Манкая

Яков Моисеевич дверь Кирину захлопнул, разом прекратив поток брани и грязи, той самой, что щедро наглоталась нынче Юля. Да что уж, всем досталось.

Ну, затихли все, помолчали. Артём с Давой рискнули отпустить Митьку. Тот встряхнулся, словно громадный пёс и сразу к Юленьке направился. Та все еще стояла рядом с Джеки.

– Юлька, обидел он? – растрепанный, какой-то пацански отчаянный Широков, стоял опустив руки.

Юленька голос Мити услышала, сразу к нему повернулась, обеспокоилась и принялась высматривать нет ли на нем синяков.

– Нет, что ты. Не успел. Ты как, Митя? Руку поранил, да? Я посмотрю! Мить…тебе больно? – и глаза такие в слезах, тревожные, любящие.

Широков поскорее обнял сокровище и сразу почувствовал ее ладошки на своей спине. Юлька, не стесняясь никого вокруг, обнимала его в ответ и все трепыхалась, тревожилась и беспокоилась о нем.

– Сейчас обработаю септиком. Я аккуратно, Митя. Только немного пощиплет и все.

– Все со мной нормально. Ну, ты чего? Я не ранен.

– Как же не ранен? Вон ссадины, – и слезы покатились.

Две напасти стояли обнявшись, а соседи переглядывались и загадочно друг другу подмигивали и улыбались. Дава заметил на ногах Юленьки тапочки из квартиры Широкова. Он сам надевал их, когда они с Митькой коротали вечера печальные мартовские.

Фирочка рискнула спуститься по лестнице и подойти к парочке.

– Мить, а Мить? Ты успел Кирке по сопатке-то врезать? – Вопрос неуместный, но забавный.

Все и захихикали. Мгновением позже из открытой двери квартиры Заварзиных донесся звук работающего телевизора и громкий крик комментатора: «Г-о-о-о-л!! Наша команда победила!!»

Ну, тут уж ни у кого сомнений не осталось, ни в победе, ни в том, что пришла пора посмеяться громко!

Было с чего, собственно. Вот Митя с Юлей в обнимку. Киросику остались считанные часы в доме. Все живы и здоровы. Ну, и проявилось это простое, домашнее, если не сказать, коммунальное счастье в искреннем смехе. Таком, который стряхивает все ненужное, грязное и бесноватое. Единит и греет души родных, не по крови, но по соседству и мыслям, людей.

Митька засмеялся, вслед за ним Юлька улыбнулась сквозь слезы, Дава осел на пол и угорал. Джеки прислонилась спиной к стене и утирала слезы. Артём обнял за плечи Якова Моисеевича и вместе они хихикали. Дора и Светочка спустились ко всем и поддержали собрание хохотом. Одна лишь Фира пыталась не смеяться. Почему? Так пропустила бабуля самое интересное! Так и не увидела, как «по сопатке» бьют. Когда смеяться сил уже не было, Яков Моисеевич, по обыкновению, подытожил:

– Ну, что, граждане хапуги, посмеялись? Пора и честь знать. Расходитесь уже. Завтра дел много, – повернулся к сыну и дал странную команду, впрочем, все ее поняли. – Дава, фас!

А что Дава? Свой «фас» он уже давно подготовил, осталось только закончить само дело о разводе.

– Все в лучшем виде, папа. Не волнуйся.

Все стали прощаться, ручкаться и уже повернулись каждый в свою сторону, но Юлька выдала:

– Простите, пожалуйста. Я не хотела, чтобы так…

Митька обнял ее крепче, а соседи вразнобой:

– Ой, не смешите мои тапки!

– Юлюшка, ты чего? За что?

– Юльк, с ума сошла?

– Все в порядке, дорогая. Это должно было произойти и хорошо, что сейчас!

И разошлись, разбрелись.

– Юль, иди домой, я сейчас, – Митя подтолкнул москвичку к своей квартире. – Я на пару слов к Якову Моисеевичу.

Юля кивнула и ушла к Мите. О чем говорили этим вечером старший Гойцман и Широков? О том, как выпинать Киру без ущерба для Юленькиной психики. Помогла Ирина, которой дядя Яша позвонил. А чему удивляться? Магические буквы «КГБ» в любое время в России творили чудо. Не взирая на то, что менялась аббревиатура и командование. Юле так и не сказали, что той ночью выпало Кирочке свидание с тремя серьезными мужчинами в штатском, которые и собрали его в дорогу по месту прописки, так сказать. Отвезли на улицу Мясницкую, где проживала бабушка, дававшая Кире статус москвича за пять тысяч рублей в месяц. Что уж Раков там у ее порога делал, никому не ведомо. Да не очень-то и хотелось знать.

Митя вернулся домой спустя час и застал Юльку в гостиной. Она сидела смирно, как прилежная ученица и ждала его. Рядом с ней лежала аптечка.

– Как ты долго. Садись скорее.

Он сел рядом с сияющей свой драгоценностью и протянул правый кулак, тот самый, который так радостно влупил Кире по сопатке.

Широкову не привыкать к подобным ссадинам, больно не было вовсе, но ему уж очень хотелось Юлькиной заботы и внимания. Вот и смотрел он на ее пальчики нежные, на волосы волнистые, пока несостоявшийся терапевт врачевала его. Вот и септик наложила, подула тихонько, спросила, не щиплет ли… Мать вспомнилась. С такой любовью давно уже никто не хлопотал о нем, о Митьке. Всколыхнулось теплое и нежное в душе, просияло ярким счастьем и оставило в Митькиной голове мысль причудливую.

– Юлька, я сейчас! – сорвался ненормальный с места и побежал к Ирине!

Там, развеселив гранд даму, сорвал Юлькину курточку с вешалки, прихватил кроссовки, выклянчил у смеющейся Джеки носочки и айда домой.

– Собирайся! Через пятнадцать минут жду тебя у подъезда, ага?! – даже слушать не стал вопросов, которыми закидала его изумленная Юленька.

Мчался Широков к цветочному магазину. Влетел и тут только задумался, что не знает, какие цветы любит Юля. Пришлось насмешить до колик продавщицу, путано объясняя, что ему нужно. Девушка приняла близко к сердцу просьбу симпатичного парня и собрала ему очаровательный букетик. Чего там только не было! И какие-то розовые торчалки и завитухи голубые, а еще белые и желтые шапочные соцветия. Никаких таких названий цветов Митя знать не знал, но остался доволен милым, небольшим букетом, похожим на луговой. Душевный и теплый.

Сайгачил обратно к дому и издалека приметил девочку свою. Та стояла у подъезда и фонарь, что освещал ее, давал интересный эффект. Теперь Юлькино сияние не только ощущалось, но было видимым.

– Я тут! – подлетел Митька. – Давно ждешь?

– Только вышла, Мить, – а сама Юля уже во все глаза смотрела на произведение цветочное.

– Это тебе, – протянул букет и чуть не погиб от того, как благодарно и счастливо сверкнул ее взгляд нежный.

– Спасибо… Митя, спасибо тебе за все! Ты такой… такой… Я очень люблю тебя! – Поцелуй был теплым, крепким и таким, что запомниться мог надолго.

Они и запомнили его. Оба. И еще то, как долго той ночью бродили по Москве. Чуткий Митька знал наверняка, что обязан увести Юльку из дома, не смотря на все события, которые могли подкосить его девочку сердечную. Болтал обо всем на свете, и Юля ответила ему тем же, забыв с ним о дурном, грязном и гадком. Смеялась его простым шуткам и с удовольствием угощалась вместе с ним поздним ужином в какой-то кафешке в одном из скверов Москвы. Первое свидание? Ага. Так оно и вышло. И поцелуи, и слова горячие, и шепот нежный.

Апрельская ночь, теплая, тихая, стала для них вехой, началом новой, счастливой жизни.

Эпилог

– Дора, клянусь, если помнешь мне платье, я тебя обрею на лысо, пока спать будешь! – шипела Фирочка, сидя в машине, которая направлялась в ЗАГС.

– Тьфу, кому нужно разглядывать твое платье? Ты что, невеста?

– Серьезно?! А кто сегодня все бусы перемерил? Не ты? Сверкаешь, как ёлка новогодняя. Срам!

– Девочки, не ссорьтесь, – Ирина Леонидовна сияя легендарным рубиновым браслетом, сидела на переднем сидении роскошной черной машины премиум-класса. – Вы еще не выпили, а уже дебоширить начали. Намечается классическая свадьба с дракой?

– Ирка, вот откуда ты такая язва, а? Морозно сегодня. И почему они свадьбу летом не устроили? Чего ждали так долго? – Дору интересовал этот вопрос, впрочем, она кое-что понимала, но привыкла получать ответы вслух и от других.