Великосветская хроника

– Я рада, что угодила! Знаешь, я уже так соскучилась по тебе, сил просто не имею!

– Ну, мы же виделись вчера! – Воскликнул он, отрывая взгляд от кольца и удивленно смотря на неё.

– Ну и что, это же было вчера! – с грустью произнесла она. – Поблагодари же меня за подарок!

– О, спасибо! – шептал он, целуя ей руки, от пальцев и всё выше, выше. Она же стала трепать его за тёмную шевелюру волос, спрашивая:

– А ну, признавайся – больно? – Её глаза лучились нежностью.

– Не больно, не больно. А вот кое-кому сейчас будет больно, я скушаю Вас сейчас всю целиком!

– Нет, нет, только не всю! Хоть немножко надо оставить, кто же будет править тогда страной? Да и по ночам играть с тобой в карты? А ведь весьма недурно мы играем, да? – рассмеялась она глядя на него.

– Хорошо! Совсем немножко оставлю! – Шептал он, целуя её с большим жаром.

– Учти, дорогой, всем своим поклонникам я запрещаю жениться. А тебе простила даже это! Многое я тебе прощаю!

– Милая, это был долг чести. Вы же знаете, мой друг поэт и воин Филипп Сидни перед смертью умолял меня, чтоб я не бросал его жену, я пообещал. Здесь не любовь, исполнение воли покойного!

– Ну, хорошо, я верю тебе, – шептала она, расстёгивая ему ворот рубашки.

– Я – рад, что Вы мне верите! – проворковал он.

А вот ныне он сидит в Тауэре, приговорён к смерти, и уже не верит своей королеве.

Бывший фаворит, горько вздохнув, прошептал:

– Как изменчива любовь королей! Неужели всё забыто, что было между нами, а ныне – смерть? Какая же ты непостоянная, фальшивая и ненадёжная, Елизавета! Я даже скажу больше, ты похожа даже не на королеву, а на базарную лавочницу, сначала подарила право монопольной торговли винами, а когда нашла нового возлюбленного – отобрала всё и презентовала ему. А я, даже не могу представить счёт за ласки к похотливой старухе, напрасно потерянное время и загубленную жизнь! Надо бы тоже забрать всё назад в виде материального вспомоществования. Короли так не поступают. Видимо, прав был твой король, утверждавший, что Анна Болейн ему изменила, ты не его дочь, а дитя от её любовника. И как пробилась в королевы?! Твою мать казнили за измену королю, тебя выбросили на задворки страны, но ты, всё-таки выползла, применив все силы, на передовую, – уродливая, похотливая женщина! Выпила мою юность, оставила без гроша в кармане, и казнишь! Если бы не связался с тобой, занялся бы чем-то полезным и давно бы нашёл средства к существованию. Не благородная, не благодарная!

Королева в этот момент сидела в своих покоях, тоже вспоминая своего, некогда любимого фаворита и милого мальчика, переживала. Разговаривала сама с собой вслух:

– Ну что же делать? Неужели казнь? Почему он молчит? Почему не подаст мне сигнал о спасении? Такой молодой и – смерть? Зачем ему нужен был этот бунт!? Просто мальчишество какое-то! Да есть стало нечего, после того, как я отняла разрешение на продажу вин! Ведь, что говорить, сама же я избаловала его, приучила жить, ничего не делая, а потом возмутилась, когда мальчик заартачился! Как быть? На что решиться? Он молчит, гордец! – У Елизаветы болела голова, ломило сердце, судорогой сводило шею.

– О, как больно, – простонала она, – поглаживая руками больные места. На шее ведь держится голова! Скоро она скатится с него! Что же он молчит!? Ну, а я тоже хороша! Надо отменить приказ! Что тут раздумывать? И всё же я хочу, чтоб он унизился, лизал мои пятки! Что же ты, гордец, молчишь? Ползи, умоляй, проси о помиловании! – Она гневно заломила руки, как бы отдавая ему приказание. Потом опомнилась:

– А вдруг ему не с кем передать это кольцо? А, может, передал, но человек позарился на драгоценность? Аннулируй же, Елизавета, казнь, зови слуг, прикажи отменить смертный приговор! А как я буду выглядеть перед своими приближёнными? То казни, то не казни! Так и будешь выглядеть, – ты королева, и тебе нечего думать, как примут твой приказ, упраздни немедленно казнь! Не могу, вся дрожу, мучаюсь и не могу! Хочу, чтоб он сам вымолил отмену приказа. Что мне делать? Знаю, я – злая, суровая, противоречивая! Но ничего не могу изменить!

Она не находит себе места. То ходит по будуару, то вскакивает, подходит к шнуру, чтобы позвонить, протягивая к нему руку, то, вновь отходит. Наконец, не выдерживает и звонит в колокольчик. Прибегает разбуженный слуга. Она приказывает ему:

– Принеси сейчас же гербовую бумагу, хочу отдать приказ, – требует она повелительно.

Слуга возвращается, но она вдруг заявляет:

– Иди, спи, ничего не надо! Отворачивается и медленно подходит к тёмному окну. Стоит в растерянности, теребя тяжёлую штору.

Но Эссекс тоже находился в смятении чувств. Он не молчал. Вспомнил о разговоре с кольцом, стал просить охранников передать его королеве. Но они испуганно безмолвствовали. Тогда он попросил вызвать к нему приближённую королевы графиню Ноттингем, чтобы немедленно передать кольцо королеве. Та обещала. Но на утро за ним пришли стражники:

– Вставайте, настал час Вашей казни!

– Не может быть! – вскричал несчастный! Подождите, королева отменит смертный приговор! Вы что-то путаете!

– Нет, она не отменила! Вставайте! Ваш час настал!

– О, Боже! Королева получила перстень, но не захотела обещание своё сдержать! Неверная! Видно боится ревности нового фаворита, если освободит меня. И кольцо моё, наверное, ему передаст по «наследству». Какая мелочность! Ничего не видел в жизни с этой старой перечницей, выпила все соки до дна, а теперь и убивает, чтоб не мешал ей любиться с новым дружком! О, Боже! Прости меня грешного!

Да, она получила кольцо, но под конец приняла решение – отменять казнь не будет, ни смотря, ни на что!

Через час отрубленную голову некогда любимого фаворита в корзине из-под вина, доставили королеве. Она была в трансе: вдруг у головы приоткрылся один глаз, шевельнулись губы:

– С новым фаворитом «играешь в карты» все ночи напролёт?! Поэтому ты меня убила, старая ведьма? – услышав это, а может ей просто всё почудилось, она упала в обморок и долго не приходила в себя. После она поведала об этом по секрету своей любимой фрейлине:

– Поверите, милая, что случилось со мною? Его голова, после смерти заговорила, укорив меня в предательстве… Теперь я не живу, а только плачу, сожалея о содеянном… О, Боже, прости меня!

Рассказав обо всём происшедшем друзьям, Шекспир добавил:

– На что она надеялась, когда подписав приказ – казнить, не подписала другой – о помиловании? Один Бог ведает! Вот поэтому, сейчас сложное время для обращения к ней, с какими либо вопросами! У неё началось запоздалое раскаяние…

Долго не могла Елизавета прийти в себя и вымаливала у Бога прощение за неоправданную смерть юноши и свою глупость, слабость и мелочность. Наконец, высохнув от слёз, придя немного в себя, она решила помочь хотя бы лорду Генри в его беде и этим искупить часть своей вины перед другим! Был снаряжен новый отряд для помощи лорду Генри и, заодно, надо было основательно прижать к ногтю непокорную Ирландию!

А в то же время, в Ирландии Агнесс ждала ребёнка от насильника. Она почти не жила. Стала похожа на высохшую мумию, смирилась со своей судьбой. Похититель не считался с ней. Поступал так, как ему хотелось. Но она немного отвлеклась от своих горьких дум, думая о ребёнке. Прислушиваясь к новой жизни, она понимала – любить дитя – невозможно. Кто его отец? Страшный зверь! Вдруг ребёнок будет похож на него поведением, характером? Как же избавиться от него? Здесь ей никто не поможет. А что она сама может придумать? Он был нежеланен ей, устрашал. Но когда он зашевелился, стал вздрагивать, Агнесс принялась наблюдать за ним. Наконец он начал всё сильнее давать о себе знать, и она смирилась. Стала поглаживать живот и разговаривать с крохой, петь ему песенки. Наконец, когда уж очень буянил и шалил, она урезонивала его, упрашивая успокоиться. Беременность стала проходить легче, интереснее. Каждый день что-то новое замечала будущая мать. Агнесс уже ждала его появление на свет Божий с нежностью, тревогой. Наконец пришло время рожать. Принимала роды у неё та же дворовая девушка, шепнув ей тихонько на ушко, чтоб Агнес держалась, ведь она теперь – мать и надо жить ради ребёнка! Она обмыла пищавшего малыша, вытерла, запеленала, положила рядом с роженицей, под бочок, сказав при этом:

– Какой же он у Вас красивый, полненький, здоровенький! Одно загляденье! Не волнуйтесь ни о чём, я буду всегда помогать Вам, ухаживать за ребёночком! А теперь надо его покормить, госпожа!

– Не смейся надо мной, бедной! Какая я уже Вам госпожа! Но спасибо за помощь и утешение!

Агнесс вынула грудь и прислонила к ней крошку. Малюсенький ротик захлюпал: «Чмок – чмок – чмок!». Она замерла, он становился её отдушиной, отрадой. Крошечный комочек счастья! Теперь она будет жить только для него! А какой он крохотуля, красненький, ручки – ножки малюсенькие! Личико сморщенное, глазоньки зажмурены! Всё такое трогательное, нежное, родное. И она тихонечко прошептала, обращаясь к нему: «Моя крошечка, я тебя очень люблю! Как же мне назвать тебя? Хочу дать тебе красивое имя, чтоб оно принесло тебе здоровье, силу, удачу?! Надо хорошенечко подумать. А пока, беречь и беречь его, спасать от всех бурь и треволнений! Ведь жизнь – не лёгкая штука!».

Покормив ребёнка и убаюкав, задумалась. Сейчас мы его спеленали в рваное тряпьё, а как дальше быть? Надо же ему сшить рубашечки, связать тёпленькие шапочки, распашонки, штанишки, носочки на ножки, чтоб по полу ползал и не простывал. А чтоб не плакал постоянно, надо придумать, что ему в ротик дать сосать, помимо груди. Ой, сколько ему сейчас всего надо, я же не знаю, где это взять! А как далее сложится его судьба? Разрешит ли этот изверг оставить его при мне, или кормилице какой-нибудь деревенской отдаст? И будет там вместе с кошками и собаками по земле ползать, никому не нужный, грязный, голодный. Думала – думала, потом разморилась и уснула рядом с маленьким, обняв его одной рукой, другую положив себе под щёку. Тишина и покой окутали их. По телу разлилась мягкая дрёма.

Однако узнав о родах, тиран прибежал к спящей матери, вырвал ребёнка из её объятий, она вздрогнула, проснулась. Только хотела прошептать: «Посмотри, какой милый мальчик у нас!». Он вынул кинжал и, обратился к Агнесс со словами:

– Ты одна дороже будешь стоить при продаже, сойдёшь за девственницу, научим, как это сделать, а с приплодом – ничего за тебя не дадут! – И проколол ребёнка насквозь. Он даже не успел заплакать, сразу погиб, истекая кровью. Агнесс замерла в ужасе! Слёз не было, только ненависть, она запеклась в сердце, как боль, далеко – далеко и просила выхода:

– Есть подлецы, которых надо вешать,

И лучше, если головою вниз.

Они Вас разорвут, себя потешить,

И из-за них получишь нервный криз.

Есть подлецы, они, что тараканы,

Давить их надо сапогом, ногой.

Они влезают в душу самозваны,

Кусая, наслаждаются собой.