– Эрика, ты где? – Приподняв голову, окликнул Вернер дочку мельника, но той и след простыл. Мальчик стал оглядываться по сторонам и внимательно прислушиваться к каждому шороху.
Внезапно послышался слабый детский крик. Сын кузнеца не на шутку перепугался и бросился туда, откуда, по его предположению, доносился крик.
Вскоре он вышел к какому-то мутному пруду, покрытому тиной, и на поверхности пруда плавали росянка, кувшинки и колокольчики. И тут Вернер заметил Эрику, неуклюже барахтающуюся в воде. Видимо, водоём был неглубокий, но девочку засасывало всё глубже и глубже. Отчаявшаяся, обессиленная, она уже почти не сопротивлялась.
– Болото! – Закричал мальчик. – Эрика, держись!
Побросав корзину с шишками и корзину с грибами на землю, Вернер вытащил из кармана своих штанов верёвку (которую всегда с собой носил, на все случаи жизни), подбежал к краю берега и один конец бечёвки кинул утопающей, и тот хлестнул дочь мельника по плечу.
– Хватайся скорее! – Громко воззвал Вернер.
Из последних сил Эрика ухватилась за противоположный конец верёвки обеими руками, и мальчик стал тащить её оттуда прочь, пятясь назад, и не увидел ветку дерева за своей спиной, больно ударившись, но на ногах он удержался.
Вытащив таки свою приятельницу из лап вязкой жидкости, Вернер начал её укорять:
– Куда тебя понесло?! Я так испугался за тебя… Больше так не делай!
Оба замёрзли – день клонился к вечеру; их трясло, как грушу.
Эрика молчала, дрожа от прохлады, сырости и страха, точно осиновый лист.
– Как собака чихает? – Неожиданно спросил Вернер, присев перед спутницей на корточки, пытаясь заглянуть ей в глаза. Та широко распахнула два зеркала своей души, но ничего ему не ответила.
– Как кошка умывается? – Задал очередной вопрос мальчик.
Дочь мельника, почувствовав какой-то подвох, вопросительно посмотрела на своего друга.
– А как хомяк кушает? Как белочка грызёт орешки? – Не унимался мальчуган. Эрика прыснула от смеха, но быстро его подавила.
Когда же Вернер начал показывать, как чихает собака, как умывается кошка, как ест хомяк да как белка грызёт припасённые ей орехи, девочка не выдержала и уже хохотала вовсю.
– Вернер, ну ты чего? – Смеялась Эрика, игриво толкая того в грудь ручками.
– Ну, слава Богу. – Вздохнул с облегчением сын Вильгельма-кузнеца.– А то я уже думал, что никогда не подниму тебе настроение. Пойдём домой, уже поздно. Скоро стемнеет, нужно успеть вернуться. Поднимайся! Я доведу тебя.
Мальчик помог ей приподняться.
– А как же твой день рождения? Тебя не будут ругать? Меня-то точно прибьют… Да и идти нам в разные стороны!
Вернер, ничего не отвечая, взял её за руку и повёл за собой. Доведя девочку до самой калитки её дома, он сказал:
– Ты извини меня. Это я виноват; не доглядел. Мне жаль…
Дочь мельника подпрыгнула и, чмокнув того в щёку, убежала восвояси; только её и видели.
А мальчик, краснея, стоял и глядел ей вслед. Поцелуй горел на его щеке, и Вернер приложил к ней свою ладонь.
– Это был лучший день рождения в моей жизни! – Изрёк он и зашагал домой.
Хайди и Дитмар, завидев грязнулю-дочь в испачканном платье, с растрёпанными волосами и с двумя полными корзинками в руках, захотели одновременно и отлупить, и прижать к груди:
– Ты где была?! Отвечай немедленно!
Та послушно всё изложила.
– Отныне ты наказана. – Ворчали родители, сетуя и отмывая свою нерадивую дочь от грязи, после вытирая насухо полотенцем. – С этих пор ни на шаг из дома! Никакого леса! И чтобы мы ни слова больше не слышали ни о каком Вернере!
Ревя, Эрика убежала к себе в комнату и заперлась там. Она свернулась в самый беспомощный комочек в мире, и стала жалобно хныкать горькими слезами, предварительно накрывшись одеялом с головой.
Через час послышался стук.
– Эрика, это мама и папа. Открывай…
Девочка выполнила их просьбу и снова рухнула на свою кровать.
Хайди присела на краешек её постели и нежно, заботливо погладила дочь.
– У нас забот невпроворот: Эмма скоро покинет наше гнёздышко… Я сегодня рассчитывала на твою поддержку – думала, ты поможешь мне с платьем; его нужно закончить.
Эрика надула губки.
– У меня чуть сердце не ушло в пятки. – Наклонилась Хайди. – Я оббежала всех соседей, всех на уши поставила. Однажды ты подрастёшь, и тоже станешь мамой. Тогда поймёшь, почему я так переживаю.
Они обнялись.
– Спи сладко, мой птенчик; мой котёнок, моё солнышко… – Поцеловав дочку, Хайди вышла из её комнаты.
«Моё сокровище», добавила она уже немного погодя, стоя за дверью, и ушла шить; шить всю ночь напролёт.
Только неспокойной оказалась эта ночь: внезапно погиб старший сын егеря Вальдемара, воин Майнхард, сражённый длинной чёрной стрелой. Но, умирая, он успел дёрнуть несколько раз за цепь, намотанную на язык большого тяжёлого колокола, звон которого разнёсся на несколько лиг вокруг. Колокол висел непосредственно в сторожевой башне, а сама башня, будучи частью хорошо укреплённого замка, выдавалась немного вперёд, в сторону Севера; в её цели и задачи входили наблюдение и оповещение. Поэтому тот, кто совершил сие беззаконие, поступил очень расчётливо: теперь замок остался без ушей и глаз; без постового – как без рук.
Гул медной громадины немедленно услыхали ландскнехты из гарнизона «Северная застава», которые базировались в этом же замке.
Все проснулись. Зажглись огни. Кто-то выбежал наружу, озираясь по сторонам.
– Что происходит? – Спросонок зевнул один риттер, ничего не понимая.
– Сам не знаю. – Едва продрав глаза, засопел носом другой.
– Почему я слышу колокол? – Рявкнул третий (наверное, командир гарнизона). – Я один его слышу? Где Майнхард, чёрт бы его побрал?
– Он же в башне, милорд. – Испуганно произнёс ещё кто-то.
– Гул утихает. – Заметил первый ландскнехт.
– Вот именно; то и странно. – Добавил второй. – Если бы наш постовой был жив, он бы или продолжал звонить, или спустился бы уже сюда вниз по винтовой лестнице.
Все посерели.