Дневник замужней женщины

Сколько еще обидного было за пять лет жизни в семье Миши!.. Вспоминать не хочется. Ты, наверное, думаешь: «Это такие пустяки! Зачем обижаться?» Но путь к главной цели у каждого человека идет по дороге, наполненной всякими пустяками. В короткой человеческой жизни нет мелочей, каждый день, каждый шаг важен и ценен. Нехитрые бытовые радости тоже нужны. Но когда тебя злые и досадные мелочи тюкают ежедневно, да еще по сто раз за день, то количество начинает переходить в качество. Они имеют свойство накапливаться и выходить на первый план, затирая лучшее, более высокое… Это так банально.

Есть огромное по времени прошлое, есть неосвоенное будущее. А настоящее – это всего лишь короткий интервал между ними, и мне хотелось, по возможности, сделать для своей семьи каждый его миг счастливым. Вот и занималась тонким «рукоделием», пытаясь вывязать красивое полотно взаимоотношений с мужем и с его семьей, стараясь вовремя подхватывать упущенные петли… А семья Миши продолжала решать свои проблемы по-итальянски, криком непонятно что доказывая друг другу… Как я могла их излечить, если мой собственный мозг уже занялся тоской, и щемящее чувство неудовлетворенности не покидало меня ни на один день?

Понимаешь, Кира, я ждала от Миши моральной поддержки, добрых слов, нежности, хотела, чтобы он откликался на мою заботу о нем, но я все больше убеждалась, что муж совершенно не понимает простых истин. Он не задумывается над ними, считает их ерундой. Он не желает понимать, что жизнь состоит из моментов, которые могут радовать или ранить близких. Собственно, он никогда не прислушивался к себе, не рефлексировал. День прошел – и ладно. И меня не слышал.

Вот тебе простой пример. Пришла я из магазина. Муж сразу забухтел: «Зачем принесла черный хлеб? Где ты такие дурацкие булки откопала?» «Другого хлеба не было. Может, не завезли или разобрали. А эти булки я купила, потому что в хлебнице совсем пусто, – ответила я обиженно. – Сам подумай, неужели я взяла бы эти, если бы рядом лежали твои любимые? А как бы ты поступил? С пустой сумкой вернулся? Ты же не можешь без булок завтракать. И вообще… я бы уважительно спросила, заранее оправдывая твой выбор, а ты с упреком, будто я в чем-то виновата».

Меня обижает его манера во всем, даже в мелочах винить меня.

– Обычная манера. Моя подруга вышла замуж за моряка. Ради семьи он оставил море и нашел работу в порту. Ревнивым был, не хотел жену надолго одну оставлять. Но тут начались капризы: «Почему к обеду нет мяса? Я мужчина!» «Если ты мужчина, так зарабатывай. Здоровый мужик, а сидишь на семидесяти рублях, как вахтер-пенсионер. У тебя двое сыновей растут. Чему ты их учишь?» – возражала ему жена. Так он еще и пить «с горя» начал, и винить ее во всем стал. Жена ему плохая! «Ты сам принимал решение, я тебя не неволила. Хоть сейчас иди в море или на суще ищи достойную работу. Понравилось бездельничать и жить на всем готовом?» – сердилась жена. Она все испробовала, чтобы мужа от бутылки отвадить, даже в церковь пошла к батюшке за советом. Видно, понадобилось добрать… не только людского, но и чего-то свыше… Преклонила голову пред иконой, а ее вдруг будто закрутило-завертело в вихре… Она потом ничего не помнила из того, что с нею тогда происходило. Одно поняла: расставаться ей с мужем надо. Но не решилась, не поверила в промысел божий. Он ведь отец мальчикам. Лет десять нервы мотал семье, пока дети сами не поняли, что такой отец им не нужен. Стыдиться, сторониться его стали. И только тогда она развелась.

– Когда событие, протяженное во времени…

– Бывший муж преследовал, грозил, требовал часть квартиры, подаренной мамой еще в ее девичестве… Когда вода выше головы, то уже неважно на сколько, – с усмешкой заключила Мария.

Сизифов труд – объяснять Мише то, что не заложила в нем семья еще в детстве. «Он, наверное, жил в своей семье, закрываясь от всего, в том числе и от хорошего?» – пыталась я понять и оправдать мужа. «А теперь он боится уронить себя в собственных глазах и, особенно, в глазах матери? Как же он с таким характером ведет себя на работе?» – волновалась я.

Быстро дома сполз с Миши внешний университетский лоск, смылась показная интеллигентность. Насквозь фальшивым оказался. Он перестал притворяться хорошим. Теперь в любом моем действии, в обычных словах, он, как и мать, видел только плохое, искал гадкий подтекст, и мне приходилось тратить много усилий, чтобы спокойно, терпеливо доказывать обратное. Чаще всего не удавалось. Если ссорились родственники мужа, я еще как-то могла терпеть, но когда нес ахинею муж, я, оставаясь без малейшей опоры, падала духом и уже смотрела на себя как на человека, который никогда не сможет выбраться из выгребной ямы. Я видела, что несмотря на мою способность любить, на умение делать добро, счастья не получалось. А мне казалось, что я заслуживала его. Были моменты, когда мне не хотелось жить. Я думала, что если не смогу переиначить свое теперешнее положение, не найду другого выхода, то терпение мое не безгранично… Конечно, это было глупо. Но как ни странно, эта мысль напоминала мне о необходимости бороться за свое счастье.

Как-то раз ехала я в трамвае с работы. Мой начальник случайно оказался рядом и шутливо обратился ко мне:

«Что-то вы одна так поздно гуляете? Почему муж не встречает вас?»

«Он в Сочи лечится», – ответила я.

Начальник рассмеялся:

«В Сочи, дорогая, не лечиться, развлекаться ездят».

Но, увидев, что его слова задели и расстроили меня, успокоил:

«Пошутил я, не сердитесь».

И вдруг он вышел на остановке вместе со мной.

«Не нравитесь вы мне последнее время», – сказал он, внимательно глядя мне в глаза.

Я опустила голову. И почему-то захотелось мне выложить ему все, что наболело:

«Дела мои обстоят не лучшим образом…»

Он слушал внимательно, как-то даже грустно. Может, уже не раз слышал или видел подобное. Потом сказал уверенно и твердо:

«Выбирайте один из двух путей: или рожайте детей, или занимайтесь наукой. О себе, о своем будущем думайте, а не о семье мужа. Неразрешимых проблем не бывает. Бежать от тупой обыденности нужно в науку или искусство. Вы же не готовы довольствоваться имеющимся? Пока вы молоды, не упускайте своих широких возможностей. А глупости из головы выбросьте, это малодушие. Вы умная, сильная, красивая. Излишняя мягкость вас губит. Во всем надо иметь чувство меры, даже в доброте».

«Хороший вы человечек!» – добавил он, и быстрым шагом направился к трамвайной остановке.

Я была удивлена и обрадована поддержкой этого человека, первой в этом городе. Я послушала его, с радостью ухватилась за его идею, и даже припомнила свою студенческую мечту продолжить заниматься наукой. Уже на следующее утро я пришла в ректорат с заявлением, чтобы получить направления на сдачу экзаменов в аспирантуру. И сразу, будто с души камень сняла. Нет, жизнь в семье оставалась прежней, но изменилась я и мое отношение к ее мелким пакостям. Они уже не так задевали. У меня была новая серьезная цель. Я почувствовала себя человеком! «А горите вы все синим пламенем!» – весело думала я, потому что едва эта мысль четко сформировалась у меня в голове, я уже не могла и не хотела думать о ссорах. Кира, тебе, наверное, чуть проще жилось? Свекровь у тебя – простая, деревенская женщина, а муж уже в студенческие годы был деловой и самостоятельный.

– Других проблем хватало. Расскажу потом. Продолжай, – нехотя ответила я подруге. Сегодня мне не хотелось говорить о своей семье.

Но по тону и по той заминке, которая последовала после вопроса, Мария поняла, что не все и не всегда было гладко и в моей жизни, что тяжело мне, не настроившись, поднимать пласты прошлых лет. И она продолжила исповедоваться, ничего не утаивая.

– Ну так вот, поняв, что мне не перешибить нравы этого семейства, и что в таких условиях мне лучше спрятаться в скорлупу и поставить перед собой другие задачи, я начала серьезно готовиться в аспирантуру. Сначала сдала на «отлично» философию. Затем взялась за немецкий язык. Мне даже показалось, что от меня отстали. Конечно, бурные спектакли продолжались с обычной цикличностью. Матери надо было как-то разряжаться, и она по-прежнему устраивала сцены из-за каждой ерунды. Видно, без подобных «ритуалов» жизнь ей была не в радость. Покой в семье не про нее. Может, от скуки ее разбирало? Но я уже относилась к ним с некоторой долей иронии.

Я не раз упрашивала Мишу по вечерам уходить из дому на прогулку, чтобы не быть участниками и свидетелем ссор, но он не соглашался, ссылаясь на усталость. А может, ему тоже требовалась разрядка. И вдруг он предложил мне:

«Пойдем, прогуляемся по городу?»

На сердце у меня потеплело. Ну, думаю, лед тронулся! Наконец-то он понял, что нам надо хоть иногда оставаться вдвоем. Ведь совсем личной жизни лишились. Только слышу продолжение его слов:

«Приемник свой новый возьму, «Спидолу», может, кого из знакомых встречу. Так хочется похвалиться!»

Я загрустила. Не меня, приемник Миша «выгулять» решил. И все-таки это была прогулка вместе, наедине. И мне было хорошо, и он был весел. Вернулись. Только переступили порог дома, как сразу почувствовали тишину перед бурей. «Боже мой, что еще случилось? В чем теперь мы виноваты?» – подумала я тоскливо. Начался скандал на три часа. Было уже около часу ночи, а я никак не могла понять суть ругани, почему мы на этот раз оба оказались гадкими? Но когда разъяренная мать швырнула тяжелую медную кружку в приемник, сделав огромную вмятину на любимой игрушке Миши, я поняла, где «собака зарыта».

«Она и к приемнику ревнует?» – недоумевала я. Еще через час я уяснила, что мать не разрешала выносить приемник из дому, а сын не послушался, и она увидела в том мою вину: я ей подлянку устроила. Свекровь считала, что сын обязан подчиняться только ей, что моего согласия ни на что не требуется. Тут уж я подала голос:

«Я была против того, чтобы Миша брал с собой приемник. Мне хотелось, чтобы муж мне уделял внимания, а не игрушке. Это во-первых. А во-вторых: вы хвалитесь своей религиозностью, верой в бога, но не знаете, что в святой книге говорится о том, что, женившись, мужчина должен уйти от родителей, притулиться к жене и жить с ней в добром согласии. В Библии подчеркивается, что статус жены в семье выше статуса обоих родителей. Сын обязан почитать родителей, заботиться о них, но жить должен с женой, свою семью создавать, а не оставаться под маменькиной юбкой, как цыпленок под наседкой. К слову сказать, это невежество с вашей стороны не знать основных религиозных постулатов. Если вы верите в Бога, вы обязаны выполнять его заветы. И тогда в вашей семье будет мир, покой, взаимопонимание и благоденствие. (Мамаша воспримет мои слова как беспардонные?) Миша взрослый, самостоятельный мужчина и имеет право на свое мнение и свои желания! Все ваши братья создавали свои самостоятельные семьи. Почему же вы не отпускаете своего сына?»

Конечно же, на меня набросились все женщины его семейства. Начались манипуляции чувством вины. И мать, чутко улавливая размолвки между родственниками, продолжала себя разжигать. Потом все пили лекарство… Все как обычно. И я знала, что через неделю, если не раньше, все опять повторится. И это нормальная жизнь? Труха, опилки – как ни назови. Оставаясь во власти волнений, я долго не могла уснуть. Миша ночью стонал и охал, обижался на мать, но на следующий день все встало на прежние места. И он упрекал меня:

«Лезешь тут со своею честностью! И я еще должен тебя защищать? Ты им со своей порядочностью и даром не нужна. Ты для них персона нон грата».

«А для тебя?» – спросила я, но ответа, конечно же, не получила.

Защищать, делать кому-то добро в этой семье считалось глупостью. Они цинично не признавали того, что репутацией порядочного человека можно гордиться. Я часто слышала от них за своей спиной насмешливое: «Ученая, а дура».

– Непередаваемые ощущения! – грустно съязвила я.

– Невозможно переломить судьбу, невыносимо трудно пересиливать себя, непросто терпеть… – дрожащим голосом продолжила Мария.– А о деньгах и говорить не стоит… Мать так вела дела, что мы всегда были ей должны. Я неоднократно говорила ей, что мои расчеты не подтверждают ее расходов. Когда ей крыть было нечем, она, посмотрев на меня презрительно, с чувством превосходства, молча уходила. Как-то отдала я ей долг, а на следующий день попросила двадцать рублей купить Мише брюки. Она нагло ответила, что уже не осталось ни рубля, и не удосужилась объяснить, куда потратила. А Миша не хотел вникать в вопросы бюджета семьи, доверял матери, а мне говорил, чтобы я не перегружала корабль его жизни ненужной информацией.

– Знаешь, Кира, моя любовь к мужу, замешанная на материнском отношении, наверное, была сильнее, надежнее обыкновенной девичьей. Говорят, что от страданий она не гибнет, а напротив, укрепляется, поднимается на необычайную высоту, что, именно в этом и состоит добровольное мученичество любящей женщины: она должна испить горькую чашу страданий, заплатить за нее здоровьем и карьерой. Но вероятность найти человека, достойного такой любви, слишком мала! Я не испытала полноты счастья любви мужчины, но что такое любовь – я знаю. Я любила. Это когда вся кровеносная система подчинена одному – любви…

Теперь многие в любовь не верят, говорят, что она из бабушкиного сундука и попахивает нафталином. Есть любовь. Как же без нее?

– Миша-то обходился любовью к себе.

– Каждому свое… Неудачи не скорректировали мой характер. Мне по-прежнему хочется верить, любить, делать что-то хорошее. И это при том, что доброта теперь в нашем обществе стала синонимом глупости. Нам бы с нашим восприятием чести, долга и любви в девятнадцатый век.

– Там, я думаю, тоже тварей хватало,– хмыкнула я, не разделяя Машиного оптимизма.

– И почему любящим людям трудно друг с другом?

– Вопрос вопросов!

– Мы с Мишей будто жили на разных, не пересекающихся плоскостях. Где его хваленое здравомыслие?

– Он же только себя любил, – жестко напомнила я.