Под тенью старого сада

Когда-то он жил в рыбацкой деревушке возле большого озера, окружённого со всех сторон горами. Его отец был рыбак, они жили в простом деревенском доме с братьями и сёстрами. Озеро было огромным, с чистой прозрачной водой, а посреди озера располагался небольшой остров, который называли островом влюблённых, так как местные влюблённые, желая побыть наедине, часто приезжали туда на лодках. На острове, создавая необычную гармонию, стояли три развесистых чинары, растущие там с незапамятных времён.

Когда Амадо был молод, он часто брал с собой в лодку краски и холст и уезжал на этот остров рисовать. Дома он стеснялся брать в руки краски и холст, и в искусстве живописи он был самоучка. Он рисовал виды местных гор, и в моменты вдохновения он видел с острова много красивых видов местных гор, выстраивающихся в совершенную гармонию. Как умел, он пытался передать это в красках, но никому не показывал свои картины, потому что отец-рыбак часто насмехался над ним и говорил, что художников в их роду ещё не было. Часто, в ущерб искусству и вдохновению, отец заставлял его таскаться на базар и продавать рыбу. Что поделаешь, на эти доходы жила его семья, как и все семьи рыбаков вокруг.

Однажды, прогуливаясь по местному базару, Амадо увидел юную девушку, лицо которой было настолько прекрасным, что отныне он захотел рисовать только её. Девушка прошла мимо, мельком взглянув на него и улыбнувшись. Не у кого было спросить, кто она и где живёт, поэтому Амадо начал поиски самостоятельно. Он объездил всё озеро на лодке, посещая даже самые отдалённые его берега. По памяти он нарисовал её портрет, и если видел где-то доброго человека, то показывал ему этот портрет, спрашивая, не знает ли он эту девушку. Ведь в деревнях даже в наше время жизнь не такая свободная и открытая, как в городе. Впрочем, в туристической части озера, где стояли отели для богатых иностранцев, один старик сказал, что знает эту девушку. Это дочь хозяина одной маленькой гостиницы, и зовут её Умаролла Бергос. Амадо с трудом сдержался, чтобы не расцеловать деда, и побежал по направлению к той гостинице.

Подойдя совсем близко, он сел в тени дерева и вделал вид, что читает книгу. На самом же деле он наблюдал за зданием, и вот через несколько часов увидел, как Умаролла вышла на балкон и стала развешивать бельё для сушки. Она была прекрасна… Её волосы развевались под свежим ветром, белые руки развешивали гостиничные простыни и наволочки. Случайно она посмотрела вниз и увидела Амадо, сидящего под деревом. Он смутился, покраснел, но всё же нашёл в себе силы улыбнуться и помахать ей рукой. Она не ответила ему улыбкой, но, уходя с балкона, всё же оглянулась и посмотрела на него.

На следующее утро он снова отправился на другой берег озера, но на этот раз у него был план. Набравшись смелости, он вошел в отель, решив для пользы дела снять для себя номер. Отец девушки, он же и хозяин гостиницы, отправился показывать ему свободные номера. Амадо выбрал ту самую комнату, которая была рядом с балконом, заплатил за одни сутки и принялся ждать момента, когда Умаролла выйдет на балкон. Ждать пришлось не долго: вскоре девушка появилась, и с огромным изумлением обнаружила Амадо в соседнем окне. Через несколько минут они уже были знакомы и весело болтали, позабыв о времени и обо всём на свете. Хотя Амадо был из простой рыбацкой семьи, он был умён, хорош собой и понравился Умаролле. Они стали тайно встречаться, тайно, потому что отец Умароллы решил дорого продать красоту своей дочери и выдать её замуж за богатого владельца какой-нибудь фешенебельной гостиницы, расположенной в соседнем городке. И поскольку в деревеньке возле озера всё ещё были полупатриархальные нравы, старый Бергос запрещал девушке встречаться с парнями, чтобы она, не дай бог, не потеряла девственность и не принесла ему внука или внучку в подоле.

Амадо и Умаролла встречались только тогда, когда старик уезжал в город по делам. Впрочем, встречи их носили чисто платонический характер, и о них знали только близкие друзья влюблённых. Иногда они встречались в гостинице, а иногда уплывали в лодке на остров влюблённых. Это были самые лучшие мгновения их жизни, и, целуя Умароллу, Амадо однажды ощутил, как они сливаются в одно целое где-то над головой, обретая вечную и совершенную гармонию.

Однако время шло, и красота Умароллы становилась известна далеко за пределами её небольшой деревушки на берегу озера. Со стороны всевозможных женихов посыпались предложения руки и сердца, но старик Бергос отвечал пока всем отказом, надеясь сорвать для себя джекпот в виде какого-нибудь солидного богача. И вот однажды, когда к Умаролле посватался сын хозяина пятизвездочной гостиницы из соседнего городка, старик дал добро. Ему было наплевать, что жених уже не молод и толст, как настоящий боров. У того также не было ни одного из благородных качеств души, но старику было на всё это наплевать: он мечтал лишь о расширении своего бизнеса и о постройке новой гостиницы на берегу озера.

Тогда, пять лет назад, Умаролле было 19 лет, а Амадо 21. Они решили пойти к отцу Умароллы и рассказать ему, что они любят друг друга. Старик выслушал их с нескрываемым презрением, он вспылил и пообещал, что посадит Амадо в тюрьму, если тот не оставит Умароллу в покое, благо друзей в полиции штата у него много, а в соседнем городке полно «висяков».

Амадо был готов пойти на любой риск, только чтобы остаться с Умароллой: он предлагал ей убежать с ним в большой город, обвенчаться тайно, но Умаролла только молчала и просила подождать. Очевидно, она что-то задумала, но почему-то не посвящала его в свои планы. Амадо почему-то счёл это за предательство, он подумал, что Умаролла больше его не любит, и в порыве бесконечного отчаяния решил покинуть деревню и отправиться в отдалённый горный монастырь. Узнав, что он покинул городок возле озера, Умаролла по ошибке подумала, что он испугался угроз её отца, поэтому она не стала искать Амадо, и с того дня их связь по роковому недоразумению прервалась. Амадо больше ничего не знал о ней, а она ничего не знала о нём. Он думал, что она вышла замуж, а она думала, что он уехал в большой город на заработки и позабыл её.

Амадо в мельчайших подробностях помнил то утро, когда он, решил покинуть деревушку. Было ещё темно, когда он проснулся. Он подошёл к своему окну и решил в последний раз взглянуть на дом Умароллы. Издалека этот дом обычно выглядел размером с маленькую точку, но на этот раз Амадо был удивлён, поскольку видел дом любимой во всех мельчайших подробностях. Он ясно различал окно её комнаты, расположенное на втором этаже, где в то утро велись приготовления к свадьбе. В окне горел свет, и Умаролла сидела на стуле лицом к нему, в платье невесты, а вокруг неё толпились её родственники.

Девушка сидела неподвижно, с бледным и отрешённым лицом, смотря в его сторону в каком-то оцепенении и в глубокой задумчивости. Он различал не только черты её лица, но даже взгляд, обращённый в его сторону, полный одновременно и грусти, и решимости. И хотя с расстояния в несколько миль нельзя было различить даже окно её особняка, Амадо, вопреки всем законам оптики, видел даже то, что происходило в окне… С тех пор прошло более пяти лет, и вот он снова на пути к своей родной деревне, и его сердце бьётся и замирает от предвкушения встречи с той, что была ему дороже жизни.

Огонь в камине пылал, и Амадо вдруг почувствовал, что уже не сможет уснуть в эту ночь. Он редко пил вино в своей жизни, но сейчас был тот самый момент, когда без вина он не смог бы справиться с нахлынувшими на него чувствами. Амадо решил спуститься вниз, в холл гостиницы, и любыми путями добыть из сонного царства, раскинувшегося вокруг, хотя бы одну бутылку вина. Он ринулся вниз по лестнице, и вдруг увидел внизу, в холле, странно знакомый женский силуэт. Ему показалось, что это Умаролла, и в следующую секунду он окончательно понял, что ему не показалось! В холле за стойкой регистрации действительно сидела именно она, и с удивлением Амадо заметил, что за пять лет девушка почти не изменилась.

Увидев его, Умаролла вздрогнула, и через секунду они уже стояли в объятиях друг друга посреди пустынного холла полуночной гостиницы. Но после первого мига радостной встречи настала пора задавать друг другу вопросы, которые посыпались вперемешку с упрёками и выяснениями причин разлуки. Чтобы их разговор никто не подслушал, Умаролла закрыла дверь гостиницы и поднялась в номер Амадо, прихватив с собой бутылку красного вина и пару бокалов. Она рассказала, что замужем за Боровом была всего один день: на следующий день после свадьбы Боров утонул в озере. Умаролла, как и прежде, была остра на язык и любила вернуть острое слово, – дерзость и свобода были в её характере.

– Я не хотела тебя впутывать, – сказала девушка после первого глотка красного вина, – отец и так грозился повесить на тебя какой-нибудь «висяк», поэтому решила всё сделать сама. Из разговора с Боровом я узнала, что он не умеет плавать. Да, этот жирдяй был городским ублюдком, – добавила она. – Свадьба прошла, как и мечтал мой отец, по всем правилам, оставалось только переждать первую брачную ночь. Чтобы Боров и подумать не смог о сексе, я подсыпала ему в бокал снотворное, и всю ночь он проспал, как младенец. А наутро я предложила ему покататься в лодке по озеру.

Боров согласился и мы, по очереди сменяя друг друга на вёслах, поплыли. Когда от берега было уже очень далеко, я сделала вид, что поскользнулась и падаю в воду. Когда я оказалась в воде, то начала кричать и биться, умоляя его спасти меня. Боров ринулся к одному из бортов лодки и наклонился над водой. Я собралась с силами и сделала так, чтобы лодка перевернулась, и Боров с криками и воплями полетел в воду. Я же оттолкнула лодку подальше, и через несколько секунд Боров захлебнулся и пошёл на дно. Потом я доплыла до берега и с видом убитой горем вдовы рассказала, что лодка перевернулась, и мой дорогой муж погиб. Никто даже не усомнился, что это был несчастный случай…

– И хотя Боров был богат, я не взяла ни копейки из его богатств, – продолжала Умаролла. – Я просто его проучила: пусть не сватается к той, кто предназначена для другого!.. И всё-таки совесть меня немного мучила, особенно когда Боров всплыл через месяц, весь ужасный и распухший, как последнее собачье дерьмо. Мне как безутешной и убитой горем вдове пришлось присутствовать на его похоронах: зрелище было ещё то… Боров не помещался в обычные гробы, ему пришлось заказывать особый. После похорон этого разбухшего выродка я хотела тебя найти, но ты куда-то исчез. Я тоже не могла больше жить у озера, потому что его чистая и прекрасная прежде гладь теперь напоминала мне об утонувшем Борове и о моём грехе.

Я попрощалась с отцом и приехала в эту горную деревушку, устроившись работать в гостиницу. А потом, когда отец умер, я продала нашу гостиницу на берегу озера и купила эту, благо она продавалась недорого. И вот уже почти три года, как я здесь живу, и я хозяйка этой гостиницы…

Выслушав рассказ Умароллы, Амадо с облегчением вздохнул, узнав, что она его не разлюбила. Значит, никакого предательства не было, и они просто не поняли друг друга… Амадо рассказал ей также о своей жизни в монастыре, и что он тоже запачкал руки в крови: убил… жабу. Теперь они были на равных, и от этого им стало легко и спокойно на душе. Выйдя на улицу холодной, но ясной и лунной ночью, они заключили друг друга в объятия и снова ощутили, как их души и тела снова сливаются над головой в единое целое, растворяясь в полной и совершенной гармонии. В этот миг Умаролла шепнула Амадо: «Я всегда знала, что ты где-то рядом»…

Через несколько дней Амадо и Умаролла поженились. Они так навсегда и остались в этой горной деревушке, вдали от населённого грешными людьми озера и вдали от холодных и полных одиночества гор. Их жизнь была безмятежной и счастливой, он ни разу не посмотрел ни на одну другую женщину, а она не взглянула в сторону другого мужчины. Правда, за содеянные в молодости грехи всё же им обоим пришлось расплатиться: их первый сын оказался похожим на жирного Борова. Он умер ещё в детстве после тяжёлой и продолжительной болезни, а их первая дочь родилась с одной ногой, которая намного была больше второй ноги. Этот дефект так никогда и не был исправлен: девочка не могла не только нормально ходить, но даже ползать, поскольку её колени были на разных уровнях. Амадо понимал, что в ней воплотилась убитая им жаба, но ничего сделать для облегчения её страданий не мог. Девочка к тому же была умственно отсталая, она не умела разговаривать, лишь издавала звуки, подражающие пению жаб, и пыталась прыгать, как они. Совесть постоянно кусала Амадо, когда он смотрел на неё. Однажды по недосмотру девочка уползла из дома и попала под грузовик. Её тельце было раздавлено в лепёшку, и когда Амадо подбежал к месту происшествия, тело девчушки напоследок лишь дёрнуло своей большей из двух ногой, совсем как у той жабы, которую он убил в молодости…

После этого кармический долг супругов был уплачен, и у них стали рождаться нормальные дети. Амадо и Умаролла до сих пор живут в маленькой горной деревушке. Умаролла заведует гостиницей, а Амадо рисует горные пейзажи. Те, кто видел его картины, говорят, что на них есть отпечаток какой-то древней, высшей и совершенной гармонии

НОЧНАЯ ПРОГУЛКА САМОУБИЙЦЫ

Писатель Роман Психозович Депресняк шёл по ночному городу, направляясь к реке. Его ночная прогулка выглядела бы романтической, если бы он не шёл топиться. Решение покончить с собой возникло давно, и мешало только то, что он никак не мог решиться. Но в эту ночь всё словно шептало ему: «Пора!», и Роман, надев шляпу и пальто, вышел из дома.

Даже идя в свой последний путь, он всё ещё был писателем до мозга костей, и придумывал самый последний рассказ в своей жизни. Начинался он так: «Один говнописатель решил избавиться от своей говножизни путём утопления себя в городской говнореке. Его всё вокруг уже достало: и говнообщество, и профессия говноменеджера, и говноиндустрия, в которой он работал в своём не родом говногороде в самую что ни на есть говноэпоху за самые паршивые на земле говноденьги». (По-моему, гениально сказано, – подумал писатель, и в его глазах загорелся огонёк. – Не вернуться ли и не сесть за комп в последний раз в своей жизни говножизни? – подумал он, но решил всё же продолжать путь). «Ему было искренне жаль прощаться с самим собой, но что поделаешь, пришло время! – продолжал сочинять на ходу писатель. – Пришёл конец его говнотерпению, и он больше не мог занимать своё говноместо в своей говножизни. В его говногениальность теперь верил только он сам, да и то уже не верил. Пришло время платить за свои говноошибки и расстаться навсегда с опостылевшим говномиром».

С этими мыслями писатель подошёл к мосту, немного постоял в нерешительности и пошёл на середину сооружения, чтобы оттуда броситься в воду. Однако на самой середине моста его ждал сюрприз: там стоял некий мужчина, закутанный в пальто, и покуривал трубку. Это обстоятельство сразу же вывело Романа Психозовича из себя, и он не знал, как это будет выглядеть, если он сейчас остановится рядом с незнакомцем. Вдруг тот начнёт задираться или примет его за гея. Роман хотел было пройти мимо, но незнакомец повернулся к нему и приветливо помахал рукой. «Постойте со мной», – проговорил он каким-то странным, как будто потусторонним голосом. Писатель остановился, и молча стал мяться с ноги на ногу.

После недолгого молчания незнакомец проговорил: «Чудесная ночь, – не правда ли?», – на что писатель ответил: «Говноночь как говноночь! В самый раз, чтобы прыгнуть с этого говномоста и прервать эту дурацкую говножинь!» «О, да у вас депрессия? – заметил незнакомец. – Вернее, говнодепрессия?» – добавил он. «Что за говновопрос?! – огрызнулся писатель, – не ваше дело»! «Да, мне действительно нет никакого говнодела до вас, живых, и если вы соберётесь спрыгнуть в воду, то я вас удерживать не буду! Даже помогу, если не возражаете!» – сказал незнакомец. Роман Психозович хотел было что-то возразить, но не успел: тот уже схватил его за ноги в районе колен и с быстротою молнии перекинул его через перила моста. Писатель даже пикнуть не успел, лишь пара матерных слов сорвалась с его губ. Последнее, что он помнил, это был холод ночной воды, которая влекла его на дно чёрной реки. Он хотел было выплыть наружу, но запутался в своём пальто, застёгнутом на все пуговицы. И уже через пару минут его коченеющий труп плыл вниз по течению.

Видя, что дело сделано, незнакомец, стоявший на мосту помахал ему шляпой, хихикнул и скрылся, словно растаяв в воздухе.

Когда писатель очнулся, было тихо и темно. Он ощущал холод, но был почему-то на суше, а не в воде. Над ним тихо шелестели деревья, листья которых переливались в лунном свете, а вокруг, если он ничего не путал, стояли кладбищенские надгробья. Писателю стало жутко, и он понял, что находится на кладбище. «Неужели я умер и меня похоронили?» – пронеслось у него в голове. Роману Психозовичу захотелось бежать отсюда, и он было встал с могильного холмика, как вдруг чья-то костлявая рука неожиданно легла ему на плечо. Писатель вздрогнул всем телом и оглянулся, преодолевая охвативший его ужас. У себя за спиной он увидел всё того же незнакомца, что стоял на мосту, только теперь он был с полусгнившим лицом мертвеца, по которому ползали жирные черви, поблёскивающие в свете луны.

«Кто ты?» – спросил его писатель испуганно.

– Я говнопокойник! – ответил тот с мерзкой ухмылкой. «Где мы?» – спросил его писатель, понимая, что вопрос глупый. «На говнокладбище, дружище!», – ответил мертвец, раскуривая трубку. «И что мы тут будем делать?» – пробубнил писатель, предчувствуя ужасный и зубодробительный ответ своего мрачного собеседника. – «Кормить говночервей!» – выкрикнул зловещий мертвец и дико захохотал в лицо писателю. Он смеялся, широко раскрыв свою зловонную пасть и показывая сразу все уцелевшие зубы. Его оглушительный хохот становился всё громче и противнее, он был уже нестерпим. Писателю захотелось схватить кирпич и засунуть его в эту хохочущую глотку, но вместо этого он зажал уши рукой и закричал сам.

Писатель проснулся от звона будильника, с трудом выплывая из марева кошмара и с изумлением ощущая себя в своей любимой кровати. Он всё ещё кричал, но постепенно приходил в себя, пока не понял, что случай на мосту был всего лишь сном. Облегчённо вздохнув, он откинулся на подушки, понимая, что жизнь, какой бы она ни была, всё же прекраснее того, что он собирался с собой сделать. С этим счастьем писатель вскочил и записал этот рассказ по памяти, благодаря небеса за то, что ужасный незнакомец был только ночной тенью.

ВЕЧЕРИНКА У ЭДГАРА ПО

Шнау Мункер, писательница фантастики и ужасов, путешествуя во времени и пространстве, на рубеже 20 и 21 веков оказалась в России, оставаясь верной жанру мистики и фантастики. И хотя в прошлых жизнях она была широко известна, в этой жизни её творчество не было ещё оценено и отмечено какими- нибудь наградами. С появлением Интернета слишком многие что-то писали и мнили себя писателями, поскольку писателем мог стать каждый, кто чисто физически умел и хотел писать. Но профессиональными писателями лишь были единицы, остальные же числились графоманами трудились на ниве литературы бесплатно, в том числе и Шнау.

В один прекрасный день, проверяя электронную почту, она увидела странное письмо. Это было приглашение не куда-то, а на бал у самого Эдгара По, который должен был состояться в следующее полнолуние, и не где-нибудь, а на… Луне! Писательницу просили явиться в вечернем платье вместе со своими любимыми персонажами, которые населяли её рассказы и повести. Сначала Шнау приняла это за невинную шутку, ведь в Интернете много шутников, но к письму прилагался пригласительный билет, который оплачивал дорогу до Луны туда и обратно и давал право участвовать в вечеринке. Билет можно было распечатать на обычном принтере, что Шнау и сделала. В письме также указывалось, что космический аппарат подлетит к её окну накануне вечером, а её персонажей обещали доставить на бал виртуальным способом, поскольку сами они были виртуальными и в транспорте не нуждались.

Что же касается дресс кода, то рекомендовалось вечернее платье, а скафандр и вовсе не требовался, поскольку на Луне всё будет приспособлено для земных существ и никаких неудобств не ожидается. В переводчике тоже нужды не было, потому что предполагалось, что все писатели будут разговаривать на языке мысли. На Земле это невозможно, но на Луне обстановка совсем другая и там могут происходить совершено удивительные вещи, особенно если ты писатель-фантаст. Всем гостям вечеринки также был обещан сюрприз, но автор приглашения не сообщал какой.

Шнау села в кресло, крутя в руках распечатанный билет и размышляя, сколько же литературных персонажей она создала за эту жизнь и за все прошлые жизни. Только за эту жизнь получалось около ста, и множество в прошлом. Кстати, в их виртуальной реальности она убедилась совсем недавно, когда в конце последней фантастической повести намеревалась убить или покалечить своих главных героев, не прижившихся на планете Земля. Уже был написан финал, где главные положительные герои, окружённые полицией и федералами, должны были погибнуть за своё дело, и тут в её квартире внезапно погас свет. За последние три года это было впервые… Пока она вправляла вылетевшие пробки, мысли были только о том, сохранилось ли в компьютере всё написанное. Заново включив свет, она убедилась, что компьютер сохранил текст, но вместо слов были какие-то квадратики, знаки доллара и извилистой линии, и даже название произведения изменилось. Шнау поняла, что её виртуальные герои не хотели умирать, и поэтому конец произведения пришлось изменить. Главные герои всё-таки нашли выход из положения, ко всеобщему удовлетворению и пользе для всего человечества…

В письме также было указано, что в качестве особых гостей на балу будут присутствовать как ныне живущие, так и почившие известные писатели-мистики и фантасты, а также некоторые классики, как писатели, так и режиссёры и сценаристы. Это её и сильно взволновало и одновременно обрадовало: ведь не каждому выпадает честь встретиться с живыми классиками, например, с Булгаковым, Беляевым, Грином, Оскаром Уайльдом, Гербертом Уэллсом, Шекли, Роулинг, Спилбергом и многими другими… Особенно волновала встреча с хозяином вечеринки, самим Эдгаром Алланом По, человеком необычайного таланта с аристократическим лицом, лишённым симметрии. Если бы можно был сделать его лицо симметричным, то получилось бы два совершено разных лица.

Всё ещё не веря в реальность происходящего, Шнау открыла свой платяной шкаф и достала пару вечерних платьев, которые она не надевала целую вечность. Платья таинственно поблёскивали, приглашая в удивительный мир праздника, полный огня и шумного веселья, от которого она отвыкла. Примеряя платья перед зеркалом, она расстроилась, заметив, что красота её несколько увяла, и платья не могут скрыть то, что скрыть хотелось бы. Но мысль о том, что писатели не должны быть красивыми, а должны быть лишь талантливыми, успокоила её, ведь это же вечеринка писателей-творцов, а не звёзд Голливуда, усыпанных бриллиантами. Так что вопрос с внешностью отпадал, оставалось решить вопрос с талантом.

«У тебя нет никакого таланта, одно лишь тщеславие», – часто говорил ей тот, кого она любила. Он был «простым смертным» миллионером и очень этим гордился. Она знала, что он лукавит, потому что он всегда ревновал её к её произведениям, которые наводили на него скуку. В ответ она дерзила, говоря, что через сто лет его забудут, а её будут помнить всегда… «Всегда, ты слышишь?» «Да какая тебе разница, будут они помнить или нет, если через сто лет ни тебя, ни меня уже не будет?!» – возражал он. Она не знала, что ответить, и почему для неё так ценно то, что она пишет. Ценнее личной жизни, ценнее богатства и даже собственных детей. Поэтому, кода он устал бороться с её жаждой творчества, он просто развёлся и забрал детей.

Для неё наступили бедность и неуверенность в завтрашнем дне, пора скитаний и поисков своего места в мире, время сомнений в собственных силах, которая не закончилась и на тот момент, когда она вертела в руках приглашение от Эдгара По. Или от шутника, выдававшего себя за этого великого писателя. Впрочем, перечитывая его биографию, она заново поразилась той ужасающей бедности, в которой он провёл жизнь, потеряв любимую жену, скитаясь и имея проблемы с алкоголем. В последние годы жизни он жил без денег и без работы, много пил и умер на улице, возле какого-то избирательного участка. Да и в биографиях многих других писателей и поэтов, будь то мистики или реалисты, было столько нищеты, пьянства, неприкаянности и самоубийств, что нормальный человек вряд ли бы захотел быть на их месте. Это касалось признанных классиков, умерших в нищете и болезнях, а уж о непризнанных и говорить нечего.

Поэтому собрать на вечеринку всех этих мучеников и страдальцев было отличной идеей. Тем более многие из них давно мечтали побывать на Луне, вдохновительнице ночных мыслей, мечтаний и чувств. За неделю до вечеринки Шнау села на диету, чтобы её платье лучше сидело и чтобы быть красивой не только духом. Она ломала себе голову над тем, каким будет звездолёт и сколько там будет посадочных мест. Каждый вечер, смотря на встающую за окном Луну, она отсчитывала дни до полнолуния, и вот, наконец, этот день настал. Едва стемнело, Шнау сделала причёску и макияж, надела своё вечернее голубое платье и стала ждать, смотря то на вечернее небо, то в планшет. Даже если она и сглупила, поверив в приглашение на Луну, то об этом никто не узнает…

Как ни странно, незадолго до полуночи в небе показалась летающая тарелка. Не успела Шнау моргнуть глазом, как к ней направился голубой луч и втянул её даже сквозь стекло внутрь комфортабельной кабины, где уже сидело человек сорок пассажиров, словно в обычном рейсовом автобусе. Пожилой кондуктор проверил билет и, улыбнувшись, пожелал ей счастливого пути. По ходу в салон добавлялись ещё люди с приглашениями, но ровно в полночь тарелка резко рванула вверх, и все писатели вжались в кресла, немного опьянев от ужаса, любопытства и непредсказуемости всего происходящего. В иллюминаторах мелькнула Земля, а потом всё почернело и замелькало, навевая мысль о том, что тарелка вышла в открытый космос. Чтобы разрядить атмосферу, из колонок полилась модная музыка, и ужас стал понемногу проходить. Вскоре показалась Луна, сияющая и огромная, и страх на лицах писателей сменился полным восторгом. Луна приближалась очень быстро, и вот она уже закрыла весь вид из иллюминаторов. Путешествие с Земли на Луну заняло не более пяти минут, словно писатели ехали на лифте с одного этажа на другой. И как только тарелка остановилась, кондуктор улыбнулся и пригласил всех к выходу.

Люк открылся, открывая путь в какой-то коридор, как это бывает в аэропортах с самолётами. Пройдя несколько ярко освещённых коридоров, писатели оказались в огромном зале, украшенном расписным потолком со множеством позолоченных светильников. На стенах, обитых дорогим шёлком, были красивые бронзовые канделябры с электрическими свечами, и весь зал напоминал какой-то торжественный храм во время религиозного праздника. По краям круглого зала стояли изысканные стулья, а посреди всего пространства было круглое возвышение, где хозяин вечеринки встречал своих гостей по одному. Чтобы повстречаться с Эдгаром По лично, нужно было сначала спуститься, а потом подняться на возвышение. Все вновь прибывшие писатели выстроились в очередь, и чем ближе Шнау подходила к ожившему классику, тем сильнее билось её сердце. То и дело в толпе мелькали знакомые по портретам лица известных писателей со всего мира, но ещё больше было неизвестных. В зале всего набралось около тысячи человек, одетые во фраки и вечерние платья, атмосфера была праздничной и настроение у всех приподнятым. Правда, не обошлось и без мистики: по периметру круглого возвышения ходил огромный чёрный ворон, косясь на всех присутствующих своим чёрным и недобрым взглядом.

Подошла очередь и для Шнау пожать руку Эдгару По. Писатель вежливо поцеловал ей руку, низко поклонившись. Это растрогало её до слёз, но Эдгар улыбнулся ей и подарил глубокий, проницательный и полный смысла взгляд, значение которого ей ещё предстояло разгадать. После того, как он лично поприветствовал всех гостей, писатель поздравил их с прибытием на Луну и велел веселиться и танцевать, не жалея ног. После танцев слуги вынесли в зал столы, и начался весёлый ужин. Сам Эдгар при этом не присутствовал, так как удалился в другой, виртуальный зал, где приветствовал различных виртуальных героев, которых было гораздо больше, чем самих писателей. Судя по шуму, который доносился из другого зала, героям было весело, и все были довольны. И вот, когда столы убрали, Эдгар По снова вышел и обратился к писателям с речью, которая поразила всех.

– Дамы и господа, – сказал он, – все мы знаем, как нелегка и даже порой невыносима жизнь писателя, человека творчества. Алкоголь, депрессии, творческие кризисы… А главное, страх! Страх ударить в грязь перед лицом вечности, страх, что все труды были напрасны, и что жизнь смоет вас в унитаз… Я говорю грубо, но правдиво. Унитаз, конечно, виртуальный, в переносом смысле… Страх, что я не писатель, а жалкий графоман, есть в каждом из нас, и во мне тоже. Сколько из нас, положив жизнь на алтарь литературы, ушли из жизни через канализацию, так как все их надежды были напрасны. Сколькие были непризнанны и забыты, потратив свою жизнь на составление вымыслов, не отражающих правду жизни… Только единицы остались непобеждёнными в этой войне за вечность и гениальность, остальные прожили свою жизнь напрасно, оставаясь только мечтателями.

Писатели сразу приуныли и зароптали, не ожидая услышать такие жестокие слова на столь весёлой вечеринке. Сразу всплыли на поверхность все страхи и сомнения: а вдруг я не гений, да и вообще не писатель? А так, жалкий графоман… Ведь каждую секунду на сайтах появляется столько всего написанного пером, что через этот лес не прорубиться к свету вечности даже с писательским топором.

– Но я говорю всё это вам вовсе не для того, чтобы расстроить вас, дамы и господа писатели! – продолжил Эдгар По. – Как и было обещано, всех вас ждёт сегодня сюрприз!

– После этих слов Эдгар отошёл немного в сторону, и все увидели, что за его спиной скрывался некий предмет, накрытый тёмой тканью. Эдгар попросил всех присутствующих высказать предположения, что же это могло быть. Предмет был похож очертаниями на стул, и со всех сторон посыпались догадки, что это, видимо, трон гения, на который сегодня сядет один из гостей-писателей. Эдгар улыбался одной половинкой своего ассиметричного лица, а вторая половинка его лица как будто хмурилась и плакала. Когда писатели умолкли, Эдгар сорвал резким движением руки тёмную ткань с предмета, и взорам писателей открылся красивый стул, действительно похожий на трон.

– Друзья мои, братья по перу! – вымолвил хозяин бала, – Этот предмет действительно похож на трон. Но только издалека. Если вы подойдёте поближе, то увидите, что на деле это лишь красивый унитаз. Унитаз вечности, куда смывает несостоявшихся писателей ещё при их жизни, не говоря уже о смерти, после которой уже нет никаких надежд. Признаюсь вам честно, как человек давно умерший и знающий все секреты взаимоотношений писателей и вечности, что большинство из нас и наших творений будет забыто современниками и смыто в этот унитаз. Шанс избежать этого очень невелик: 1 к 99, да и то меньше. И при этом, надеясь сесть на трон вечности вместо её унитаза, мы ведём страдальческую жизнь, полную одиночества и лишений, в то время как большинство трудящихся не печётся о вечности и спокойно любит, верит, ходит на работу и живёт. А ведь вечность никогда не скажет вам честно, чего вы на самом деле стоите как творец… Поэтому у вас всегда будет надежда на гениальность, противоречащая всякому здравому смыслу.

После этих слов Эдгар сделал паузу, рассматривая притихших и застывших от ужаса писателей. При этом в зале установилась гробовая тишина, в которой было слышно, как ходит по кругу ворон, навевающий мысли о непоправимом приговоре вечности, который навис над всеми гостями, словно над заключёнными тюрьмы. В этой мёртвой тишине ворон вдруг громко и противно каркнул, и все уставились на него, словно на посланца ада. После паузы Эдгар По продолжил речь:

– Так вот, дорогие мои, на 99,9 % этот стул является унитазом вечности, и только на одну десятую процента он есть её трон. Сегодняшний сюрприз заключается в том, что вы можете избавиться от сомнений и мучений, бросив в унитаз свой пригласительный билет на бал. Считайте, что это пригласительный билет в вечность, или лотерейный билет, по которому сможет выиграть творческое бессмертие только ничтожно малая часть из всех вас. Сегодня есть шанс отказаться от лотерейного билета и вернуть деньги. Деньги, конечно, в переносном смысле: вы вернёте себе здоровый сон, и больше не будете писать по ночам, утром жалея, что не спали; вы вернёте нормальные отношения с близкими и родными, тепло семьи, вы сможете заниматься каким-нибудь полезным трудом, приносящим доход, и избавитесь от вечной нищеты, долгов и прочего. Вас поблагодарит ваша печень, которая настрадалась от ваших вечных пьянок во время творческого кризиса, одним словом, всё как у людей! Но если вы всё же рискнёте поиграть в эту лотерею вечности, то больше у вас не будет шанса вернуть всё назад. Итак, решайтесь!