Между счастьем и бедой

– Никаких обид! – поспешила заверить я. – Мне интересно! Выявляется, что одно и тоже качество может быть как положительным, так и отрицательным. Видимо, главное – мера во всём. Ленка! Ты заслуживаешь приз!

– Однако, как умны наши женщины! – воскликнул Алексей.

– Иногда она такая упрямая, – кокетливо поделилась мама. – Вот к примеру…

Доказательство моего упрямства осталось не раскрытым. Маму прервали дети. Они фонтанировали идеями, им некогда было ждать, когда взрослые наговорятся.

– Конкурс рисунков! – объявил мой сын на правах хозяина.

Ребята быстро выстроились неровной шеренгой, держа в руках листы с рисунками. На альбомных листочках можно было узнать всех нас. Родители в момент застолья глазами детей.

– Приз дай лучшему художнику! – потребовала моя племянница Вероника.

Ребятам достались шоколадки, а взрослым – запечённая утка. Глаза светились, звенели бокалы и смех, веселым ручьем журчала беседа. Мы говорили о том, что жизнь после сорока лет обязательно есть, и она будет еще интереснее прежней. Потому что мы бодры и опытны. Потому что мы хотим путешествовать и открывать для себя мир. Мы достаточно благополучны, мы вписались в эту новую жизнь, мы не сломались в девяностые годы, мы не покинули Родину. Получалось, что мы просто молодцы, и всё у нас получится! Однако невнятная грусть тонкой серебряной иголочкой колола мне сердце. Острое ощущение мимолетности момента нахлынуло в самый разгар застолья и уже не покидало. Завтра волшебство этого вечера растает. Люди разойдутся, цветы вскоре увянут. Останется лишь лёгкий след в памяти. Жизнь уже научила меня ценить неповторимые мгновения таких редких встреч. Да, наверно я бываю всякой – упрямой, занудной, еще какой-то – но я любила их, моих близких. Я подарила бы им всем звёзды с неба и по частице самой себя, лишь бы чаще видеться. Я много дала бы даже за возможность удлинить тот день хотя бы на пару часов. Но время никому не подвластно, и день закончился, как и всякий другой.

Разъезжались поздно. Долго прощались в коридоре. Утомленные, подвыпившие кавалеры неуклюже подавали пальто своим дамам, путали шарфы, роняли перчатки. Теперь уже взрослые колготились, словно школьники, а дети, хоть и зевали давно, но были довольны, что сегодня им позволили нарушить режим и не сдерживать себя в своих проявлениях.

Дом затих. Вместе с гостями улетучился смех, умолкла музыка. Муж уже дремал, а я ещё раз прошлась по комнатам, полюбовалась букетами. Впервые у меня так много цветов! Мне показалось, что после полуночи цветочные ароматы усилились, будто громче стали. Может, они так общаются – запахами? Ведь не зря их называют живыми. Цветы проживут в нашей квартире недолгую, хрупкую, но прекрасную жизнь. Я буду их холить до последнего дня угасания. Я стояла в своем цветнике совсем одна и прислушивалась к себе. Грусть нехотя покидала меня, словно бесцеремонный непрошенный гость, вдруг понявший, что ему не рады.

Всё в природе готовилось к рассвету, когда я, изрядно уставшая, забылась сладким сном рядом с любимым мужем. Почти половину из своих сорока лет я засыпаю с этим мужчиной. Нас, пожалуй, можно назвать счастливой парой. Наша размеренная семейная жизнь может показаться скучноватой, слишком предсказуемой, лишённой остроты, но у меня не было другого опыта супружества, и именно такая форма сосуществования казалась мне единственно возможной и приятной.

Глава 2

Бабий доктор

Доктор Пушкаревский уезжал рано, не завтракая. Жена еще спала, дети тоже. Педиатр Пушкаревская работала в районной поликлинике рядом с домом. У Саньки и Аньки весенние каникулы. А у главы семьи – операционный день.

Конец марта. Асфальт местами уже вскрылся. Впереди его старенькой «Нивы» деловито двигалась снегоуборочная техника. Серый снег обреченно шлепался в кузов. Вдоль дороги тянулся аккуратно срезанный сугробик с прослойками черноты, похожий на огромный шмат сала с прожилками. Но и он скоро растает, растечётся по земле, припекаемый солнцем.

Привычный маршрут не отвлекал от раздумий. Думалось доктору о шестнадцатилетней девочке, которую привезли в его отделение из далекого поселка. «Очень похоже на опухоль яичника. Нет, все же с неделю понаблюдать! Повторить все анализы и УЗИ, – размышлял доктор. – УЗИ пусть сделает Шерстнёва. Она мастер своего дела». Хирург Пушкаревский привык доверять только своим, проверенным специалистам.

«А как быть с говорливой бабулей, Марьей Владимировной? – мысли сами летели дальше. – Выдержит ли её старое сердце операцию? Надо посоветоваться с кардиологом. Да и Альфия Шакировна, анестезиолог, пусть подключается. Бабушка, конечно, крепенькая с виду, кремень, хоть ей и семьдесят два годка. Но риск есть».

На пустынной автобусной остановке отчаянно махала рукой молодая женщина с большой неуклюжей сумкой. Явно приезжая. И, кажется, беременная. Пушкаревский остановился, спросил с улыбкой:

– Куда так торопишься в такую рань?

– Довезешь до онкологического диспансера? Очень надо. Из деревни Балтачево я. Дорогу толком не знаю, но нужно мне на приём очередь занять пораньше. Говорят, народу там уж очень много собирается. Боюсь не успеть, – взволнованно поведала незнакомка.

– Садись, нам по пути.

Женщина сильной рукой легко забросила сумку на заднее сиденье, а сама проворно села рядом.

– На приём, значит? – уточнил Пушкаревский.

– Да, буду проситься, чтоб взяли. У меня направления нет – вот какая штука!

– Так как же ты без направления поехала? – удивился Пушкаревский.

– Не дают, сволочи, в нашей районной больнице. Сами-то разобраться не могут. А я чувствую, нелады со мной. Тётка у меня здесь в городе, навела справки. Говорит, к Пушкаревскому надо. Спец по нашим бабским болезням самый лучший. Буду к нему порываться. Как думаешь, возьмет он меня без направления? Не выгонит? – молодуха была не робкого десятка, звонко сыпала словами.

– Думаю, можно попробовать. Только он принимать будет с 16-00 на первом этаже. С утра у него операции.

– Ну, ждать буду, погуляю. Очередь пораньше займу. А ты там работаешь?

– Там.

– То-то я чувствую, пахнет у тебя в машине больничкой! Не поможешь?

Пушкаревский прямо-таки ощутил, как два карих глаза смотрели ему в висок, жгли угольками. Он, не отрывая взгляда от дороги, неопределенно сказал: – Посмотрим. Ты подходи в 16-00 в поликлинику, спроси, где первичный приём.

– Слушай, – она развернулась к нему всем телом. Пахнуло какими-то цветочными духами. – Я могу хорошего деревенского мяса тебе привезти. Мёда. Сахара. Я в совхозе столовой заведую. И своих две коровы. Ты с этим Пушкаревским поговори, а? Не пропадать же мне!

– А дети есть? Муж? – доктор Пушкаревский улыбался.

– Есть! Двое. Девка да малайка. А муж… – она чуть призадумалась и энергично махнула рукой. – Есть, в общем. Ну, поможешь что ли?

– Приходи. Видно будет. Сообразим чего-нибудь.

– А я мяса тебе…

– Мясо-то с собой везёшь, что ли? – усмехнулся Пушкаревский.

– Нет, мёд только прихватила на всякий случай. Но я привезу, ты не думай, не обману.

– Ладно, сиди там в 16-00. Не уходи до конца приёма. Все, приехали. Тебе сюда, а мне в другое здание. Видишь крыльцо? Туда и ступай.

Молодуха подхватила сумку и была такова.

Доктор Пушкаревский поставил «Ниву» под сосенками во дворе, направился к себе в кабинет.

Звуки и запахи. По ним каждое утро он определял, как прошла ночь в его отделении. Шаркая тапочками, новенькие пациентки тянулись вдоль стеночки к лаборатории. В руках баночки с анализами, в глазах испуг. Ничего, обвыкнутся. Не они первые, не они последние. Санитарка Галя домывала коридор, гремя шваброй и гулко топая. Гале было чуть за пятьдесят, но, несмотря на возраст, она ухитрялась мыть полы в каких-то невозможных босоножках на высоких квадратных каблуках. Кажется, лет тридцать назад эта модель была в моде. Кажется, громоздкое сооружение называлось платформой. Сама же Галя была моложавой крепкой блондинкой. Звезда кино Мерилин Монро вряд ли сумела бы выглядеть лучше Гали в этом возрасте, останься она в живых. Но актриса давно ушла в мир иной, а энергичная санитарка величаво и шумно передвигалась по коридору на немыслимых платформах, горделиво неся швабру, словно скипетр. И ведь чисто мыла! Не придерешься.

В кабинете доктор Пушкаревский включил громкую связь со старшей медсестрой. Спокойный ровный голос отозвался сразу:

– Доброе утро, Сергей Алексеевич.

– Доброе пока. Как дела, Рая? Кто у нас дежурил? Руслан?

– Он спит. Мы не будим пока. Ночью откачивал воды у Семёновой. Помните её? Ночью муж привозил.

– Ну, все сделали?

– Конечно. Руслан все и сделал. Эльвира помогала.

В дверь поскреблись. Так могли только свои.

– Войдите! – крикнул Пушкаревский.