Вкус жизни

– …Я и при Советах часто себя Мышкиным чувствовала, а теперь так и вовсе… – еле слышно пробурчала Аня, издав при этом горький смешок.

– К тому же теперь корысть во всем и повсюду. А это, извините меня, уже не шуточки. И доискиваться до причин ее не надо, она на поверхности. Одни, не теряя время даром, «обряжаются» в давно забытую форму и, уверенные и умиротворенные, в церкви начинают крестом себя осенять и поклоны класть, считая свою миссию перед Богом выполненной. Другие вынуждены если не мириться, то терпеть такую человеческую слабость, как двуличие, уверяя себя – эффект Плацебо, когда сам себя лечишь внушением, – что ничего существенно опасного в жизни не происходит, – продолжила шутливо-сокрушенно вбуравливаться в рассуждения Ани Инна.

Та жестом остановила ее:

– Духовность бывает общечеловеческая и религиозная. Мы воспитаны в первой. И я не жалею об этом.

– И не видится тебе в том Божье вмешательство, так сказать, Его рука? Грубо говоря, прямо выражаясь… если церковь под эгидой государства, она обычно поет под его дудку и соответственно… – злорадно, с каким-то особенным смаком начала было Инна.

– Не найти Бога ни в душе, ни в космосе человеку безразличному, равнодушному, забывшему азбучные истины и тем более зловредному. Очень уж своеобразно и однобоко ты трактуешь нравственные понятия. Только этим знанием увенчались твои духовные поиски? – стремительно нашлась Лиля.

– А ты поддалась паутине страха, навеянного телевизионными сюжетами из программы про невероятные мистические события, и застыла в ожидании пришествия.

Чтобы не разволноваться и не выйти за пределы приличия, поддавшись соблазну продолжить спор, Лиля вышла из комнаты.

– Инна, не злоупотребляй моим терпением. Сколько в тебе самоуверенной поверхностности! Не с того конца палку держишь. Смотри, чтобы не пожалеть, – строго заметила Лера.

– Лера пытается тебе втолковать, что духовная связь поколений – основа любого человеческого общества, – поправила Инну Жанна.

– Она меня учит! Уму непостижимо! Если не хватает соображения сказать что-то разумно-приемлемое, так лучше помолчи, – испустила негодующий вопль Инна.

– Не так грубо, – одернула ее Лера.

«Похоже, они не на шутку схватились», – удивилась Лена.

– Я, в твоем понимании, по причине своей личной бестолковости не воспринимаю прописные истины? Что с меня взять? Деревня, периферия, так, что ли? Сойди со своего воображаемого учительского Олимпа, – снова взвилась Инна, будто ведомая посторонней силой. И тут же приняла независимое выражение лица с полной непричастностью к неприятному разговору.

«Сама себя высекла. Знакомый метод заводить себя и окружающих – стать в позу оскорбленной фурии. Мол, разве нам с нашими куриными мозгами понять ваши теории. Вам-то с высокой колокольни куда как видней и т.п.» Знаю, с кем имею дело, – не удержалась от злорадных мыслишек Лера.

«В том-то и ужас, что Инка не только «выделывается» на каждом шагу, но и знает это за собой. С оттенком самолюбования издевательски точно подмечает наши недостатки. Не из любви к истине и добродетели противоречит. Так и кажется, что с разной степенью обоснования, но с откровенной снисходительностью спешит объявить всех нас людьми второго сорта. И меня поспешила пнуть, дыша «благородным» негодованием. Так и рвется в бой. Дождалась своего часа. Можно подумать, другого шанса почувствовать себя героиней ей больше не представится. Ума не приложу, зачем ей это? Только таким путем умеет обеспечивать свою неприкосновенность? Сомнительная личность. Кого она в этом качестве может устраивать?.. Сейчас вообще стало хорошим тоном все критиковать. И она туда же. Не все способны подняться над средой», – обиженно думает Жанна.

Лера снова завладела вниманием компании.

– Я вот как-то шла и размышляла: «Почему нынче не достучаться до молодежи? Откуда в современных детях жестокость? От времени, которое не выбирают? От гадких фильмов? От рождения? Может, на самом деле есть в некоторых людях такие грани характера, которые сильнее, глубже их, непреодолимее?

– В одних дух воплощается, в других плоть одухотворена. У третьих – ни того, ни другого. И, по определению, у этих последних ничто не может кончиться хорошо. «Ослепленные миражом минутных ценностей земных, ценою преступлений даже…», – пропела Инна строку незнакомого Лене стиха.

– Я таких людей не оправдываю, но иногда всерьез полагаю, что независимо от их желания копятся в них гадкие страсти – и это их призвание, такое же неумолимое и неистребимое, как у других наука или искусство. И от этого им ничуть не легче. Сами мучаются. А мы не всегда готовы с этим считаться. И эта непохвальная неразборчивость приводит к тому, что нашему окружению может не поздоровиться. А ведь можно было что-то в них хоть чуть-чуть подправить. Своим непониманием и незнанием мы подписываем им приговор. Мне, например, с раннего детства не хотелось ударить, раздавить букашку, я жалела всех, а сосед рос неблагодарным, злым. Вопрос на засыпку…

«Нас, педагогов, хлебом не корми, дай только кого-нибудь воспитывать, – улыбнулась про себя Лена, – ей осталось продекларировать, что «к каждому встречному надо относиться как к своему учителю, чтобы чему-нибудь научиться».

– Зачем я ищу ребятам оправдание? Упускаем их дома, а потом стонем – школа виновата. А ведь наша цель помочь детям несколько сократить путь к пониманию истинных ценностей, чтобы не заблудились в трех соснах. Воспитанность – это, прежде всего, восприимчивость к чувствам других. И если человек правильно держит вилку, но не воздержан в эмоциях и словах – он невоспитанный человек. А мы тут о компьютерных увлечениях детей тревожимся, – закончила свою мысль Лера.

– Нет, вы слышите? И Лера закрывает мне рот. И не чувствует угрызения совести. Я ли не о том же радею? – горячо и обиженно воззвала к подругам Аня. – И ты пытаешься столкнуть нас с Инной лбами? – Она облизала губы, нервно взъерошила свой седой короткий ежик, резко встала и подошла к приоткрытой форточке. Сигаретный дым блаженно смягчил взбудораженность ее ощущений, и туманное сознание стало посылать тяжелые файлы в бесконечность, «штопая – как сейчас принято изъясняться – ее расхристанную, изношенную ауру». – …Как сейчас сеять разумное, доброе, вечное? Мне трудно воспринимать то, что творится вокруг, сопоставлять масштабы происходящих событий. Я вижу вокруг столько плохого! Чума свободы – эта подлая навязчивая реклама! Чем гаже продукт, тем ярче его представляют… И душа проходит круги ада. Я словно в подвешенном состоянии. Торчу, как одинокое пугало на осеннем огороде.

«Когда-то давным-давно возникло у Ани трагическое выражение лица, да так и утвердилось на всю жизнь, – обреченно вздохнула Кира. – Заладила одно и то же. Лучше бы о своих учениках говорила».

– А Думе и правительству пора кончать споры и начинать исполнение решений и законов.

– Бодро радуюсь за тебя!.. Нет, вы посмотрите на нее! Ну, совсем как ребенок. Ты настолько наивна или притворяешься? Тебя они забыли спросить, что и как им делать. Тоже взялась за критику верхов? – быстро воткнула в речь Ани свое мнение Инна.

Она говорила с откровенным состраданием и смотрела на Аню с таким бесстыдным любопытством, что та сразу почувствовала жуткое раздражение.

«Какие сейчас у Инны настырные и удивительно требовательные глаза, а говорит с деловитой ласковостью», – невольно поежилась Жанна. Задетая презрительным тоном и в данную минуту смертельно ненавидя Инну за очередное унижение, Аня неожиданно произнесла четко и значительно:

– Я критикую не ради разрушения, а ради укрепления страны. Разве не наш долг говорить о недостатках?

– Проснулась-встрепенулась. Трибуну повыше выбери. Эта тебе маловата, – пошутила Мила, оторвавшись от фотографий.

– Не мне вам об этом говорить. Мне лишь хочется добавить, что колесо истории вспять не повернуть. Дороги назад нет. Поставили страну, страшно сказать, с ног на голову, и хоть трава не расти. Ох уж эти зыбучие пески политики!.. Я становлюсь нетерпимой? Куда меня понесло? На чем мы остановились, дай бог памяти? Я потеряла нить разговора. Сама себе заморочила голову, – без всякой, впрочем, надежды быть понятой и поддержанной смущенно забормотала Аня.

«Ее не выключишь. Но стоит хотя бы слегка притушить, убавить звук ее тонкого высокого голоса», – поежилась Лена. И тут же одернула себя: «Я сегодня слишком нетерпима. Устала. А тут еще эта спина…»

– «Мы живем, под собою не чуя страны», – с холодным удовлетворением констатирует Инна.

«Зачастила! Ох уж это мне Анино многословие!.. Собственно, никто из нас не безупречен в способах выражения эмоций. И я имею обыкновение… Повышенная мнительность – признак нездоровья. Правда, Аню изначально отличало трагическое мировосприятие. По той или иной, едва ли осознаваемой ею причине, но сделалась она вечным нытиком. С ее не слишком изощренным умом неуместно глубокое философствование. Собственно, все равно она хорошая… добрая, безвредная. И так, как она, никто из нас чужих детей любить не умеет… Люди часто пренебрегают добрыми и неопасными. Они боятся тех, за кем признают силу, и на них концентрируют свое внимание», – грустно-сочувственно думает Лера.

А явилась ей эта последняя мысль очень даже по конкретному поводу. Мужа своего в некоторых обстоятельствах сравнила с Аней, свою борьбу с его слабостью вспомнила. Человек всегда примеряет на себя чужие беды.

– Называешь вещи своими именами? С отчаянным удовольствием все ниспровергаешь и смакуешь? Тоже мне, гурман-самоучка! Посмотри на события по возможности беспристрастно, без намерения пиарить прошлое и не через призму своих страхов. Понимаешь, шаг времени теперь иной, торопливый. Это же хорошо… Ах ты, мой «ангел с потускневшей позолотой и с горестной усмешкой на устах» – так писал мой знакомый поэт, правда, для другой ситуации.

С какого бодуна зашлась от страха? Трагедия, повеситься можно. А как же Блок с его прекрасными словами: «Сердце радоваться радо и самой малой новизне»… А я, мне думается, захожусь от смеха. Я ненавидела диктат парткомов. Мне в новой формации приятней и уютней, а для тебя она просто неудачное сцепление обстоятельств, – сказала Инна с такой презрительной гримасой, что всем присутствующим стало неловко за то, что она их сокурсница.

– Полыхаешь иронией и сарказмом. Счастлива до потери пульса? Государство другое, а люди в нем все те же, – от неловкости вызывающе громко, с жаром выпалила Аня.

«Защищает ущемленную гордость. Глаза-то как загорелись! Стеснительна, но самолюбива. Боится показаться смешной и несерьезной. Такие часто бывают хитрыми и мстительными. Но только не Аня», – сделала вывод Лена.

– Не скажи. Те да не те. Перестройка многих вышибла из седла. Раскол, смута в прежде единых рядах. Кто мы? Зачем мы? В какую гавань нам плыть?.. И все попытки выбраться из бед пока безуспешны. Главные понятия: родина, честь, добро – теперь истрепанные, затертые словеса. Пора вернуть им их истинное содержание. Например, любовь – великое слово. И вдруг это странное выражение… «заниматься любовью». Красота чувств вытесняется вульгарностью современных нравов. Мы верили в индивидуальное совершенство человека, во всеобъемлющую силу высокой духовности. Неправильно… неточно было бы сказать, что мы очень многого достигли, но мы стремились к прекрасному. Нельзя рушить мост, связующий поколения. Я понимаю, со временем многое хорошее из нашей эпохи вернется на круги своя – ничто не способно поколебать истинную многовековую мудрость – и все же жаль нынешнее молодое поколение.

…Интеллигенция – совесть нации – исчезла в девяносто первом году. Обнищала, разбежалась. Она теперь фантом. У нее было чувство ответственности за свои слова и дела. Она учила куда идти. Все мы были в одной лодке. А сейчас время тоски по обостренным поискам смыслов, время просителей, воров, мошенников и спекулянтов. Социалистическая этика ориентировала людей на бытовую скромность, а теперь началась эпоха восхваления потребления. Все резко поменялось даже в воспитании детей. Раньше девочки купали, кормили и спать укладывали своих кукол, а теперь они им красят волосы и делают маникюр. Корреляция очевидна? – неожиданно для всех проговорила Лиля и будто сразу обмякла, отрешилась.

«Ведь только что излучала оптимизм! Аня, что ли, загипнотизировала ее своим размеренным, монотонным голосом или она просто устала? – удивилась Лена.

– Не рви жилы. На Востоке не задаются такими вопросами. Они просто живут, и все, – дружелюбно сказала Жанна.

– Я тоже не очаровывалась бы человеческой природой – много чего в нас намешано! – а уповала бы на законы, особенно теперь, когда джинна наживы выпустили из бутылки, – коротко выразила свое мнение Эмма.

– Только слепой не боится наступить на змею, – хмуро откликнулась Галя на слова Инны, поддерживая Аню.

– Как в цирке: чем дальше, тем смешней, – поежилась Лиля.

– Не начинай свирепеть, – шутливым тоном остерегла ее Мила.

– Какая мощная разноголосица мнений! Еще не все проблемы аккумулировали?.. Наблюдаю устойчивое тяготение к пессимизму, – повернувшись к Алле, тихонько усмехнулась Лера.

– Конечно, знакомый черт лучше незнакомого, – непонятно почему смягчившись, непроизвольно, как бы для себя закончила свою мысль Инна, чем и оборвала натянутый тон разговора.

– Без ложной скромности скажу: за всю жизнь я не совершила ни одного бесчестного поступка, – вдруг сказала Аня, ни к кому не обращаясь. И покраснела. Ее душа не терпела хвастовства. Почему, в какой связи из нее выскочила эта неподходящая фраза, она и сама не поняла, отчего еще больше стушевалась, вот-вот готовая смаргивать близкие слезы.