, что от него больше. Я думаю, что если б он мне сделал предложение, я бы дала положительный ответ.

– А ты сама определилась в своих чувствах?

– Думаю, что да, мама! Я его люблю… Ну, может, не так страстно, как Олега – это была единственная любовь моей жизни, – но Майка я люблю. Я думаю, что никогда не захочу его променять ни на кого, если он будет моим мужем. Мне с ним хорошо.

– Так в чем же дело?