Манкая

– Люди, как люди.

– Не скажи, Мить. Ни одной простой фигуры тут нет. Собакевичи, например, те еще ехидны. Я люблю бабулек, они интересные, но это не значит, что они милашки. Кстати, дочери известного ювелира. Внучки еще более известного ювелира. И правнучки ювелира Царского двора. В их семье много секретов. Ну, и денег, разумеется, – это Мите было понятно и без пояснения Давы, одни серьги Фиры чего стоили!

– Династия. А их дети? Мужья?

– Нет никого. Так и живут одни. А Ирэн? Видел? Загадка для всех, кстати. Чем жила, чем живет? Непонятно. Есть у отца догадки, но опять таки, все мутно. Но, женщина большого ума и острого языка.

– Дава, а с чего ты мне все это рассказываешь? Я же чужой. Вдруг, мошенник, а ты мне тут … – кстати, хороший вопрос.

Парень только ухмыльнулся.

– Мой папа, сиятельный юрист Яков Моисеевич, еще ни разу в своей жизни не ошибся ни в одном человеке. Он так и сказал мне: «Нормальный гой этот Широков». Я папе своему верю.

От автора: Гой– не еврей.

– Ну, спасибо,– Митя изобразил шутовской поклон.

– Ешьте с маслом, – отпел Дава.

Поулыбались. Закурили еще по одной. Мите пришлось угоститься давиными, ароматными.

– А Юля? – не удержался от вопроса Митька.

Глаза Давы стали еще темнее и еще печальнее.

– Что, понравилась?

Широков сразу понял, что парень влюблен в соседку, похоже давно, и совершенно безнадежно. С такими глазами можно только о горячо любимой и абсолютно недоступной Женщине говорить.

– Интересная девушка.

– Забудь.

– И не думал даже, – приврал Митька, – Она же замужем.

– Юродивая она. Для всех хлопочет, обо всех печётся. А о себе не думает, – сказал горячо и глубоко затянулся.

Широков понял, что тема больная, и решил перевести разговор в другое русло:

– А кто на первом живет?

– О, там у нас культура высокая. Тенор Ведищев и скульптор Гасилов. Ведищев вечно в поездках, а Гасилов в вечном запое и поисках новых форм. На третьем Собакевичи и Заварзины. Ты с Артемием Заварзиным аккуратнее. Он кадровый офицер. Контужен. Сильный и без кукушки в голове. Выпивает раз в половину года, но последствия всегда катастрофические. Жена у него очень хорошая. Света. Героиня, честное слово. Он жив только благодаря ей. Бездетные. Мы тут все бездетные, кроме папули моего.

– Что так?

– Вымирающий вид. Коренных москвичей почти не осталось. Вот мы и вырождаемся, не оставляя потомства. Впрочем, у меня еще есть шанс. Правда, нет желания. Абы с кем детей заводить не хочу, – Дава снова запечалился.

А Широков был согласен с младшим Гойцманом. В его жизни было много женщин, но ни одной из них он не сделал предложения. То занят был, то «абы кто»… Неважно.

– Ладно, Дава. Спасибо тебе. Пойду спать.

– Устал котлеты жарить? Что? Отец выяснил о тебе все. Он же не просто так Гойцман.

– А ты какой Гойцман?

– Я в папулю. Адвокатура махровая, – смеялся Давид.

Тихо прошли обратным путем к своим квартирам и распрощались теплее, чем сами планировали.

Субботнее утро Митька прекрасно проспал, но это позволительно. Ресторан начинал работать в полную силу только после часа дня. Как говорила помощница Широкова, Вера Стрижак, суббота, это «день выгула девчулек». А что это значит? А это значит, что в субботу в «Ярославце» заказывались невообразимые блюда и, желательно, чтобы все это было красиво украшено. И в конце, непременно, «десертик». Малинка, клубничка, сливочек побольше. На этот случай кондитер «Ярославца», Илья Сомов, готовил побольше бисквитов (прекрасного вкуса и качества, надо сказать) и творил для них прекрасные кремы и начинки. И вот что измыслил, хитрец татуированный, крем делал чётко под цвет платья гостьи. Работало безотказно! Особенно тогда, когда он сам, брутальный громила, выносил в зал свое легкое, воздушное и сладкое творение. Дамы пищали от восторга, а он, шельмец, говорил.

– Красное платье? К нему прекрасно подойдет красный крем. Земляника – это ваше. Никаких сомнений! – ставил десерт перед очарованной гостьей и делал «горячий» взгляд.

Митька и сам иногда выносил блюда особо важным гостям. Правда, притворяться не умел, а потому просто ставил тарелку на стол и говорил:

– Мы все очень старались, – кивал гостю и достойно удалялся.

Тоже работало.

Так о чем мы? А, да… Субботнее утро Митя проспал, но днем вышел таки из дома, и столкнулся на лестничной площадке с Юлей и каким-то …. Нет, слово для того мужика, что стоял рядом с Юлькой у Митьки было, только оно непечатное.

Представьте себе павлина, а рядом с ним воробышка. Вот так и выглядела эта пара. Юля, закукленная в широчайшую, дорогую куртку длинною ниже колена, и ее муж, в моднейшем пальтишке, стильной, цветной рубашечке. Брючки со стрелочкой. Часики на руке сияют престижненько. Причесочка , волосок к волоску. Бородка подбрита по последней московской моде.

– О, новый сосед? Наслышан. Кирилл Раевский, – муж Юленьки протянул руку и Митя ответил, – Юля рассказала мне. Как наш дом? Понравился?

И слова, вроде, правильные. И улыбка, вроде, нормальная, но что -то в этом парне было неприятненькое. Чуял Широков и ложь и муть. Впрочем, неважно. Сосед не брат, потому и не стал Митя выёживаться, а ответил просто и по существу.

– Дмитрий Широков. Дом хороший и соседи интересные.

– Да, этого у нас в достатке. Соседей имею в виду. Может на ты, а? – ну, на ты, так на ты.

– Как скажешь, сосед, – Широков смотрел на Юлю и снова поражался ее виду.

Глаза ясные. Волосы сияют. Улыбка приветливая. И сама она, ровная, тёплая. Будто свет от нее идет. Не успел он мысли свои додумать, как Кирилл поинтересовался.

– Это твоя тачка на четвертой парковке? Знатная! Давно говорю Юленьке, надо нашу менять! – приобнял жену, – Да, малыш? Мы же купим внедорожник?

А «малыш» кивнула и прижалась щекой к груди мужа.

– Мне пора. Хорошего дня, – Широкову стало неприятно смотреть на все это, а в особенности на выражение лица Раевского.

– Пока, пока, – это Кирилл.

– До свидания, Дмитрий Алексеевич, – а это приятный голос соседки…

Уже на спуске, Митьке пришлось подслушать разговор супружеской четы.

– Юльчишка, я совсем забыл! К вечеру гости у нас будут. Человек десять, не больше. Ты уж пошурши на кухне, ладно?