Мир до и после дня рождения

– Конечно красивый. Да. Красивый пирог. – Ирина одобрительно кивнула, оценив, что он помнит слово «пирог». – Или моя красивая жена.

Они не были официально женаты, и каждый раз, когда Лоренс произносил слово «жена» – на русском оно звучало особенно нежно, она таяла от счастья быть кому-то нужной. Лоренс был суеверен в некоторых вопросах, и она относилась к этому с пониманием. Иногда, стараясь слишком крепко сжать что-либо, вы рискуете попросту раздавить предмет.

Тем не менее, когда в фильмах герой, лежа на носилках, восклицает: «Это моя жена!», на глазах у нее выступали слезы. Фраза «Это мой мужчина!» никогда бы не показалась ей сентиментальной.

Отломив кусок пирога, Ирина вздрогнула от ощущения, что в мире все хорошо – в ее мире, который только и имел сейчас значение. Сливочная начинка была идеально сбалансирована между терпким и сладким, представляя восхитительный контраст текстур с хрустящей корочкой. Вечернее шоу начиналось. Гостем в студии была Жермен Грир, умная женщина, немного постаревшая, но по-прежнему привлекавшая классической красотой. Она была известной феминисткой с хорошим чувством юмора, твердо и уверенно заявлявшая о своих взглядах, но не желавшая засесть занозой в каждой заднице. Кроме того, эта пятидесятилетняя писательница излучала внутреннюю мудрость и теплоту. Жермен давала Ирине повод гордиться своим полом и силы с надеждой смотреть в будущее.

Из окна дул ветер той редкой идеальной температуры, заставив Ирину задуматься, а потом и выбросить из головы мысль о том, когда последний раз ей было не слишком жарко и не слишком холодно. Она верна Лоренсу. Он дома. Они счастливы.

Уплетая пирог, она думала, почему счастье – с трудом определяемая в конкретный момент величина. Ощущение полнейшего удовлетворения обязательно должно существовать в настоящем, без всевозможных спутников и показаний влияния планет. Обычно человек начинает ощущать счастье в тот момент, когда оно ускользает. Это величина, распознаваемая лишь в ретроспективе. Неуловимая, получающая точное определение спустя достаточный отрезок времени.

Сейчас она не намерена оставаться мрачной, давая понять, что не ценит возвращение Лоренса, точные комментарии Жермен о фильме «Ночь в стиле буги» и восхитительный пирог с кремом. Она рассудила, что в современном мире так много войн, что наверняка постоянно увеличивается дефицит привлекательных мужчин, пирогов и мест, где можно поймать Би-би-си. Но в каждом саду бывают и сорняки, Ирина не испытывала необходимой ей уверенности. Ее надежда на счастье могла быть в одно мгновение сметена будущим, способным ее уничтожить. События прошлой ночи были самыми интересными в ее жизни на протяжении довольно долгого времени, и единственным человеком, с которым ей хотелось поговорить об этом, был Лоренс – единственный, с кем она это обсудить не могла. Это казалось ей совершенно неправильным, хотя, вероятно, на самом деле таковым не являлось. Установка никогда не поднимать панику была, пожалуй, единственной их с Лоренсом общей чертой. Ирина сама не любила неожиданные признания – чужие, разумеется, – и тоже любила, когда все хорошо и спокойно. Право заявить с трагическим лицом, подобающим моменту: «Вчера я чуть не поцеловала Рэмси; не поцеловала, но страстно этого хотела. Думаю, нам надо обсудить, почему у меня возникло такое желание», требовало от нее такой подготовительной работы на протяжении прошедших девяти лет, на которую она не была способна. Она не подстелила солому для столь откровенных признаний на ложе их отношений, чтобы теперь не опасаться угодить на голые доски. То, что ей предстояло, тоже начиналось на букву «л» – лгать. То, что они не могут спокойно обсудить произошедшее с ней прошлым вечером, казалось Ирине страшной потерей чего-то важного в отношениях. Она разглядела коварную связь между тем фактом, что это вообще произошло, и тем, что они не могут говорить на эту тему.

– Программа обещает быть интересной, – сказал Лоренс. – Впрочем, тебя это не увлечет.

– Почему? Считаешь меня ханжой?

– Нет, но порно все же не для тебя.

– «Ночь в стиле буги» вовсе не похож на порнофильм. Он будет показан с возрастными ограничениями.

В указании ограничений просматривалась очевидная ошибка, поскольку именно оно и привлекало, побуждая нарушить запрет. Одно дело сказать: «Считаю, вам это не подходит», и совсем другое: «Запрещено!»

– Выходит на следующей неделе. Давай сходим! Знаешь, – Ирина встала и выключила телевизор, – расскажи мне лучше о конференции.

Лоренс пожал плечами:

– Одни банкеты. За исключением возможности посмотреть Сараево, пустая трата времени.

– Это ты говоришь о каждой конференции. Что вы обсуждали?

В глазах Лоренса появилось удивление.

– Все, что касается «формирования нации» и полиции. Если негодяям – или негодяям в прошлом, есть и такие – дать власть и оружие или закрыть глаза на то, что у них до сих пор есть власть и оружие, все это чревато серьезными последствиями. Понимаешь, если демократия навязана извне, а не стала результатом органичных изменений, то, какую конституцию и закон ни вдолби им в голову, стоит только отвернуться, и все станет так, как было. Босния сейчас озадачена вопросом, как НАТО их вытащит. Создавать государственные институты лишь на основе присутствия иностранной силы все равно что накрыть и сервировать стол, а потом думать, как вытащить скатерть, не разбив посуды.

Ирина частенько отключалась, когда Лоренс начинал рассуждать о международных отношениях. Он сказал бы, что «все пары делают это», имея в виду, что в семейной жизни часто приходится терпеливо слушать уже много раз слышанное. На этот раз Ирина слушала внимательно и была вознаграждена. О, ей не было никакого дела до Боснии, в царящей там неразберихе она ничего не понимала. Но Лоренс умел переходить к самому важному, а главным в его работе был, несомненно, он сам.

– Какой яркий оборот.

– Спасибо. – Лоренс смущенно опустил глаза. Ирина могла бы чаще делать комплименты. Ему дороги даже два слова одобрения, а ей они ничего не стоят.

– Там была Бетани?

На лице Лоренса появилось озадаченное выражение, словно он пытался перебрать в памяти всех гостей, хотя по телефону говорил ей, что приглашенных было немного.

– Э… да.

– Во что она была одета?

– Как я мог запомнить?

– Полагаю, вещей было мало.

– Полагаю, она была размалевана, как ты обычно говоришь.

– Настанет день, когда я заставлю тебя признаться, что ты считаешь ее привлекательной.

– Нет. Никогда. Слишком вульгарная. Не в моем вкусе.

Одна из сотрудниц института, Бетани Андерс, была шлюха с мозгами. Миниатюрная и почти всегда с ног до головы одетая в черное, она носила слишком короткие кожаные юбки с сапогами, любила ажурные чулки, воротники-«хомуты» и даже холодной зимой надевала блузки без рукавов, чтобы продемонстрировать скульптурные плечи. Лоренс был прав, Бетани выглядела вульгарно из-за обилия косметики и полных ярких губ. Несмотря на то что по улицам города бродит множество таких кошечек, в «мозговом центре» работало слишком мало женщин, и большинство из них предпочитали строгий стиль в одежде. В Черчилль-Хаус Бетани, несомненно, выделялась. Именно благодаря Бетани, чье имя Ирина всегда подчеркивала, Лоренс получил в разработку проект, за который никто больше не хотел браться. Железный занавес пал, а центр был переполнен специалистами по русской политике. (С падением Советского Союза Ирина ощутила понижение статуса. Она скучала по тому чувству постоянно присутствующей опасности.) Желая не только удержаться на плаву, но и отличиться, Лоренс штудировал книги об Индонезии, Стране Басков, Непале, Колумбии, Западной Сахаре и курдском регионе Турции и Алжире. Писавшая много о Северной Ирландии, Бетани научила его всему, что знала сама, поскольку для всех остальных в Черчилль-Хаус предмет ее работы в эпоху великого оптимизма Клинтона казался скучным, ненужным и тривиальным. Если у Лоренса есть желание продолжать заниматься темой терроризма, ему никто не запрещает.

У Ирины были дурные предчувствия по поводу решимости Лоренса взяться за работу, но в большей степени они касались чрезмерной опеки Бетани. По крайней мере, доктор Сука, как называла ее Ирина, вызывала в ней ту степень ревности, что равносильна развлечению. Стойкий Лоренс Тернер был из тех мужчин, что предпочтут скорее остаться, чем покинуть дом, в котором надежно и спокойно. А Ирина была тем самым домом.

– Мне кажется, ты ей нравишься, – язвительно заметила Ирина.

– Чепуха. Она флиртует даже с фонарным столбом.

Лоренс обладал блистательным интеллектом, но сексуальные возможности его были скромными – отсюда и хронически плохая осанка. Как ни старалась, Ирина так и не смогла добиться, чтобы он стал привлекательным в глазах других женщин, что казалось ей чрезвычайно волнующим. Если бы время от времени у него появлялось желание встряхнуться, то тогда она была бы не единственной…

– Пойдем в спальню, – провозгласила Ирина, собирая тарелки.

Лоренс взял стаканы, последний глоток вина стал символом возобновления воздержания.

– Но я не видел твою новую работу!

– Ах да, я хотела тебе показать.

Наивысшим наслаждением в работе для Ирины был момент представления ее Лоренсу. Отложив посуду, оба направились в ее студию.

– Ты ведь помнишь, о чем проект? – спросила она. – «Увидеть Красный мир»? Маленький мальчик живет в мире, где все голубое. Однажды он встречается с путешественником, пришедшим из мира, где все красное, и теряет покой. Разумеется, в конце они создают Фиолетовый мир. Незамысловатая история, но для иллюстратора просто мечта. Сегодня я закончила Красный мир.

– Бог мой, эти голубые краски великолепны. Напоминают Пикассо.

– Ну, это уж слишком, – смущенно пробормотала Ирина. – Хотя было непросто получить такое множество оттенков с помощью карандаша. Сейчас модно использовать те же инструменты, что используют дети, – фломастеры, карандаши, – чтобы показать, что и они могут так нарисовать.

– Вряд ли. – Не наделенный художественными талантами Лоренс всегда с восторгом относился к мастерству других.

– Вуаля. – Ирина перевернула страницу. – Красный.

– Ого!

Сегодня что-то произошло. Манера отличалась от работ недельной давности, словно рисунок был выполнен другой рукой. Путешественник из Красного мира освободил таившиеся внутри силы. Окруженная ореолом цвета индиго с тонкой полосой розового, высокая худощавая фигура шокировала. Даже пугала.

– Ты молодец, – с чувством произнес Лоренс. – Я бы очень хотел, чтобы ты работала с писателями, равными тебе по степени одаренности.

– Текст немного давил на меня. Возможно, мне бы даже понравилась идея, если бы в нем речь шла только о цветах. Я, как ребенок, завороженно смешивала краски, и получился по-настоящему новый цвет. Но меня не покидало чувство, что этот проект получил воплощение только благодаря смешению цветов в конце.

– В смысле, будем трахаться друг с другом и получим фиолетовых детей, так?