Манкая

Она учила детей работать руками и творить, одновременно. Шила потрясающие игрушки! И детки в ее студии, прекрасно занимались тем же. Сначала рисовали то, что хотели бы осязать, потом Юленька помогала им в конструировании, тем самым ребята и получали «мягких друзей», общение между собой в студии и навыки обращения с карандашом, иглой, спицами и много чем еще.

– Фира Рауфовна, я купила для вас крем дня ног и масочку для волос, – Юленька полезла в необъятную сумку, которая болталась на ее плече. – А для вас, Дора Рауфовна, вот, ватные диски. Чуть позже, после занятий, я заскочу в лавку и куплю яблочной пастилы для вас. Вы, пожалуйста, сами не ходите на бульвар. После дождя подморозило, скользко. Не ровен час перелом…

Договорить Юленька не успела. Шикарная женщина лет шестидесяти (а мы с вами помним, что это возраст «цветения», согласно «рекламе Пенсионного фонда»), показалась из квартиры площадки второго этажа, и проговорила прекрасно поставленным голосом:

– Шейки бедра? Юля, моншер, эти два пуделя уже давно мумифицировались. Там и ломаться нечему, – Ирина Шульц, соседка Юленьки по площадке, терпеть не могла сестричек Собакевич – Фиру и Дору.

Те отвечали красавице взаимностью. Поэтому любая встреча этих трех москвичек в чёрт знает каком колене, начиналась и заканчивалась одинаково – склокой. Однако склоки никогда не заходили слишком далеко, ограничиваясь легкими оскорблениями с оттенком высшего образования.

– Дора, ты слышишь? Кажется, ворона каркает. Не иначе, к дождю, – бойкая, кудрявая Фира не осталась в долгу за «пуделей».

Юленька не любила этих склок, потому и поспешила пресечь:

– Ирина Леонидовна, завтра, как и договаривались, в бассейн? Можете подхватить меня в Бобровом? Кирилл не сможет отвезти. – Как всегда при упоминании мужа Юленьки повисло молчание.

После смерти отца, Юленьку опекали и берегли всем подъездом. Но вот уберечь от неудачного замужества не смогли. Кирилл Раевский, красавец и умница, покорил сердце Юли. Добился ее руки и поселился в ее квартире, считая себя хозяином и сотни квадратных метров, и самой Юленьки. Впрочем, так оно и было бы (на счет квартиры), если бы не сосед Яков Моисеевич Гойцман. «Большой» юрист, член коллегий и ассамблей. Знаменитый на всю Москву, точнее ту ее часть, что нуждалась в услугах такого подобного человека. Он вправил Юле «часть головного мозга» и потребовал не давать прописки этому «прощелыге». Юленька отказать не смогла, поскольку должна была дяде Яше. История древняя, потому и вспоминать о ней смысла нет.

Юлю воспитывал отец, талантливый хирург, доктор наук, но безусловный сатрап. После демарша жены он из обычного хмурого врача превратился в угрюмого патриарха. Юленьке приходилось несладко, но судьбою ей был дарован мягкий характер, долготерпение и удивительная способность мириться с предложенными обстоятельствами.

Отец привил ей качества, о которых можно было сказать только одно – вечная жертва. Она выслушивала, утешала, хлопотала, бегала по магазинам с тяжелыми сумками. Дома всегда был обед, на лице улыбка, в дневнике, а позже в зачетке, пятерки.

Сама по себе Юлька не могла не понимать, что живет не так как хочется. В юности даже была попытка протеста. Юльку так достало домашнее рабство, что она ушла из дома на целых четыре часа! Отец заметил это, прекрасно понял, почему и зачем, и начал прессовать еще сильнее. Но, к этому всему, добавилось и взрослое…коварное. «Унижай и властвуй» – принципиальная позиция Виктора Аленникова. Помимо всего прочего, культивировалось в Юльке чувство вины, а, как известно, виноватый человек – покорный человек.

Соседка Ирина Леонидовна, дама не робкого десятка, пыталась говорить с отцом Юли. Воздействовать, угрожать и увещевать. Она твердила неуемному сатрапу, что он погубит дочь, а тот не слушал. Вдобавок, начал выпивать, сначала незаметно, потом сильнее и далее скончался в возрасте пятидесяти двух лет, оставив Юльке шикарную квартиру, весьма убедительный трастовый фонд и приличный счет в банке.

Казалось бы, живи и радуйся, но снова не повезло бедняжке. Встретила Кирилла. Тот же, парень не промах, сразу оценил какое сокровище Юлька и соблазнил девушку романтикой, горячим сексом и безопасными подвигами. Она надела на палец колечко и снова принялась выслушивать, утешать, хлопотать, бегать по магазинам с тяжелыми сумками. И снова готовка, улыбка…

Кирилл и Юля наняли было домработницу, благо, средств достаточно, но хитрый Кира быстро сообразил, что если у юной жены появиться свободное время, то одному Богу известно, на что она станет его тратить. Потому вывернулся наизнанку, но убедил Юленьку, что кроме нее самой мужа ублажить и обиходить никто не сможет.

Кира, кстати, не зря боялся… Юля неяркая красавица. Да, бывают и такие. Поначалу вроде бы не замечаешь ее. Тихая, спокойная, одета неброско, но если уж задержался взглядом на ней, то отлепиться никакой возможности не было. Нет, никаких пышных форм, никакой показной сексуальности, но… Есть слово такое – манкая. Чем манила Юленька мужчин, чем так изумляла их – неведомо никому. Думается, и сами мужчины, попавшие под действие ее удивительного обаяния, не смогли бы ответить.

Среднего роста, стройная. Даже подтянутая, спасибо Кириллу, который направил ее на йогу. Русые волосы необычного пшеничного оттенка: густые и волнистые. Очень яркие серые глаза. Черные брови и ресницы. Губы пухлые … Вот, их и можно было назвать манкими. Так, что, мужики из-за губ, да? Да, и не только. Что-то было в ее взгляде, в повороте головы, в плавных движениях рук и походке.

В краткий период свободы Юленька расцвела, чем обеспокоила соседей своих. Она задерживалась в институте, и редкий день приходила домой без провожатых. То пристанет кто на улице, то одногруппник сопроводит, то старый знакомец увяжется. Так вот и караулили соседи Юльчишку у подъезда, опасаясь за молодую девушку. Были, кстати, прецеденты! На этот случай командировали к выходу Артёма Заварзина, соседа с третьего этажа. Редкозапойного громилу, бывшего боевого офицера Российской Армии. Он, конечно, контуженный, но треснуть мог так, что незадачливый ухажер запросто валился «с копыток».

– Юля, ты слышишь меня, детка? – Ирина Леонидовна дергала Юльку за рукав дорогой, безразмерной куртки. – Я пошлю за тобой машину, а сама буду ждать тебя в раздевалке бассейна либо в кафетерии. Хорошо?

– Ой, нет. Что вы. Езжайте с шофером, я схвачу такси. Ириночка Леонидовна, честное слово, лишние хлопоты.

– Девочки, смотрите, какие сковороды, – Дора привлекла всеобщее внимание к переезду нового жильца, – Чистая медь. Стало быть, женат. Ну, или женщина есть. Просто так подобную посуду не покупают. Готовить будут. Экое счастье, а мы с Фирочкой испугались ночных дебошей. Помните, что тут творилась, когда в квартире Боря проживал?

Все «девочки» дружно закивали, позабыв про склоки, Кирилла и такси. Так было всегда. Жили-то дружно, одной семьей. И уютно им было в закрытом мирке бежевого дома и сквера при нём.

– Ви тут снова глаза протираете? – А вот и Яков Моисеевич, в дорогом пальто и мерлушковой шапке-пирожок, поднялся по лестнице. – Я вам вот где скажу, знаю я за того соседа. Не напрасно же Яша Гойцман есть тот, кто есть. Ви думаете я просто так смотрел в глазок, когда сюда приходил риелтор? Таки нет. Все вияснил, могу и вам передать. Дмитрий Алексеевич Широков. Ресторатор. Ярославский богатырь. Ну, судя по его ресторации, если и дурак, то неявный. А ви тут – женщина, женщина! Повар таки сам себе сможет мацу заварить и форшмак накрутить.

– Яша, так что же ты молчал? – Дора рассердилась. – Мы мандражируем, все в ожидании катастрофы. Напридумывали разного, а ты все уже знаешь.

– Дорочка, ви не трепыхайтесь. Пойдите творожников покушайте, сейчас самое время для них. Полдник. Ну, хорошего дня. А я таки пойду и выпью коньяку.

Сказал и не пошел никуда. Как же уйти, если вот он, нарисовался новый сосед. Поднялся по широкой лестнице и застыл ярославским богатырем посреди площадки второго этажа.

Глава 3

Широков оглядел странное собрание и понял, что это и есть те самые коренные москвичи, о которых он так много слышал от риелтора. Митя давно научился различать лоск показной и лоск натуральный. Тут все было натюрлихь. Неброско и очень дорого. Даже, антикварно.

Вот две старушки-пуделя (похожи очень!), с серьгами в старческих ушках стоимостью сопоставимой, пожалуй, с его квартирой и старинных настолько, что навевали они мысли о Екатерине Второй.

И гранд дама, красивая и ухоженная, выглядела так, словно не Жаклин Кеннеди была женой президента когда-то, а именно она, эта москвичка.

Кошерный гражданин, неброско отсвечивал часами, выполненными на ОЧЕНЬ редкий заказ.

А вот еще какая-то старушка. Куртка дорогая и модная, но огромная. И капюшон такой унылый. Сбился набок, и напомнил Мите о «Тихом Доне». Наталья, жена Григория, порезав себе шею, выглядела так же наверно. Скособочено, криво, уныло. Старушка ковырялась в огромной сумке, но поняв, что происходит нечто, подняла голову в своем дурацком капюшоне и посмотрела на него, на Митю.

Пожалуй, поторопился он с выводами. Никакой старушки под капюшоном не оказалось. А была там девушка… И дальше Митя, даже если сильно захотел, описать бы не смог.

Единственное, что сейчас было доступно парню, это отодрать взгляд от девушки-старушки и понять, как приветствовать роскошное собрание.

Думаете странная мысль? Вовсе нет. Рассыпаться в любезностях? Ну, честно говоря, не особенно и хотелось. Пройти мимо, кивнув? Неправильно. Митя не ждал от незнакомых людей ничего, но подумал о том, что когда и если у него появятся дети и будут бегать по этой вот роскошной лестнице, то было бы недурно, чтобы вот эти старушки, красотка, кошерный и девушка, улыбались им. А не делали неприятные лица, помня о неприятном их папаше.

Значит, нужно поздороваться и ничего из себя не корёжить. Мама в таких случаях советовала говорить правдиво. Точнее, если не знаешь, что сказать, говори правду или молчи. А маме своей Митя верил и вспоминал ее советы даже после ее смерти.

Митю воспитывала мать. Отец растворился в потоке жизни, когда Мите не стукнуло и десяти лет. Мать взвалила на свои хрупкие плечи все заботы маленькой их семьи. Работала в издательстве корректором, а зарплата там совсем невелика. Добавьте сюда то, что издательство было не столичным, а ярославским, и поймете масштаб катастрофы.

Маленькая женщина билась на двух (иногда на трех) работах, чтобы маленький сын ни в чем не нуждался. Чтобы не слышал обидных слов от детей и взрослых во дворе, что оборвыш или босота.

Митя маму свою боготворил. Обожал. Жалел и понимал. Уже в тринадцать лет парень понял, что не может просто так сидеть и ничего не делать, видя, как мать, уставшая до синевы под глазами, приходит домой и валится на постель. Митя «приписал» себе год и прекрасно устроился на работу в городской парк помощником садовника, по нашему озеленителя. Свою первую честную зарплату, мальчик потратил на то, чтобы купить матери новые ботинки. Ее старая пара превратилась в дырявое, ветхое нечто.

Широков до сих пор помнил выражение лица матери, когда он вручил ей свой дар. Слезы, восхищение и гордость, огромная, как ее глаза, родные и добрые. Она ничего не сказала Митьке, просто обняла и поцеловала. А утром категорически запретила работать! Привела веский аргумент на счет учебы и убедила сына, что она справится. Митька кивнул, но мнения своего не изменил.

Мама совсем не умела готовить. Ну, она, конечно, варила супы, жарила котлеты и делала компоты. Но, увы, не вкусно. Так бывает, честно! Не дано и все тут. Ну, Митька, пообещавший матери, что будет учеником школы, а не работником городского парка, решил, что помогать можно и будучи в таком статусе. И начал с того, что запретил матери таскать тяжелые сумки с продуктами, а потом стал заниматься готовкой… Полагаю, вы уже догадались, что получилось у него шикарно. Забавно, но именно это и спровоцировало митино призвание. Оно проявлялось в каждом его нехитром, поначалу, блюде. Вот это призвание и определило его стезю.

С шестнадцати лет Митька работал как проклятый. Учился, как сумасшедший. Влюблялся, как очумевший. Дрался, как психический. Иными словами, все прелести жития юного создания мужеского пола. Но, и замечательная школа жизни! А если учесть прекрасное воспитание и привитые матерью духовность, принципиальность, любовь к чтению, то вывод можно сделать только один– Дмитрий Широков не вырос козлом и эгоистом! Не милашка –святоша, а нормальный мужчина.

А потом умирала мама. Долго. Месяц. Сердечная недостаточность. Прощаясь с сыном, она сделала ему подарок.

– Сыночка, я не говорила никогда. Хотела приберечь деньги, чтобы у тебя была возможность делать то, что хочешь. Я выиграла в лотерею. Удача большая и деньги неплохие. Ты возьми и потрать с умом. И еще одно, продай квартиру нашу. Хорошо заплатят. Вот прямо сейчас и пообещай мне, что сделаешь так, как я прошу!

После ее смерти он впал в ненормальный транс, не в силах осознать всю глубину своей утраты и жертвы этой Женщины! Копить для сына, отказывая себе во всем. Даже в самой малости. И умереть как раз тогда, когда он мог обеспечить и ее и себя и даже больше!

От глубокого кризиса спасла его армия. Год своей жизни он провел в Мурманске. Да, дорогие мои, морфлот. А вернувшись, поступил в Технологический Институт пищевой промышленности (после армии все было проще) и устроился на работу в одно из заведений Ярославля. Уставал, как тысяча чертей, но добился таки и диплома и отличной работы в ресторане пятизвездочного отеля Ярославля.

Потом открыл свой собственный ресторан, потом, все же продал квратиру, бизнес и отправился в Москву. По дороге ему крупно повезло, но об этом чуть позже, ладно?

Все смотрели на него, ожидая первых его слов, будто вопрошая: «Ну, с чем пришел?».

– Добрый день, – и все.

Новые соседи помолчали, видимо ждали продолжения, но, не дождавшись, нестройно приветствовали Широкова. Сам Митька поглядывал на девушку-старушку и поражался ее сияющим глазам, добродушной улыбке. Она так славно поздоровалась, так просто и мило, что он заподозрил ее в желании подбодрить его, здорового мужика. Умилился и продолжил таки говорить.