Под тенью старого сада

– Но ведь кто-то здесь всё-таки работает, например, в ресторанах. Они что, тоже в раю? – спросил Грэг. Иса ответила, что работают здесь только гастробайтеры, которых набирают по всей галактике. Тут полно всяких ресторанов с инопланетной кухней, и скоро ты увидишь настоящих инопланетян и познакомишься с их стряпнёй. Каких рас здесь только тут нет: и маленькие серые, и похожие на детей с большими головами зелёные, и всякие рептилоидные с хвостами и даже насекомоподобные, вплоть до яйцеголовых гигантов. Впрочем, богатые инопланетяне тоже порой попадают в наш рай, тут есть всякие. Наши девушки падки на них, потому что хотят экзотики и разнообразия в сексе. А вот мужчины побаиваются инопланетянок, потому что бывали случаи, когда их самки откусывали нашим парням головы.

Побеседовав немного с Исой, Грэг вдруг вспомнил знаменитый триптих Босха «Сад райских наслаждений». Раньше он не мог понять, почему художник изобразил рай именно так, как оргию и вакханалию, да и искусствоведы ломали головы, что же он изобразил: ведь рай они представляли более сдержанным и достойным. Теперь до Грэга дошло, что Босх изобразил не что иное, как рай для недостойных. Он был похож как раз то место, куда он с Исой попали. Оставалось только пуститься во все тяжкие, но что-то их от этого удерживало. Вскоре Грэг на себе ощутил всё то, что мог дать человеку такой рай.

Стоило ему только выйти на пляж, как девушки со всех сторон липли к нему, улыбаясь и флиртуя, словно все подряд были очарованы им. Вначале это ему льстило, и он ощущал себя так, словно был суперзвездой. Порою он поддавался их чарам, и Иса знала об этом, но не ревновала. Ей самой не давали прохода особи мужского пола, от земных парней до разных гуманоидов и не гуманоидов с других планет. Она могла менять цвет и дизайн своей кожи: синее небо с белыми облаками могло смениться на мерцающий звёздами и галактиками космос, волосы она могла сделать то сверкающе-белыми, то иссиня-чёрными, а то и вовсе разноцветными, как радуга. Грэг часто видел Ису с различными парнями, но он не ревновал её, убеждая себя в том, что они с ней лишь друзья. В зависимости от настроения он сам менял свой цвет с золотого на бронзовый, а потом на серебряный. Рай для недостойных закружил его в хороводе вечного и нескончаемого праздника без будней, словно яркий фейерверк, и по крайней мере первый месяц скука не приходила к нему и даже не показывалась на горизонте. Но через месяц он заметил, что ему начало чего-то не хватать. Девушки, море и вино уже немного поднадоели, бездействие навевало лень, мышцы стали атрофироваться от безделья.

Скучая, однажды Грэг зашел в один из инопланетных ресторанов со смешным названием Сюсюмаб. Ресторан держали низкорослые зелёные гуманоиды со смешными ушами-раструбами, торчащими в разные стороны. Ростом человечки были с ребёнка и не доходили Грэгу даже до пояса. Один из них сидел за конторкой и принимал заказы. Грэг заметил, что гуманоид был очень близорук, потому что всё время щурился и наклонялся носом к самому блокноту, в который записывал заказы. Грэг подумал, что надо бы ему посоветовать купить очки и стал придумывать форму очков специально для зелёного человечка. Пока он ждал заказ, в ресторан завалились бандитского вида земляне, с неотёсанной внешностью и грубыми манерами, все в наколках. «Братки» заказали зелёному человечку целый список яств, он едва успевал записывать. Потом они громко и грубо засмеялись, и один из них щёлкнул гастробайтера по его зелёной лысине. Тот нахмурился, но стерпел обиду молча. Иногда Грэг ловил на себе грустный взгляд маленького беспомощного гуманоида, приехавшего в рай не отдыхать, а работать.

Проходило время, бандиты уже начинали нервничать. Из их разговора Грэг уловил только знакомый мат-перемат, прерываемый грубым плотоядным смехом. Наконец, зелёный официант принёс браткам их заказ, и тут оказалось, что принесли что-то не то. Маленький зелёный человечек, сидящий за конторкой, весь сжался, не ожидая от братков ничего хорошего. Те, действительно, мгновенно разозлились, и один из них набросился с огромными кулаками на беззащитное зелёное существо. Сначала бандит несколько раз ударил его по голове, а потом выхватил нож и отрезал гуманоиду его трубчатое ухо. Он хотел отрезать и второе ухо зелёного человечка, но бедняга закричал.

С этого момента Грэг решил вступиться за гуманоида-гастробайтера. Он перехватил руку братка и выбил из неё нож. Остальная братва было вскочила, чтобы расправиться с Грэгом, но тут из кухни прибежали зелёные человечки и бросились в ноги к тому бандиту, что отрезал их работнику ухо. Они так громко визжали и причитали, что бандиты плюнули на всё и покинули заведение, пригрозив Грэгу, что когда-нибудь они ему это припомнят. Грэг схватил крошку инопланетянина на руки и побежал с ним в больницу, прихватив с собой его отрезанное ухо. В больнице рану обработали и зашили, но сказали, что ухо восстановить уже не удастся. А может быть, им было просто лень штопать гастробайтера-инопланетянина, ведь даже их жизнь в местном раю ничего не стоила, не то что его запчасти. Грэг забрал одноухого гуманоида к себе домой, чтобы выходить его и поднять на ноги, ведь малыш потерял много крови.

Как выяснилось, инопланетянина звали Шиман, и пока Грэг ухаживал за ним, они подружились. Грэг любил слушать рассказы о планете зелёных человечков, которые добры и верят в Бога, но очень быстро размножаются, поэтому на их планете вечная безработица. Шиман признался, что он даже не гастробайтер, а просто раб, которого ещё в детстве продали в рабство. Да и многие работники ресторанов с других планет тоже были бесправными рабами. Над ними издевались, их могли покалечить или просто убить: жизнь раба почти ничего не стоит.

Иногда по вечерам поухаживать за Шиманом приходила и Иса, и она понемногу к нему привязываясь, словно он был её маленьким сыном. Одноухий гуманоид покорил их своей чистосердечностью и чувством юмора. Все втроём они чувствовали, что им хорошо вместе, поэтому предложили Шиману остаться с ними и больше не работать. Шиман очень обрадовался, но сказал, что его не отпустят из рабства, но Грэг и Иса решили выкупить его. Как сказали, так и сделали, и с тех пор одноухий Шиман жил у Грэга. Вечерами все втроём они любили гулять вдоль берега океана и провожать уходящее на покой солнце.

Зрение у Шимана, действительно, оказалось неважным, но очки он носить не мог, так как стал одноухим. Оставался один выход – контактные линзы, но в раю продавались контактные линзы только для людей. О гастробайтерах и рабах никто не думал, и вообще местная медицина не принимала их во внимание. Тогда Грэг вспомнил, что когда-то работал на фабрике, производящей контактные линзы. Технологию этого процесса он знал, нужно было только изготовить оборудование. Задав себе такую задачу, Грэг с нетерпением принялся за дело, стряхнув с себя, наконец, пустоту и накопившуюся инерцию безделья. В общем, как всё в раю, это дело ему удавалось, и уже через пару недель оборудование было готово. Как только он изготовил линзы для своего зелёного друга, к нему потянулась целая вереница рабов и гастробайтеров, которым, кроме него, никто больше не мог помочь. Грэг был очень рад, что в раю и для него нашлось какое-то полезное занятие, в то время как другие изнывали и деградировали от нескончаемых удовольствий на фоне сокрушительного безделья.

Жизнь в раю перестала тяготить Грэга, он даже начал получать от неё удовлетворение. Правда, пока он возился со своим новым делом, Иса куда-то запропастилась. Она навещала их с Шиманом всё реже и реже, и вот однажды Грэг заметил её в обществе того красивого страже портала, которого звали Нэд. Издалека он заметил, как она изменилась, находясь рядом с ним: её кожа сияла всеми цветами радуги, что в раю обычно означало, что человек влюблён, улыбка также не сходила с её лица, в глазах появился живой и жгучий блеск. Эта новость больно кольнула Грэга в грудь, но ему не в чем было упрекнуть Ису: это же он сам не дал ей полных прав на себя, и они оставались с ней только друзьями. Нэд тоже как будто выглядел влюблённым, и Грэгу ничего не оставалось, как смириться с тем, что Ису он потерял, и возможно, навсегда.

С тех пор, как Иса ушла к другому, Грэг потерял интерес к жизни в раю. Каждодневное палящее солнце начало его даже раздражать, и он мечтал, чтобы небо для разнообразия затянулось тучами. Однажды, всего на один день, так и случилось. Небо нахмурилось, и жители рая впали в какое-то блаженное оцепенение. Каждый житель рая замер примерно на том месте, где находился, словно у них отключились батарейки. А Грэга исчезновение светила за тучами даже обрадовало, и он решил в одиночку побродить по городу, чтобы посмотреть, как он выглядит без теней и без людей.

Город, действительно, смотрелся не таким, как всегда: исчезло перевозбуждение и суетливость его жителей, и даже в ресторанах никто не сидел. Всё как будто вымерло, поэтому Грэг ожидал увидеть в городе то, чего он не замечал раньше. Он побрёл наугад в сторону центральной площади: хотелось пристальнее рассмотреть её архитектуру. Теперь, в рассеянном дневном свете, можно было рассмотреть различные мелкие украшения и детали домов. Они были причудливы и напоминали позднюю готику, переходящую в барокко. Площадь была нарядна, уютна и приятна глазу, а её архитектурной доминантой была ратуша с высоким готическом шпилем, уходящим в небо. Грэг много раз видел её и раньше, но в свете палящих солнечных лучей, но только сегодня он заметил, что на башне есть электронные часы, которые отсчитывали время… вспять! Часы показывали, что до какого-то важного события остаётся ещё 21 день, 20 минут и 10 секунд. Грэг начал ломать себе голову, что бы означало то, что было на часах, но спросить было не у кого: весь город словно вымер, и ему казалось, что сегодня он гуляет по нему один.

Вдруг в высоте возле самых часов он увидел странную фигуру старика, одетого в чёрное. Его белая борода чётко выделялась на фоне чёрной одежды, и Грэгу показалось, что странный старик помахал ему сверху рукой, словно приглашал подняться к нему. Грэга не нужно было долго уговаривать, он тут же нашёл вход в ратушу и стал подниматься вверх по узкой и крутой винтовой лестнице. Внутри было прохладно и темно, словно башня хранила какие-то древние секреты, оберегаемые странным стариком.

И вот Грэг наверху, на маленьком балкончике рядом с бегущими назад электронными часами и странным белобородым стариком, одетым в чёрное. Вообще в раю практически не было старых людей: наверное, все жители резко молодели, как только сюда попадали. Не было также и детей, как будто здесь сбылась мечта, выраженная в песне Alphaville «Хочу быть вечно молодым». Поэтому величавый старик выглядел на фоне этой вечной молодости странно. Также и его глаза были слишком глубокими и печальными для рая. Но старец по этому поводу не переживал, так как он здесь находился, видимо, на службе.

Грэг познакомился со стариком, и тот рассказал, какую загадку хранят странные электронные часы. Оказалось, что нынешняя смена в раю скоро заканчивается, и до этого момента осталось всего три недели. На самом деле это не секрет, что всё здесь лишь временно, просто люди в раю обычно не наблюдательны. Они счастливы, а счастливые, как говорится, часов не наблюдают. Старик рассказал, что работает здесь давно, но в каждой смене едва ли находился один человек, который бы заинтересовался часами и обратным отсчётом времени. Посетители рая были беспечны и наивно думали, что он будет длиться вечно.

– А что же будет, когда время истечёт? – спросил Грэг старика.

– Отсюда всех снесёт ураганом, никого не останется, – ответил тот. – А куда они отправятся, мне не известно, – добавил он. Как только он произнёс эти слова, тучи, закрывшие небо, внезапно разразились громом и молниями, подул резкий ветер, а потом с неба хлынул сильный дождь, настоящий тропический ливень! Грэг решил переждать его в башне, наблюдая, как площадь внизу быстро уходит под воду, словно внезапно затонувший корабль. Он думал об Исе и ловил себя на мысли о том, что безумно скучает по ней.

Оставалось всего три недели в раю: имело ли смысл пытаться её вернуть, или нужно было оставить всё как есть? Ведь неизвестно, что будет со всеми ними, когда налетит ураган и унесёт их отсюда. Кстати, старик сказал, что ураган заберёт только «посетителей», а все работники рая, то есть служители, рабы и гастробайтеры останутся на месте. Они так же будут гнуть спины, работая уже на новых «посетителей». Тогда Грэг спросил старика, что же будет с теми рабами, которых выкупили на свободу. Старик ответил, что теперь они свободны, стало быть, по желанию могут остаться здесь на следующую смену, либо их тоже унесёт ураганом.

Дождь закончился, потоки воды постепенно схлынули, и Грэг отправился домой, попрощавшись со стариком. Теперь он знал, что времени осталось совсем мало, и всё же внутри него появилось жгучее желание отбить Ису у Нэда, заключить её в объятия и отдать ей свою любовь взамен на такое же чувство. Вечером на закате он повсюду искал её, переходя от одного ресторана к другому. Уже почти совсем стемнело, когда он увидел её у моря, одиноко сидящую на большом, похожем на дырявый красный сыр камне. Иса плакала, закрыв лицо ладонями, её плечи вздрагивали, а дыхание было судорожным.

Грэг вытер её слёзы руками и спросил, что с ней случилось. Иса рассказала, что красавчик Нэд бросил её, а она в него глупо втрескалась, совсем как девчонка. Для неё это было горе, но для Грэга не было новости, способной обрадовать его больше. Теперь ему не надо отбивать Ису у самого крутого, по местным меркам, парня. Нужно только открыть ей своё сердце, а потом уж как карта ляжет. Грэг понял, что момент наверстать упущенное и приблизиться к Исе настал, и обнял её намного горячее, чем это сделал бы просто друг. Девушка не оттолкнула его, она всё поняла без слов. Её рыдания медленно затихали, она расслаблялась, и с каждой секундой становилась всё ближе с Грэгом. Несколько секунд, и старая любовь ушла, уступив дорогу новой. Их чувства хлынули навстречу друг другу, как два бушующие горные потока, смывая всё на своём пути. Отныне они были вместе, мечтая остаться вместе навсегда, но время на башенных часах упрямо шло вспять.

Грэг рассказал Исе о том, что услышал от старика. От того, что они понимали, как мало времени у них осталось, их чувства обострились, и они не хотели расставаться даже на минуту. Впрочем, можно было попытаться сбежать из рая до прихода урагана. Иса рассказала, что узнала от Нэда, будто рай – это не концлагерь. Оттуда можно уйти по собственному желанию, стоит только в полночь полнолуния три раза постучать по двери вертушки. На самом деле вертушка – это что-то типа лифта. Рай выше, ад ниже, и у них много уровней, вот и всё. А если выйти из лифта, то можно оказаться на свободе, которая выглядит как дальняя дорога с растущими по краям странными деревьями. Слушая её рассказ, Грэг вспомнил ту дорогу, по которой он пришёл сюда. Вот бы сейчас оказаться на ней вместе с Исой!

Открыв астрономический календарь, Грэг и Иса попытались выяснить, когда ближайшее полнолуние. Оказалось, что оно будет как раз в ту ночь, когда часы на башне покажут нулевое время, и начнётся страшный ураган. Шансов успеть добраться до вертушки до урагана было мало, но влюблённые всё же решили попробовать. О своей тайне они рассказали только одноухому Шиману, потому что привязались к нему как к сыну. Все трое надеялись, что успеют покинуть рай до урагана, потому что только в случае побега у всех троих был шанс оставаться вместе.

Последние три недели в раю Грэг и Иса были счастливы, наслаждались любовью и уходящей от них райской красотой пейзажей. Но время шло, и однажды настал их последний день. Присев на дорожку, они покинули свой дом вместе с Шиманом, и направившись в сторону вертушки. Идти нужно было не далеко, но все трое заметили, что стал подниматься сильный встречный ветер. Они ускорили свои шаги, но ветер крепчал, и вот он уже стал такой силы, что сбивал их с ног.

Последние метры до вертушки троице пришлось просто ползти, вжимаясь в землю, чтобы их не унесло ураганом. Буквально за пять шагов до вертушки в небо ветром взметнуло одноухого Шимана, но влюблённые всё же продолжали ползти вперёд, к своей цели. И в тот момент, когда вертушка была уже совсем близко, в бушующий и свистящий воздух поднялась и Иса. Ветер вырвал её руку из руки Грэга, и через секунду она исчезла в сером мареве из поднявшегося в воздух песка, пыли и всякой всячины, которую взмутило и подняло вверх небывалой силы смерчем. Грэг остался один, потому что был тяжелее и сильнее всех, и он уже мог дотянуться рукой до вертушки, но стучать в дверь он не стал. Грэг не хотел уходить один, без Исы и Шимана. Собравшись с силами, он встал во весь рост, и уже через секунду ураган подхватил его и понёс в бушующую вихрем неизвестность. Ветер нёс его мощное тело, вращая, как пушинку, потом Грэг ощутил сильный удар головой о что-то твёрдое и потерял сознание.

Очнулся он в каком-то сыром и холодном коридоре. Слышно было, как со стен капает вода, а вдалеке мерцал расплывчатый белый свет. Вокруг не было никого, и Грэгу ничего не оставалось, как, превозмогая боль во всём теле, пойти в сторону света. «Добро пожаловать в ад!» – пронеслось у него в голове, ведь только туда можно было попасть по такому холодному и сырому коридору. И действительно, новый мир встретил его промозглым холодом и туманом. Вдоль дороги стояли мрачные голые деревья с чёрными воронами, сидящими на искривлённых и корявых ветвях. Вороны приветливо каркали ему навстречу, но вид у них был зловещий и недобрый. Редкая растительность в виде колючек была мокрой и скользкой от прошедшего недавно дождя, небо нависало над неприветливой землёй грязной серой массой. Вдалеке виднелся какой-то город современного вида, с высокими многоэтажными домами и корпусами заводов. Сначала Грэг подумал, что вернулся на землю, но когда он познакомился с городом поближе, то понял, что это всё же ад.

Люди в городе выглядели мрачными и замученными, однако они чувствовали себя гордыми тружениками по сравнению с теми торчками из рая, которые попали в местные концлагеря, где их заставляли работать по 16 часов в день, морили голодом и подвергали унижениям и пыткам. Торчки находились там якобы на перевоспитании, без всякой надежды выйти когда-то на свободу. Те же, кто жили в городе, были в состоянии постоянного страха. Стоило кому-то написать ложный донос на соседа, и человек отправлялся без суда и следствия в лагеря. Однако запуганным и лишённым права голоса людям внушалось, что они что ни на есть самый передовой и цивилизованный народ, строящий вместе счастливое и светлое будущее.

Планировка города чем-то напоминала ту, которая была у столицы в раю, но только все дома были гораздо выше и мрачнее. Здесь не было почти ни одного ресторана, только дешёвые рабочие столовые, и, естественно, здесь никогда не бывало солнца. В городе царили вечные сумерки, а по ночам не было видно звёзд. Стоя на холодном ветру, Грэг продрог, и так как его карманы были пусты, то пришлось срочно думать, во что одеться и где можно поесть. Он вышел на главную городскую площадь, чтобы посмотреть, есть ли там башня и настенные часы. Подняв голову, он увидел на башне точно такие же часы с обратным отсчётом времени, которые были в раю. Судя по их данным, до конца ада оставалось ещё 5 лет, 8 месяцев, 19 дней и 12 часов…

Дальнейшая жизнь Грэга в этом городе действительно напоминала ад. Ему негде было жить, нечего есть, он ходил в одежде, найденной на помойке. На все его просьбы о трудоустройстве ему отвечали, что без документов принять на работу не могут. Его могли бы взять только в лагеря, на голод и рабский труд, но туда отправляли только торчков на перевоспитание, а Грэг никогда торчком не был. Да и, отправься он в лагерь, о поисках Исы можно было бы позабыть, а он жил только ради этого. Получался замкнутый круг: либо голод и безработица, либо потеря свободы до тех пор, пока не закончится адская смена. Грэг бродил по чужому городу, теряя последние силы. Иногда в столовых из жалости ему давали то корку хлеба, то пирожок, но всё это не спасало от вечного голода. Спать тоже было негде, кроме подвалов и чердаков. И всё же, пока Грэг был жив и свободен, он мог надеяться, что когда-нибудь найдёт Ису и Шимана, а всё остальное уже было не важно. Ведь ад не вечен и рай не вечен, всё рано или поздно меняется, и лишь истинная любовь делает человека лучше.

Однажды вечером, совсем ослабевший, Грэг шёл по улице, как вдруг встретил тех самых бандитов, которые когда-то нападали на Шимана в ресторане. Как ни странно, они ничуть не изменились с тех пор, и видимо, даже здесь занимались тем же ремеслом. Тот самый, что отрезал ухо Шиману, узнал его. Сражаться с ними Трэг не мог из-за слабости, а бежать на слабых и подкашивающихся ногах тоже было бесполезно. Когда бандиты набросились на него, он просто смирился со своей участью, надеясь быть просто побитым, а не убитым или покалеченным. Кто-то ударил его ногой в голову, и Грэг потерял сознание…

Когда он очнулся, то увидел над собой склонившееся лицо одноухого гуманоида. Это был Шиман! К его счастью, здесь, в аду, к бывшим рабам относились хорошо и даже назначали их на ответственные должности. Видимо, дела у Шимана шли неплохо, потому что тот вызвал такси и отвёз Грэга в больницу, оплатив уход за ним и лечение. Пока друзья ехали в скорой, Шиман рассказал, что в местной полиции у него есть друзья, так что он вполне может сделать Грэгу документы. Грэг же первым делом спросил, не видел ли Шиман Ису. Тот ответил, что сам бы очень хотел её увидеть: она где-то в городе, потому что в списках попавших в лагеря она не значилась. Но пока что он её не встречал.

На носилках избитого и обессилевшего Грэга внесли на второй этаж, при этом Шиман всё время шёл рядом и держал его за руку своей тоненькой зелёной ручкой. А потом его осмотрел врач и сказал, что никаких серьёзных травм у Грэга нет, больному просто нужен покой и хорошая еда. В больнице впервые после своих скитаний в аду Грэг поел сытной и горячей пищи, а потом он провалился в сон. Ему снилась то Иса, то рай, то ад, то земля, всё вперемешку. Сон был лёгким и радостным, как будто его подсознание давало ему знать, что скоро с ним всё будет хорошо. И когда он открыл глаза, то увидел над собой склонённое лицо Исы. Сначала он не понял, что это явь. Это было слишком прекрасно, чтобы быть явью! Но когда он протянул руку и коснулся её лица, то ощутил, что она реальна, и она рядом! В этой больнице, как оказалось, она работала медсестрой.

– Грэг, наконец-то я нашла тебя! Как я рада, что ты жив! Боже мой, я думала, что тебя забрали в лагеря! – сказала Иса, вытирая слёзы радости.

Грэг был ещё не в силах говорить, он только молча улыбался. Теперь он вновь обрёл то, что ищут в аду и в раю: свою любовь, а всё остальное ему было уже не важно. Главное, что Иса снова была с ним и всё ещё любит его. Если они сумеют, они убегут отсюда, три раза постучавшись в полнолуние в двери вертушки. Ну а если не сумеют, это не важно: всё плохое уже позади и они снова вместе!

Утром пришёл Шиман, и они снова были втроём, как прежде. Ад понемногу уходил на задний план, и всё становилось на свои места. Теперь у них была одна цель: жить друг для друга и не потеряться, закружившись в следующем бушующем урагане…

СОВЕРШЕННАЯ ГАРМОНИЯ

Утро в горах было тихим и прохладным, заря окрасила ярким пурпуром облака и вершины отдалённых гор. Свежесть утренних лучей проникала в каждую пору мироздания и словно обещала, что день будет чудесным, мирным и полным совершенной гармонии. Амадо, молодой монах из уединённого горного монастыря, проснулся с рассветом и, закончив утреннюю молитву, устремился к задней, восточной стене монастыря, скрытой в высоких зарослях кустов и бурно разросшемся бурьяне. От неё нужно было пройти несколько метров вниз по склону горы и там, скрытый от глаз всего мира, был один чудный уголок, где Амадо мог любоваться видом дальних гор и предаваться воспоминаниям и мечтам.

На короткое время, свободное от монастырского расписания, Амадо приходил туда каждый день, и не только для того, чтобы побыть в уединении, посмотреть на горы и помечтать. У него там была целая «семья» странных существ, живущих в траве: то ли жаб, то ли лягушек, он в этом не очень разбирался, когда решил с ними подружиться. Лягушки по утрам выползали и грелись в лучах восходящего над горами солнца, избавляясь от накопленного за ночь в их хрупких и склизких телах холода.

Это, очевидно, был их личный кусочек пространства, где они наслаждались своей маленькой жизнью, и надо же такому случиться, что и Амадо для своих утренних медитаций выбрал именно его. Сначала он был в ужасе от таких мерзких, на его взгляд, соседей. Противные, склизкие, мерзкие гады, созданные Господом по какой-то неизвестной и странной прихоти. Они были плотоядными и питались различными мухами и комарами, и вообще-то должны были жить на равнине, возле водоёмов, где по ночам раздаётся их задушевное пение, смешанное со стрекотанием неугомонных ночных сверчков. Впрочем, если уж он был монах, он должен был полюбить и их, этих мерзких жаб: ведь он обязан любить всех, в том числе и этих тварей Божьих…

Содрогаясь от их уродства, Амадо решил приучать себя к ним, и сначала с отвращением, а потом уже без, он начал брать их в руки и держать по нескольку минут, пристально разглядывая, чтобы найти в их уродстве изначальную красоту и совершенную гармонию, с которой Господь создал всё на земле, в том числе и этих квакуш. Жабы сначала дёргались и в панике стремились спрыгнуть с его ладони, но потом они привыкли к тому, что какой-то странный монах приходит по утрам и тискает их в своих руках, как будто помогая их хрупким телам согреться на утреннем солнце. Постепенно они перестали вырываться из его рук, а Амадо привык к ним и уже не стал смотреть на их тупые фляшки с брезгливым отвращением. Он даже порою находил их милыми и симпатичными созданиями, разделяющими с ним чудесные мгновения летнего утра.

Вот и на этот раз прохладным утром он шел к своему маленькому и скрытому от посторонних живому уголку, ожидая увидеть в сборе всё многочисленное семейство: жабьих мамашек, папашек, дедушек, бабушек и их холодных и склизких детёнышей. Он уже представлял, как, держа их прохладные тельца в руках, будет наслаждаться утренним солнцем, раскинувшим повсюду над горами свои животворящие лучи. Но сегодня его ждал неприятный сюрприз: жабы за одну ночь как-то вдруг очень странно преобразились. Ещё вчера их детишки были маленькими, милыми и пропорциональными, а сегодня у них у всех одна из задних лап выросла на много больше другой, у одних левая, а у других правая, да и сами они сильно увечились в размере, став уже не маленькими симпатичными детёнышами, а какими-то уродливыми и страшными жабами, с одной ногою в два с лишним раза больше другой! Амадо пришёл в ужас, даже волосы на его голове слегка зашевелились. Мерзкие создания внушали ему отвращение, ещё более сильное, чем в первые дни их давнего «знакомства».

После первого мига ступора и отвращения Амадо всё же включил разум и попытался объяснить всё, что произошло логически, мол, ничего страшного, грибы ведь тоже растут за одну ночь, вот и лягушки выросли. И всё же он не мог объяснить себе, почему ноги у них росли так непропорционально, и почему древнее уродство всё же выползло на поверхность из тёмных щелей мироздания, разрушив разом всю красоту и гармонию, сложившуюся в его сердце. Уродливые жабы спугнули то мимолётное созвучие, которое он нашёл в душе, уйдя от мира и поселившись в горном монастыре, и снова бросили его в бездну хаоса и мучительных поисков.

Словно Дьявол специально поиздевался над его душевным покоем, разбудив в нем древнюю злость и тягу к слепому разрушению. Амадо внезапно схватил первую попавшуюся под руки лягушку и изо всех сил бросил её о камень. Бедная жаба с одною страшной и большой ногой была убита на смерть и сползла со стены куском плоской безжизненной плоти, которая ещё слегка подёргивалась в последних предсмертных конвульсиях. Остальные жабы, видя её отходящей в мир иной, мгновенно разбежались, о чём-то квакая между собой на своём благозвучном, но непонятном языке.

Миг спустя Амадо уже было стыдно за убийство невинного существа, и обидно, что жабы никогда его не простят и, скорее всего, больше никогда не придут на это проклятое место, где им всем было когда-то так хорошо… Монах в последний раз посмотрел на труп молодой жабы и пошел назад в монастырь, понимая, что вряд ли когда-нибудь вернётся на это место, где в порыве гнева он убил ни в чём не повинное существо. Жаба в последний раз дёрнула лапкой и затихла.

«Вот и всё, – подумал он, – гармония разрушена. Маленький кусочек мира, который был моим прибежищем, теперь не примет меня. Я больше не в ладу ни с природой, ни с людьми, ни с монахами». Амадо поднимался в гору, шёл назад в монастырь, полный отчаяния. Свежее утро сразу померкло для него, солнце начинало палить, и ему захотелось уйти куда-нибудь далеко-далеко, подальше от этого мира, полного уродства и жестокости, созданного, как он теперь предполагал, не Богом, а Дьяволом. Этим утром он убил всего лишь жабу, но чувствовал себя так, словно убил самого близкого родственника, став сразу же одиноким, потерянным в этом мире и полным отчаяния.

Первым делом он решил снять с себя рясу, которая отныне раздражала его. Её тёмно-коричневый цвет отныне стал для него цветом несбывшихся надежд на обретение совершенной гармонии и своего места в этом враждебном и жестоком мире, где все существа заняты только тем, что порождают себе подобных и пожирают себе не подобных. И среди всего этого мучительного разбоя и безобразия только красота создавала хрупкую гармонию, которую он нашёл в своей душе, полюбив безобразных жаб и приучив себя к ним, но теперь рухнула и она.

Амадо не хотел больше оставаться в монастыре. Он решил уйти, и поэтому, ни секунды не сомневаясь, он пошёл к настоятелю и объявил своё решение. В монастыре никого насильно не держали, поэтому уже к вечеру, когда дневное палящее солнце немного ослабило свои жаркие объятия, Амадо переоделся в мирскую одежду и тронулся в путь. В его рюкзаке были тёплые вещи, немного провизии, а в карманах лежала небольшая сумма денег, оставшихся от прежней жизни. Спускаясь с гор, Амадо выглядел как турист, путешествующий в одиночестве по горам. Он планировал до ночи добраться до деревни, где в местном отеле останавливались горные туристы со всего мира, а утром сесть на автобус и поехать вниз, на равнину.

Чем дальше он удалялся от монастыря, тем сильнее поднимался встречный ветер. Амадо наслаждался им, подставляя ему своё лицо, словно тот мог пробраться внутрь него и вынести прочь всю ту тяжесть, которая накопилась в нём за последние годы, проведённые в борьбе с собой и в монастырском уединении, куда не проникали ветры обычного мира. Поднимающийся вокруг ветер словно освобождал его от прошлого, наполнял лёгкостью и звал вперёд, советуя расслабиться и ни о чём не думать и не жалеть.

Уже вечерело, когда вдалеке показалась горная деревня. Зажглись первые огоньки, ветер утих. Амадо уже представлял себе скромный ужин и вечер возле пылающего камина, ведь вечером в горах становится холодно, и ему не терпелось согреться. Ночь обещала быть светлой, над горами вставала яркая и полная Луна. От близости ночи Амадо ощутил прилив сил, ему хотелось всю ночь гулять по горной тропинке, и только холод и опасность нападения хищников заставили его думать о ночлеге в отеле.

Вот и деревня, затерянная посреди гор и готовящаяся «с курами» отойти ко сну. Здесь, едва лишь темнеет, люди запираются у себя дома. Магазины и лавочки закрываются, местность словно вымирает, и только лишь маленький деревенский отель остаётся островком жизни в этом безжизненном ночном мире. Впрочем, даже в темноте Амадо заметил, как разрослась деревенька с тех пор, когда он видел её в последний раз. Здесь был уже не один отель, а несколько, а на месте бедных одноэтажных домиков появились красивые двухэтажные коттеджи. Очевидно, туризм в этих местах процветал, и местные жители богатели за счёт этого. Цены в отеле тоже выросли, но для Амадо сделали исключение, как для своего.

Как только он оказался в номере отеля, воспоминания нахлынули на него. В этом же номере он останавливался когда-то давно, когда уходил в монастырь, и здесь он провёл последнюю ночь до того, как стал монахом. Годы пробежали так быстро, и вот он снова здесь, только движется уже в обратном направлении. Амадо развёл огонь в камине и заказал ужин в номер. Из приоткрытого окна комнаты доносилось пение ночных сверчков, дополняемое нежным бэк-вокалом хора лягушек. Очевидно, где-то рядом был водоём. В этой деревеньке ночная жизнь была только у жаб и сверчков, все остальные жители сидели по домам и готовились ко сну. Амадо закрыл окно, чтобы жабье пение не напоминало ему о случившемся сегодня утром, и засмотрелся на пылающие брёвна камина. Он сидел очень долго, смотря на огонь, и картины всей его жизни проносились в его душе, радуя и терзая.