Хаос: путешествие в Элладу

Стефан не особо слушал, что говорила мама. Он уже листал книгу. Красивые картинки так и манили. Боги, циклопы, троянский конь – все это было так интересно и загадочно. Сейчас он искренне не понимал, почему он раньше не интересовался этим. Может, он был слишком молод для этого? Знания о культуре его народа могли бы приблизить его хоть немного к своей семье, которую он никогда не знал и, возможно, никогда не узнает.

– Да, думаю, ты права. Глупо надеяться, что кто-то будет рад видеть меня, – наконец ответил Стефан, отмахиваясь от своих размышлений.

Он вдруг представил, как вел бы себя, если бы к нему домой вдруг явился родственник, о котором он прежде даже не слышал. Вероятнее всего, он бы отнесся к нему с недоверием. Значит, и его вряд ли кто-то захочет видеть.

– Но я не говорю, что это невозможно.

Клавдия допила вино и встала из-за стола. Повисла тишина. Стефаносу показалось, что их разговор был очень интимным: все сводилось к тому, о чем они совсем не разговаривали, когда оставались вдвоем, – об Александросе.

– Ты скучаешь по нему? – тихо, словно боясь спугнуть эту атмосферу, спросил Стефан.

– По отцу? – переспросила Клавдия. – А ты думаешь, есть варианты?

– Просто ты совсем не говоришь о нем, – начал оправдываться Стефанос, расстроившись из-за того, что задал этот вопрос.

– Конечно я скучаю! Да, мне не хватает его рядом. Вся жизнь пройдена рука об руку, а сейчас я должна проживать все это одна. – она продолжала говорить спокойно и медленно, словно речь шла о повседневных делах. – Не секрет, что это должно было случиться в какой-то момент. Еще ни одному человеку не довелось избежать этого. Само собой, я и не думала, что этот момент наступит настолько скоро, но…

Она так настойчиво избегала слово “смерть”, что могло показаться, что речь шла о чем-то другом.

– Я тоже скучаю, – наконец прошептал Стефанос.

Он давно хотел произнести эти слова, но никто не спрашивал его об этом. И вот сейчас он наконец это сказал, осознавая, что по отцу он действительно скучает. Самый светлый человек в их семье. Умеющий пошутить и в то же время умеющий быть строгим, когда это требовалось. Он был человеком, который любил жизнь, и вот он лишился ее.

– Что-то я сегодня устала, пойду прилягу, – сказала Клавдия.

Она прошаркала до коридора. Еще какое-то время слышались ее шаги, пока она не дошла до своей спальни и не улеглась на большую двуспальную кровать, половину которой уже никто не занимал пару месяцев. Стефанос остался на кухне один. Он был уверен, что даже сейчас Клавдия не плакала. Она была доброй, но скупой не эмоции.

Солнце начало садиться, окрашивая облака в золотисто-розовый цвет. Как раз в это время Стефан открыл страницу, на которой был изображен восседающий на троне Зевс. Ему вдруг показалось, что этот огромной мужчина с длинной бородой и оголенным торсом сидел на одном из облаков за окном и смотрел на него. Смотрел на всех и видел все. А золотой свет исходил от него, а не от солнца, рисуя ободок вокруг облаков.

Почему он никогда не был в Греции? На Олимпе? В Акрополе? Почему отец этого так боялся? Его пугала его история? История предков?

Стефанос подошел к холодильнику, чтобы налить себе вина. Белое, которое они пили за обедом, закончилось, осталась лишь бутылка красного, которое они с мамой открыли пару дней назад за ужином. В тот день Григориадис решил приготовить пасту с моллюсками для Клавдии. Он любил готовить, но делал это лишь изредка – когда настроение было таким, что хотелось сделать что-то особенное к ужину. Например, как эта паста с моллюсками, купленными на местном рынке. Тогда продавец заверил, что их только выловили, а дома выяснилось, что не такие они и свежие. Стефанос вообще любил морепродукты. Но в Германии достать свежих обитателей моря сложно.

“Вначале существовал лишь вечный, безграничный, темный Хаос,” – снова прочитал он самую первую строчку. Хаос. Что это такое? Как это можно представить? Это ничего? Или, быть может, это все сразу в одной куче, случайное, беспорядочное? Что имели в виду греки, когда говорили об этом?

Красное прохладное вино оставляло приятное послевкусие. Стефан открыл на телефоне сайт, где покупают авиабилеты.

Откуда: Берлин.

Куда: Афины.

Дата:

Стефан задумался. Когда он может полететь в Афины? В выходные? Какие выходные? Следующие? Или, быть может, эти? Сегодня суббота. Он кликнул на завтрашнее число. Сайт быстро нашел ему билеты. Прямой рейс до Афин в одиннадцать утра или пять вечера. Все-таки утром – это слишком спонтанно. Хотя есть ли разница, если еще пару часов назад он об этом даже не думал. Да и как ему в голову пришла эта идея?

Григориадис выбрал пять вечера. Все же ему потребуется время, чтобы собрать вещи. Хотя… он же не поедет туда надолго. На неделю-две. Можно поехать и в одиннадцать. Он быстро оплатил билет и направился в спальню к маме, чтобы сообщить ей о своем отъезде.

– Мам, – шепотом сказал он, стоя в проходе спальни.

– М? – коротко промычала она в ответ.

Клавдия лежала на заправленной постели и дремала. В ее спальне было достаточно темно, хотя солнце еще окрашивало другие спальни в оранжевый цвет.

– Мам, ты спишь? – спросил он ее все так же шепотом.

– Нет, я просто закрыла глаза, – ответила она сонным голосом.

– Ма, – уже чуть громче прошептал Стефан и сел на ее кровать, – я завтра полечу в Афины. Ты не против? Ма?

– Хорошо-хорошо.

– Ты точно не против? – он погладил ее плечо.

– Делай что хочешь, дорогой. Пожалуйста, накрой меня пледом. Он лежит на кресле.

Стефанос послушно накрыл маму тонким махровым пледом.

– Во сколько? – все так же с закрытыми глазами спросила Клавдия.

– В одиннадцать.

– Хорошо.

Было видно, как сладкий сон овладевал ею, и Стефан, надеясь на то, что мама правда слышала его, а не отвечала во сне, прошел обратно на кухню, где его ждала книга с письмами и бокал вина.

Он снова начал разбирать адреса на конвертах. Ему было сложно прочесть даже их. Почерк был очень неразборчив, а чернила почти выцвели. С помощью переводчика он смог разобрать лишь то, что несколько писем было отправлено с острова Крит, а одно было прислано из Афин. Откуда были другие, он так и не понял. Его ломало от любопытства. И он ни разу не пожалел, что все-таки выбрал утренний рейс: до вечернего он бы просто сошел с ума. Он просидел почти целый вечер, читая мифы и разглядывая иллюстрации. Возникло желание самому нарисовать что-то мифическое. А может, создать своего бога. Какого бы бога, которого еще не существует, он бы изобразил? Бога еды? Да, скорее всего, такого бога в Древней Греции не было. Был бог виноделия – Дионис. Это он успел найти в книге. А как бы выглядел бог еды? Полный мужчина с обвисшей грудью? Да уж нет. Бог еды бы не толстел. На то он и бог, чтобы не быть похожим на людей.

Когда Стефанос дошел до середины книги, в глазах чувствовались сухость и жжение. Он быстро собрал чемодан и лег в постель. Всю ночь ему снились его родственники. Странные люди, совсем не похожие на людей: кто-то с одним глазом, кто-то вовсе без глаз, но видящий при помощи рук и носа. С длинными волосами, без волос, в странных одеждах и абсолютно голые. Сон был странным, жутким, пугающим, но до ужаса интересным. От волнения и предвкушения он проснулся очень рано. Это было несвойственно ему: Стефанос никогда не просыпался сам раньше десяти утра.

Летнее солнце уже освещало город. Большая часть немцев уже направлялась на работу. Часы, висящие на стене уже лет пятнадцать, немного покрытые пылью, показывали без пятнадцати шесть.

Стефанос еще какое-то время пытался уснуть хотя бы на час, но безуспешно. Раздался тихий стук в дверь.

– Входи, ма, – крикнул Стефан, и дверь тут же распахнулась.

Клавдия в синем шелковом халате, накинутом поверх белой ночнушки, встала в проеме комнаты.

– Ты чего не спишь? – спросил Григориадис женщину, которая была еще помята ото сна, но выглядела нежно и даже немного мило.

– Проснулась от солнца. Хотела спросить тебя, во сколько ты улетаешь.

Было радостно от осознания того, что Клавдия все же услышала его вчера, а не отвечала во сне.

– Вылет в одиннадцать. Думаю, через час можно будет уже выезжать, – ответил он и сел на кровать, обнажив свою спортивную грудь. Пытаться уснуть уже не было смысла.

– Думаю, ты неплохо проведешь там время, – продолжила мама. Было заметно, как она немного грустила и, вероятно, жалела о том, что не согласилась полететь вместе с сыном.

– Ты все еще можешь поехать со мной.