Королева двора

Все было в этой комнате, все для настоящей, полной молодой жизни. И одного только в этой жизни не было – не было самой Даши.

Оксана быстро прошла к письменному столу, резко выдвинула ящик и начала выкидывать на пол вещи, которые раньше вынимала очень бережно и осторожно. Здесь было то, что можно найти в каждом девичьем ящике: дневник с обязательным замочком, который при желании можно легко открыть любой шпилькой, куча открыток от подружек и одноклассников, исписанных одним и тем же – Оксаниным – почерком, пачка фломастеров, ластики, карандаши, стопки каких-то рисунков и наклеек – в общем, ворох всякой мишуры, которую и хранить незачем, и выбросить жалко. Но под этим ворохом Оксана хранила единственную коробку, которая в этой комнате принадлежала ей. Хранила здесь не потому, что не нашлось другого места. Нет, просто именно тут после прослушивания Шопена, или решения задачек, или подпевания Визбору ее охватывало непреодолимое желание заглянуть в коробку и насладиться ощущением такой долгожданной и с каждым днем приближающейся мести.

Женщина схватила коробку, села на ковер, скинула крышку и достала первый трофей. Перевернула карточку, прочитала подпись: «Санкт-Петербург». Да, все верно, это «Мариинка» и первый концерт, на который она поехала сама. Не потому, что хотела лицезреть Дину, а потому, что отчаянно боялась: поручение не будет выполнено. Она хотела проконтролировать, и проконтролировала, и даже запечатлела момент исполнения на пленку. Вот белая лебедь склонилась в поклоне, вот она посылает ревущей от восторга публике воздушные поцелуи, а вот склоняется с улыбкой к незнакомому мужчине и принимает из его рук роскошный букет сирени. Оксана, невидимая в глубине амфитеатра, делает снимок и улыбается: «Гонка началась».

Оксана сидела на ковре и вынимала карточку за карточкой: Красноярск, Киев, Екатеринбург, Астрахань, снова Питер, Берлин, Париж, Вена… Жизель, Джульетта, Дульсинея, Спящая красавица и многие другие в одном лице стояли на сцене и прижимали к груди белую сирень, подаренную неизвестным. Букет приносил очередной незнакомец, а дарительница каждый раз из глубины зала озаряла фотовспышкой этот момент. Гонка продолжалась. И если до ее начала Оксана собственно к балету была просто равнодушна, то теперь ненавидела его со страшной силой. И вовсе не из-за специфического отношения к приме, из-за которой заставляла себя ходить на спектакли, а потому, что, изначально не разбираясь в этом искусстве, так и не научилась в нем разбираться. Оксану это безумно раздражало, а как известно, предмет раздражения не может вызывать у человека приятных эмоций. Равнодушие переросло в неприятие, а неприятие в ненависть. Оксана уже не оставалась в зале до конца спектакля, карточек в ее коллекции было предостаточно, она лишь заглядывала в партер, убеждалась в том, что ее гонец с букетом присутствует, и уезжала. Она просто ждала, ждала, когда закончится гонка, чтобы лично увидеть конец. Она его определила, определила Москвой, определила Большим. Женщина не могла только назначить дату, а потому и ждала. И дождалась, и собиралась сыграть главную партию вечера вместе с Диной. Но теперь… Оксана вынула из коробки сложенные газетные листы, пробежала глазами пожелтевшие страницы:

– Дина, вы счастливый человек?

– Безусловно.

– А что для вас счастье?

– Крепкая семья, здоровье близких.

– А сцена?

– Это то, что делает счастье полным.

Это была всего лишь выдержка из интервью, из первого интервью начинающей молоденькой солистки Большого театра. Оксана тогда аккуратно вырезала эти строки, нашептывая с хищной улыбкой: «Посмотрим, как тебе понравится купаться в неполном счастье. И какое неполное счастье ты предпочтешь: без мужа или без сцены». Дина выбрала мужа и на несколько лет исчезла и с большой сцены, и из газет, и из области Оксаниных навязчивых интересов. А потом началось триумфальное возвращение балерины: новые города, новые интервью:

– Дина, вы счастливый человек?

– Конечно.

– А в чем заключается счастье?

– В возможности танцевать.

– А женское счастье имеет для вас значение?.

– Огромное. Семья – это святое.

Оксана взяла очередную вырезку, повертела в руках, увидела обрывок названия газеты «Киевский вестник», посмотрела на фотографию. Дина уже не казалась маленькой, хрупкой девочкой, она производила впечатление красивой, уверенной в себе женщины. Оксана неожиданно вспомнила, что именно на том киевском концерте («Когда это было? Лет десять назад? Да, наверное, так») у нее возникло ощущение, что балерина стала по-другому принимать сирень. Не было уже ни удивления, ни благодарности, ни смущения. Она склонялась к поклонникам, просто выполняя свой долг: этакая уставшая примадонна, нисходящая до свиты ввиду своего исключительного благородства. Оксана тогда подумала, не пора ли нанести удар. Женщина, стоящая на сцене, была состоявшейся звездой и именно так себя ощущала. Она уже могла лететь в пропасть и разбиться при падении. Но затем появилась эта статья. Оксана вчиталась в слова:

«По словам балерины, кочевая жизнь очень нелегка. Конечно, танцевать на разных сценах, гастролировать и дарить энергию своего танца огромному количеству народа – большая удача и честь. Но отсутствие работы в репертуарном театре и занятости в одной труппе означают постоянную разлуку с близкими, которую пережить нелегко. Мы спросили у г-жи Елисеевой, по какой причине муж (а балерина давно замужем) не сопровождает ее в поездках, и получили следующий ответ: «Мой муж – человек, далекий от мира искусства. У него своя работа. Но, надеюсь, в скором времени мы сможем больше времени проводить вместе. Век балерины недолгий. Наверное, когда-нибудь я приду к профессии преподавателя, вернусь в семью, и мы с мужем нарожаем кучу ребятишек. Благо, современная медицина двумя руками голосует за то, что у меня еще полно времени».

Оксана тогда еле сдержалась, чтобы не изорвать в клочья этот кусок газеты. У нее и сейчас задрожали руки, перекосилось лицо, а к глазам подступили слезы. Но она уже читала новую вырезку. Какой-то журнал публиковал материал о венских гастролях русского балета:

– Дина, многие артисты теперь, когда мир стал открыт и доступен, приглашают с собой в поездки членов семей. Вы же никогда этого не делаете, почему?

– Никакого секрета: совместный досуг хорош, когда оба отдыхают. А так: когда один работает – другой скучает. Как только я соберусь в отпуск, обязательно положу мужа в чемодан, обещаю вам.

Оксана представила, как при этих словах Дина обворожительно улыбалась и взмахивала ресницами, и плюнула прямо в смотрящие на нее с журнального снимка глаза.

Следующий клочок бумаги:

– Дина, вы теперь частая гостья светских раутов…

– Положение обязывает.

– Да-да, конечно… Но почему вы практически всегда появляетесь одна? В редких случаях в сопровождении своего импресарио, но и только.

– О! По-моему, импресарио – самый главный для балерины человек. И если он берется меня сопровождать, то я могу только радоваться.

– И все же, насколько нам известно, вы замужем…

– Мой муж не хочет общения с прессой и не жаждет появления своих фотографий на страницах газет и журналов.

– Может быть, вам все же удастся уговорить его на совместное интервью.

– Сделаю все, что смогу.

Новая вырезка:

– Дина, как вы отдыхаете?

– Как великое большинство: лежу на пляже бесформенной растекшейся на солнце массой.

– И все?

– О нет! Иногда прошу мужа намазать меня кремом для загара.

И еще заметки, и снова разговоры, и опять намеки на безоблачную семейную жизнь. И, наконец, последний трофей-интервью месячной давности, прочитав которое Оксана решила: пора.

– Дина, вы как-то говорили, что в будущем планируете заниматься преподавательской деятельностью?

– Да, я по-прежнему об этом думаю.

– Вас ждет бенефис в Большом театре. Вы неоднократно упоминали о том, что возвращение в Большой считаете своим триумфом и ждете, что этот концерт станет вершиной вашего творчества. Можно ли узнать, как долго вы собираетесь оставаться на вершине?

– Вы намекаете на мой возраст? Я понимаю, что не юна и даже, в некотором смысле, уже просто стара для балерины, но собираться уйти гораздо проще, чем сделать это. Я буду оставаться на вершине до тех пор, пока зрители захотят меня там видеть. Не я себя туда вознесла – не мне самой и спускаться. (Читая эти слова, Оксана всегда хохотала и говорила довольная: «Я тебе помогу спуститься, дорогая, не переживай».) Если бы за бенефисом в Большом была пустота, я бы объявила этот концерт последним, но у меня подписаны контракты с «Ла Скала», с Гранд-опера, с Брюссельским, Венским, Берлинским и Пражским балетами, так что их я обязана выполнить (и Оксана снова заливалась счастливым смехом и обещала с придыханием: «Я освобожу тебя от этих обязательств»).

– Дина, несколько лет назад вы вернулись в Москву. Можно ли теперь называть вас столичной балериной?

– Я думаю, человека, который несет русскую культуру в разные страны мира, лучше просто называть русским артистом, а уж столичный он или нет, не имеет большого значения.

– Означает ли это, что ваша жизнь в Москве временная и вы планируете переехать за границу вслед за Хворостовским и Нетребко?

– Нет. У меня ведь нет жены-итальянки и мужа– уругвайца, так что мне незачем и не за кем уезжать.

– Другими словами, вам хорошо здесь с вашим мужем.

– Именно так.

– Появится ли он на бенефисе в Большом?

– Не думаю, что он захочет выйти на сцену, но за кулисами будет меня поддерживать непременно.