Аттария. Битва за новые земли

Щелкая и протяжно подвывая, где-то готовились к охоте большеротые щелкуны. Звуком капающей воды обманом зазывал на водопой синеголовый острозуб. Совсем рядом со следопытом, мерцая крошечными огоньками, напоминавшими вьющихся светлячков, прошуршала по стволу змея-вечерница. Совершенно слепая и глухая, она реагировала лишь на тепло тел. Рун поспешно отдернул руку и, легко отодвинувшись от ствола, замер. Укус этой, казалось бы, безобидной маленькой змейки, мог мгновенно отправить его к праотцам. Вечерница остановила свой извилистый ход и «прислушалась», потянувшись острой чешуйчатой мордочкой с мутными белесыми глазами к Руну. Ее рот приоткрылся, открывая сочащиеся ядом зубы. Едва дыша, следопыт коснулся мягкой кожи голенища, неслышно проверяя засапожные ножи. Рука ощутила их гладкие рукояти, даря воину спокойствие. Обвив хвостом ветку, змея медленно поднялась в боевую стойку. Боковые чешуйки на ее голове раздвинулись, выпуская ядовитые жала. Вечерница готовилась нанести смертельный тройной укус. Следопыт не стал испытывать судьбу. Миг – и короткий взмах изогнутого ножа убрал опасность с пути.

Легко по-кошачьи спрыгнув на землю, он обтер лезвие и, вернув его на место, огляделся. Временное логово шестилапых встретило его пустующей темной пастью. Быстро исследовав его и, не найдя следов крови, воин немного успокоился. Значит, Скел жив.

«Зачем же ты нужен шестилапым? – мысленно задал себе вопрос Рун. – Что в тебе такого, что они просто не перегрызли тебе глотку, а потащили с собой?» Ответы ждали следопыта где-то в глубине леса, и он продолжил исследовать местность.

Сухая безветренная погода, как и яркий свет Полноликой, освещавшей тропу, были на руку Руну. Следы, оставленные на влажной земле, были четкими и хорошо заметными, и потому среди множества волчьих нетрудно было отыскать следы напарника. Знакомый оттиск зауженного к пальцам следа от сапога Рун увидел сразу. Приметный, запоминающийся. За то не раз ругал он напарника, сомневаясь в его разумности. Что за разведчик, оставляющий такие следы? Но Скел был упрям и продолжал носить удобные и мягкие, сшитые руками Айрин, кожаные сапоги. Они служили теплым напоминанием другу о том, что там в далекой Аттарии его ждет любимая девушка. Сейчас Рун был благодарен упрямству Скела. Теперь у следопыта был шанс его отыскать.

Тропа уводила вглубь леса. Проходя тем же путем, что и напарник, Рун легко представлял, как все было. След ровный, крови нет. Значит, ранен несильно, шел спокойным шагом. Раны Скела, если и кровоточили, то немного. Значит, потеря крови ему не грозит. Сразу за напарником двигался крупный самец. Это было видно по глубоким и крупным волчьим отпечаткам.

– Здесь, следующий за ним шестилапый сильно толкнул Скела, – шевеля одними губами, рассуждал Рун, отмечая следы брызнувшей крови. – И как же ты сдержался, дружище? И сдержался ли? – ухмыльнулся следопыт, понимая, что, судя по развороту ног напарника, тот в лучшем случае одарил обидчика тяжелым взглядом, если не крепким словцом. С него станется. Память вновь подкинула Руну воспоминание о тех далеких временах, когда Рангвальд Могучий привез из завоеванной Аравании и зачем-то оставил у себя озлобленного темноглазого, грязно ругающегося мальчишку. Речь парнишки, выросшего среди неотесанных и грубых воинов, была далека от светской. Священник однажды, не выдержав, силой затащил Скела в умывальню и вымыл рот мылом, чтобы раз и навсегда отучить его ругаться. Однако дурная привычка прочно прилипла к другу. Улыбнувшись своим мыслям, Рун продолжил путь.

Время мчалось так же быстро, как пролетающие с пронзительным свистом сумеречные сиглы. Широкая тропа то петляла, то веером расходилась в разные стороны, словно враг нарочно путал его, стараясь сбить с толку. Но Рун всякий раз вновь безошибочно находил следы напарника, все глубже продвигаясь в странный лес, поросший танцующими соснами, и уходя все дальше от лагеря.

Где-то неподалеку послышалось журчание лесного родника. Почувствовав жажду, он остановился перевести дух. Зная, что у воды небезопасно, следопыт прислушался. Тихо. Лишь мирное бормотание источника, перекатывающего по дну мелкие камушки. Склонившись, он зачерпнул воды. С удовольствием погрузив лицо в наполненные прохладой ладони, Рун принялся жадно пить. Но не успел он сделать и нескольких глотков, как из гущи кустарника на него с рычанием выскочил мощный зверь, похожий на дикую тремарионскую кошку. Острые и длинные, словно изогнутые лезвия клыки угрожающе блеснули в лунном свете. Черная кожа хищника обтягивала напряженное, увитое мышцами, сильное тело, от головы до хвоста усыпанное острыми наростами. Круглые, изумрудного цвета глаза с узким черным зрачком не мигая смотрели на Руна. Небольшие заостренные уши были прижаты к голове. Ожидая нападения, воин дернулся в сторону. Но хищник опередил его, сбив с ног резким ударом крепкого и длинного, словно хлыст, хвоста. За спиной покоился верный арбалет и сумка со стальными болтами. Но следопыт при всем своем желании не мог ими воспользоваться. Опрокинутый на спину, он смог дотянуться лишь до одного из поясных кинжалов. Но зверь не дал ему возможности нанести удар, выбив оружие мощной когтистой лапой и, бросившись на него. Человек и хищник сцепились в поединке, катаясь по влажной земле. Теперь решить исход могла только сила. Рун не был слабаком. Но мощь тремарионской кошки, вкупе с острыми клыками и когтями, превосходила его во много раз. Не успев увернуться, воин пропустил удар, за что тут же поплатился. Острые когти полоснули по лицу, дразня зверя брызнувшей кровью. Чувствуя легкую добычу, разъяренная тварь раз за разом нападала, пытаясь вцепиться ему в горло, но со злобным рычанием попадала то на подставленные металлические наручи, то на наплечники. Взрыв землю когтями и неистово ударяя хвостом, тремарионская кошка в бешенстве зарычала, обдав воина зловонным дыханием. Воспользовавшись моментом, Рун изловчился и, выхватив из-за пояса еще один кинжал, ранил хищника в бок. Взвизгнув, тот дернулся в сторону. На землю брызнула темная кровь. Скользящий удар хоть и получился несильным, но позволил, наконец, воину вывернуться из железной хватки. Перекатившись, он вскочил на ноги и, вложив болт в арбалет, выстрелил. Хищник метнулся в другую сторону, и тот прошил воздух рядом с ним. Второй болт уже готов был сорваться, но в этот самый момент спину Руна обожгло. Острые клыки другого зверя легко прошли сквозь защиту, содрав ее со спины воина вместе с кожей и, откинув его к роднику. «Они охотятся в паре!», – молнией пронеслась догадка. Но воин ошибался. Не ведая того, он стал добычей двух разных хищников, которую они не собирались делить друг с другом. Проехав лицом по земле, Рун с трудом обернулся, увидел напавшего на него зверя и замер в оцепенении. Призрак, которого боялись не только в Тремарионии и называли Ночным демоном, был прямо перед ним и готовился драться за свою добычу. С головой пятнистой дикой кошки и телом змеи он был опасен ядовитым укусом, острыми когтями передних лап и удушающим хвостом. Бой начался резко. Оттолкнувшись задними лапами и, выпустив когти, тремарионская кошка с грозным рычанием бросилась на противника. Тот не заставил себя ждать. Подобно сжатой пружине, он взметнулся вверх, одновременно захлестнув и скрутив хвостом мускулистое черное тело хищницы. В последний момент та успела наклонить голову и выставить вперед костяные наросты, всадив их в грудь Ночного демона. Визг и рычание заглушили мирные звуки ночного леса. Подтягивая непослушное тело, Рун старался отползти подальше от поединка двух сильнейших хищников. По спине жаром разливался яд Ночного демона, парализуя следопыта. За считанные мгновения из тренированного воина он превращался в беспомощного калеку. Толчок ногами. Подтянуться на руках. Еще. И продвинуться. Где-то вдали раздался душераздирающий хрип поверженного зверя. Рун из последних сил продолжал ползти. Сознание затуманивалось. Соленый пот струился по лицу, заливая глаза. И только внутреннее самообладание позволяло ему продвигаться вперед. Еще толчок. И вдруг вместе с осыпающимися камнями и листвой Руна кубарем понесло куда-то вниз, переворачивая и больно ударяя о неровности склона. Наконец, тело его тяжело шлепнулось в неширокую бурную лесную реку, и понеслось, увлекаемое шумным течением от страшного побоища. Вода заливалась в нос и уши. Руна крутило и переворачивало. Ему стоило неимоверных усилий держаться на плаву и успевать поймать очередной глоток воздуха перед погружением. Неизвестно, как далеко унесло бы его течение, если бы не корявые корни марангового дерева, преградившие ему путь. Освободившись от тяжелой ноши и, забросив беспомощного воина в самую гущу корней, бурлящий поток легко устремился дальше.

Отяжелевшее от воды тело полностью оцепенело. Рун и обессиленно уронил голову. Последнее, что он услышал сквозь шум лесного ручья, было странное, едва различимое разноголосое бормотание. Ни узнать, кто это, ни разглядеть, ни даже подумать Рун не успел. Тяжелые веки закрылись, и сознание покинуло его.

Глава 7

Отряд всадников возвращался в лагерь. Ночная битва, пустая погоня, тяжелые мысли о погибших – вот итог стоянки в этом, на первый взгляд, красивом и мирном месте. В лагере их ожидали церемония погребения и прощание с соратниками. С теми, с кем они прошли не одно сражение, выходя каждый раз победителями.

Выехав из леса, братья остановили лошадей. Их взору в свете розовых лучей поднимающегося солнца посреди долины предстали погребальные крады, вокруг которых горели высокие факелы, возвещая о предстоящей церемонии захоронения. У кромки леса вспыхнули костры из беспорядочно сваленных в кучи трупов шестилапых. О врагах на время забыли. А в лагере шли последние приготовления к началу церемонии погребения погибших тремарионцев. Братья молча глянули друг на друга и, тронув коней, медленно спустились в долину.

– Крады высоки, как никогда прежде, – глядя на погребальные костры, проговорил Даргерд после долгого молчания. – И факелов не пожалели. Боги будут довольны.

– Надеюсь, они отправят самых быстрых крылатых дев, и для каждого из наших воинов найдется место за хмельным столом Кригена и Лэи, – кивнул в ответ Освальд.

– Надеюсь, Зана будет милостива к тем, кто не успел взять в руки меч, – тихо ответил Торнвальд, поторапливая своего коня.

– Покой душам ушедших, – добавил Освальд.

К тому моменту, как братья с воинами вернулись в лагерь, к церемонии все было готово. Ждали только их. По традициям тремарионцев кострища были построены ступенями. На самом верху, с мечами в скрещенных руках, покоились прославленные воины, встретившие смерть в честном бою. На средней ступени – воины рангом ниже. Погибшие на поле боя без меча в руках, покоились в самом низу огромных крад. Сильнейшие из тремарионцев ждали Рангвальда Могучего и его сыновей, создав широкий коридор и, воткнув перед собой высокие алебарды и копья. Остальные в тяжком ожидании стояли вокруг крад.

Выстроившись клином, король впереди, сыновья позади, процессия двинулась вперед, словно грохотом грома сопровождаемая ритмичным стуком мечей о нагрудные пластины. Как только король приблизился и остановился у крад, грохот стих. В гнетущей тишине зазвучал зычный голос Рангвальда Могучего:

– Братья тремарионцы! Достойно принять нападение и, так же достойно отразить его, удается не всегда. Прежде удача была на нашей стороне. Но, видимо, мы прогневили богов, раз они забрали в свои чертоги стольких воинов Тремарионии.

Король сердито сдвинул брови, злясь на богов. И, хоть судьба предводителя великой армии приучила его к потерям, он не ожидал, что какие-то шестилапые отправит на небеса стольких воинов. Резко выдохнув, король поднял голову и оглядел собравшихся. Негодование и боль утраты плескались в его тяжелом взгляде.

– Проводим же прощальной песней ушедших в Эльрион. Пусть услышат ее крылатые девы и унесут души погибших в честном бою братьев на небеса.

Низкоголосый хор тремарионцев грянул, как гром среди ясного неба, вспугнув птиц и животных. Воины пели старинную, как сами предки, прощальную песню. Песню, провожающую в дальний путь души погибших братьев по оружию. О том, как за чужими горами, за бескрайними равнинами и каньонами вышли к дороге их матери и жены в черных платьях, распустив свои длинные косы и, осветив факелами путь славных мужей. Как поют они свои песни, сливая голоса в тягучий хор, чтобы не сбили их с пути к великому Кригену темные чары богини тьмы Чатри. Рангвальд Могучий с сыновьями пел вместе со всеми, отпуская боль утраты в окрасившееся в алый цвет утреннее небо. В звуках их песни затихли леса и плечом к плечу замерли в печальном молчании горы, обнажив поседевшие вершины. Песнь оборвалась так же неожиданно, как и жизни погибших. Лишь в полной тиши прошуршал травами легкий Фён, разнося печальную весть по округе.

Посмотрев в небеса и, попросив богов о милосердии к душам его погибших воинов, Рангвальд принял горящий факел из рук старшего сына и поднес к кострищу. Огонь жадно лизнул древесину и, словно спущенный с привязи пес, понесся по последнему пристанищу погибших тремарионцев, входя во вкус и разрастаясь на глазах. Взяв факелы, обрамляющие погребальные крады, воины приклонили колена и подпалили кострища со всех сторон. Скоро они, одна за другой, заполыхали. Во всполохах огня виделись красные с черными подпалинами крылья дев, уносящих души воинов в небесное царство Кригена.

Когда же крады догорели, тремарионцы, следуя древней традиции, сели за грубо сколоченные деревянные столы, взяв в руки наполненные хмельным напитком бокалы.

– Поднимем же бокалы с добрым тремарионским скалдом и выпьем за наших погибших братьев, не оставив ни капли горечи, ибо души их попали в царство великого Кригена! Скол! – громко возвестил король, высоко подняв свой бокал, и осушив его до дна под дружный клич воинов.

– Скол! Скол! Скол! Скол! – кричали они, стуча бокалами о столы.

Скалд лился рекой, мясо зажаренного на костре быка наполнило деревянные миски. Тремарионцы провожали братьев по оружию, не уступая богам в щедрости льющихся рекой напитков.

Когда же бокалы и миски воинов опустели, церемония подошла к завершению. Оставалось лишь развеять по ветру прах усопших. Костры остыли и тремарионцы, зачерпнув по горсти пепла сгоревших крад, двинулись друг за другом к вершине горы вслед за своим королем. Остановившись на самом ее краю, выступающим над пропастью, Рангвальд Могучий вновь оглядел раскинувшиеся под ногами земли. Еще вчера они казались ему мирными, манящими и легкодоступными. Мог ли он предположить, что сегодня будет развеивать над ними прах своих воинов? Нахмурившись и занеся мускулистую руку над пропастью, король тихо проговорил:

– Покойтесь с миром, братья.

С этими словами он разжал крепко сжатый кулак. Выпущенный на волю и подхваченный легким ветром, прах медленно растаял в воздухе.

– Покойтесь с миром, – вторили ему сыновья и воины, соблюдая традиции своего народа.

Дань уважения была отдана, и, вернувшись в лагерь, Рангвальд Могучий вновь созвал совет. Даргерд, Освальд и Торнвальд слишком хорошо знали своего отца и понимали, что непривыкший проигрывать, тот вновь был готов начать наступление.

– Сыновья, – начал он, поправляя тяжелые наручи, что делал всегда в минуты принятия решения. – Мы недооценили врага. Да мы даже не знали о его существовании!.. И поплатились жизнями своих воинов. Пришло время отомстить. И, если вчера я еще раздумывал, стоит ли ввязываться в новую войну после двух предыдущих, то сегодня говорю вам – собирайте армию. На рассвете выступаем!

– Да, отец, – кивнул Даргерд, стиснув рукоять поясного меча. – Отправить ли новый отряд следопытов вперед?

– Да. И пусть на полночи опережают нас, а по пути оставляют нам зарубки на деревьях.

– Вернулся ли Рун? – спросил Освальд. – Не видел его ни на прощании, ни после.

– Он допустил ошибку, и я приказал ему не возвращаться, пока не исправит ее… – нахмурился Рангвальд, уже сожалея об излишней горячности.

Он много раз вспоминал о следопыте. Но вместе с волнением возвращалась злость, и король каждый раз прогонял мысли прочь, оставаясь верным своему слову. Однако, сколь ни хороши были прочие воины, все же он не мог ни признать, что Рун был не просто лучшим из лучших, он был дорог ему… почти как сын. Впрочем как и Скел.

Услышав ответ отца, братья переглянулись. Руна ценили не только за его знания и умения, но и за преданность королевской семье. В его узких, почти черных глазах таились мудрость и такт. Он приносил самые быстрые и точные сведения, за что король и ценил его. К тому же, немногословного и быстрого словно тень следопыта они давно считали частью своей семьи. И то, что Рун до сих пор не вернулся, было дурным знаком. Но все в армии тремарионцев знали – незаменимых нет. На смену даже самым лучшим приходили другие.

– И все же не стоило отправлять его одного, – нарушил молчание Освальд. – Будет жаль…

– Он вернется! – грубо оборвал его отец, гневно полоснув взглядом, и тише добавил: – Должен вернуться. Или я напрасно потратил на него все эти годы.

Даргерд промолчал, поддерживая решение отца.

– Мы могли бы отправить небольшой отряд следопытов ему на выручку, – решился примкнуть к Освальду Торнвальд и тут же пожалел об этом.

Широкие ноздри отца гневно раздулись, выдавая взметнувшуюся ярость. Медленно обернувшись на Торнвальда и смерив его пренебрежительным взглядом с ног до головы, он прогремел:

– Может быть, ты и возглавишь этот отряд?! Или сам отправишься на поиски Руна? Все равно от тебя толку нет.

Резко выдохнув, Рангвальд вновь поправил наручи и отвернулся от младшего сына, не скрывая пренебрежительного отношения к нему. Торнвальд неслышно отступил назад и выскользнул из шатра, не желая нарваться на еще больший гнев отца.

– Вы так и не сказали, почему так быстро вернулись? Почему не добили шестилапых?!

Король был в гневе. В пылу ярости он сметал все на своем пути, не считаясь с тем, сыновья перед ним или рядовые воины.

– У границы леса с танцующими соснами мы встретились с чужой магией, – начал Даргерд. – Кони вздыбились. А воины были так напуганы, что мы решили прежде разведать места.

– У нас самих шкура встала дыбом перед тем лесом. Будто сама Чатри прочертила когтем границу и пустила реку перед нами.