Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века

5 октября постройка часовни была окончена, и на ней был водружен крест, а 6 октября в ней отслужен молебен, по окончании которого часовня была окроплена святой водой.

Также инициатором сооружения церкви в Бинь-Чжоу был священник 9 стрелкового полка 3 стрелковой бригады Константин (Сарчинский). Церковь очень понравилась полковому начальству, и оно даже возбудило ходатайство о награждении о. Константина. Сарчинский был награжден наперсным крестом на Георгиевской ленте[61 - РГИА. Ф. 806. Оп. 4. Д. 2755. Л. 121–122.].

Кроме того, для обеспечения религиозных нужд войск, находившихся в походе, в Инкоу имелись церкви-вагоны. Их на Дальнем Востоке было два, а всего до 1917 г. вагонов-церквей было сооружено 6.

Первый был изготовлен на Путиловском железоделательном заводе в Петербурге в ознаменование рождения ее императорского высочества, великой княжны Ольги Николаевны. Строительство вагона-церкви началось после получения разрешения, последовавшего на доклад министра путей сообщения М. И. Хилкова 14 ноября 1895 г., в день крещения великой княжны. Строили церковь на средства, собранные благотворителями, – на наружную отделку управлением Сибирской железной дороги было пожертвовано 10 000 руб., на внутреннюю отделку, стоимостью в 20 000 руб., средства были собраны на Путиловском заводе. Общая стоимость вагона-церкви составила 30 000 руб. Освящение церкви последовало 11 июля 1896 г. в Новом Петергофе[62 - Аксельрод М. Б., Томашкевич И. Р. Великий путь. Виды Сибири и Великой Сибирской железной дороги. Вып. 1. Красноярск: Издание М. Б. Аксельрод и К?, 1899. С. 16–17.].

Вторая церковь-вагон была скромнее, но и она вполне отвечала условиям походной жизни, и священник Охранной стражи Феофан (Павлов) даже ходатайствовал о ее сохранении после окончания похода в г. Инокоу[63 - См.: РГИА. Ф. 806. Оп. 4. Д. 3150.], несмотря на то, что «энергией местных русских военных властей при управлении 1-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады была воздвигнута первая православная церковь в Инкоу – в бывшей китайской кумирне»[64 - Янчевецкий Д. Г. Указ. соч. С. 523.].

В большинстве случаев на территории Китая все же старались обходиться уже имеющимися постройками, приспосабливая их под церкви[65 - Из жизни на Дальнем Востоке. Июнь 1900 г. – март 1903 г. // Вестник Европы. 1904. № 6. С. 449; Пивоваров Н. Указ. соч. С. 510.] и нередко разрушая при этом.

В Харбине же после отступления ихэтуаней к середине сентября жизнь понемногу стала возвращаться в мирную колею. В Старо-Харбинской церкви возобновились богослужения.

Закончилась постройка Свято-Николаевского собора в Новом Харбине.

«5 декабря церковь освящена с разрешения протопресвитера военного и морского духовенства, по благословению преосвященнейшего Евсевия, епископа Владивостокского и Камчатского, в память святителя Николая Чудотворца Мирликийского старшим священником Александром Журавским, первым настоятелем этого православного храма в Маньчжурии»[66 - Православные храмы в Северной Маньчжурии. С. 5–7.]. Храм был построен из бревен в стиле русских шатровых храмов. Собор венчали пять куполов, украшенные, как и звонница, шашечным покрытием. В основании он имел форму креста.

В январе 1901 г. Охранная стража КВЖД была переформирована в Заамурский округ Отдельного корпуса Пограничной стражи. Начинается активное церковное строительство. «В 1901 г. церкви-школы были построены в Даляне и Имяньпо. К строительству церквей-школ по типовому проекту приступили и на других участках КВЖД. Священник о. Александр (Журавский), назначенный 5 декабря 1901 г. по распоряжению протопресвитера военного и морского духовенства благочинным над духовенством бывшей Охранной стражи, получил благословение на освящение построенных храмов, для чего получил антиминсы у преосвященного епископа Евсевия. Совместно с другими священниками о. Журавский совершил освящение храмов в Даляне (1901 г.), Бухэду (11 декабря 1902 г.), и ст. Пограничная (21 дек. 1902 г.). Храмы были освящены с поминовением за службой местного правящего архиерея – преосвященного Иннокентия, епископа Переяславского, начальника Российской духовной миссии в Пекине. Церковная утварь для храмов приобреталась на средства КВЖД. Настоятелем в храм в Имяньпо был назначен о. Матковский, а на ст. Пограничная служил о. Соломон (Имермишвили)»[67 - Дионисий (Поздняев). Указ. соч.].

Таким образом, вопрос об организации мест богослужения во время Боксерского восстания был решен также достаточно быстро. Более того, ведомство протопресвитера начинает активное церковное строительство на Дальнем Востоке.

Что касается самого служения, то оно состояло из молебнов и треб.

Молебны совершались и при отправлении полков на Дальний Восток, и по прибытии, и перед началом собственно похода, и по возвращении, а также, по возможности, перед началом военных действий. Каждый раз священники старались сказать речь, одушевляя солдат[68 - Дьяков Н. Речь к морскому десанту, отправляемому в передовую цепь стрелков, накануне бомбардировки фортов китайского города Шанхай-Гуань // Вестник военного духовенства. 1900. № 23. С. 719–720.]. Видимо, участвуя в совместном походе, солдаты пренебрегали молитвой, «стесняясь ложным стыдом пред союзниками по оружию, иноверцами»[69 - Там же. С. 719.], однако священники молебнами в походе отнюдь не пренебрегали, что отмечалось полковым начальством[70 - РГИА. Ф. 806. Оп. 4. Д. 2755. Л. 19, 130.].

Некоторые священники даже смогли организовать празднование церковных праздников: «Все праздничные дни я имел возможность совершать службу Божию, то в палатке, то в столовой, просфоры не всегда были удачны»[71 - Пивоваров Н. Указ. соч. С. 505.], однако хотя бы как-то праздник отмечался. Также священники участвовали в полковых праздниках, которые, несмотря на военное время, все же отмечались[72 - Тяжелов Н. Указ. соч. С. 569–571.]. Кроме того, священники участвовали в приведении к присяге молодых солдат[73 - Пивоваров Н. Указ. соч. С. 506.].

Из других обязанностей священника главной была организация погребения. Напутствовать умирающих часто приходилось под огнем во время боя. Так, священник 14-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Алексей (Семов) «напутствовал убитых неприятелем нижних чинов»[74 - РГИА. Ф. 806. Оп. 4. Д. 2755. Л. 44.] во время боевой операции при станции Радде (11–21 июля), о. Александр (Журавский) утешал «раненых и умирающих воинов во время 24-х дневного боя под Ажеха» прямо под огнем противника[75 - Там же. Л. 70.]. Описывает напутствие умирающих на поле боя и о. Николай (Пивоваров). Хоронить приходилось и по 40 человек за один раз[76 - Пивоваров Н. Указ. соч. С. 508.]. Не всегда священник успевал напутствовать и даже хоронить умирающих[77 - Там же. С. 504.]. «Странно было видеть отпевание без священника, без кадила, без запаха ладана. Воины погребались при самой суровой военной обстановке; зато пение казаков было превосходное – то они пропели полную панихиду», – вспоминал Н. А. Орлов[78 - Орлов Н. А. Указ. соч. С. 597.].

Конечно, священники много трудились в госпиталях.

«За отлично-усердную службу и усиленные труды при военных обстоятельствах»[79 - РГИА. Ф. 806. Оп. 4. Д. 2755. Л. 47.] орденом св. Анны 3-й степени с мечами был награжден священник полевого запасного Цицикарского госпиталя Павел (Крахмалев), а также священник 16-го полевого подвижного госпиталя Андроник (Любович). Однако именно в госпитале произошло одно из серьезных недоразумений. Священник Петр (Дегаев) отказался совершать погребение инославных[80 - См.: Там же. Д. 3145.]. Дело было вовсе не в упрямстве священника. Вопрос о том, как погребать католиков, будет обсуждаться позже и неоднократно и найдет свое решение только после Русско-японской войны.

Работы в госпиталях было много. Нужно было успевать напутствовать и утешать тяжелораненых, беседовать с выздоравливающими и организовывать похороны умерших[81 - Пивоваров Н. Указ. соч. С. 504.].

Надо отметить, что служение в госпиталях удовлетворяло не всех священников. С началом мобилизации и во время боевых действий некоторые из них просили перевести их «в действующую армию к одному из временных госпиталей» или «в действующий отряд»[82 - РГИА. Ф. 806. Оп. 4. Д. 2706. Л. 11, 44.]. Так попал на войну, например, диакон Иоанн (Быстряков).

Вообще священников, непосредственно участвовавших в военных действиях, было довольно много.

Принимал участие в штурме Пекина 1 августа 1900 г. священник 10 Восточно-Сибирского стрелкового полка Ефимий (Алфеев)[83 - Там же. Д. 2755. Л. 21.]. Проявил большое «мужество, энергию и распорядительность при занятии крепости Бейтан 7 сентября 1900 г.» священник 2-й Восточно-Сибирской бригады Владимир (Актов)[84 - Там же. Л. 19.]. Позже он принимал участие «в военном походе генерала Церпицкого от Лутая к Шанхайгуаню с 11 по 19 сентября»[85 - Там же. Л. 20.] и в «делах против китайцев при движении к католической миссии Сун-шу-дзьи-две»[86 - Там же.]. Отличился в походе и священник 9-го стрелкового полка Константин (Сарчинский) – он «участвовал в тяжелом походе полка в Маньчжурии и при занятии полком китайского города Баян-су-су, Динь-динь и Бинь-Чжоу»[87 - Там же. Л. 121.], а также священник читинского резервного батальона Александр (Лавров)[88 - Там же. Л. 130.].

Такое активное участие священников в боевых действиях объяснялось не только их личной смелостью и военной необходимостью. Чаще всего, как видно, например, из воспоминаний о. Николая (Пивоварова), это объяснялось отсутствием четкого представления о том, где должен находиться во время боя священник. С одной стороны, не имея оружия, он мог только личным бесстрашием одушевлять солдат. С другой стороны, напутствовать и приобщать нередко необходимо было прямо на поле боя или в ближайшем к нему лазарете.

Участие священников в военном походе было, конечно, отмечено наградами. Наивысшей наградой этой военной кампании был золотой наперсный крест на Георгиевской ленте. Эта награда была учреждена в 1790 г. специально для награждения священников за военные подвиги, о чем довольно подробно пишет К. Г. Капков[89 - Капков К. Г. Священники – кавалеры Императорского военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия. М.: Летопись, 2012. 868 с.].

За поход в Китай эту награду получили несколько священников. В очерке о. Александра (Желобовского)[90 - Столетие военного министерства. 1802–1902. Т. XIII. Управление церквами и православным духовенством военного ведомства. Исторический очерк. СПб.: Типография поставщиков Двора его императорского величества Товарищества М. О. Вольф, 1902. С. 89–90.] указаны трое: протоиерей 16-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Арсений (Ивановский), священник Охранной стражи Восточной Китайской железной дороги Александр (Журавский) и священник управления 4-го стрелковой бригады Стефан (Счеснович). В справочнике В. М. Шабанова[91 - См.: Шабанов В. М. Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия: именные списки 1769–1920: библиографический справочник. Москва: Русский мир, 2004. 922 с.] указаны также священник управления 3-й стрелковой бригады Константин (Сарчинский) и священник 6-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Владимир (Актов).

Переписка протопресвитера на этот счет демонстрирует следующее. Представление о награждении о. Александра (Журавского) не встретило никаких возражений[92 - РГИА. Ф. 806. Оп. 4. Д. 2755. Л. 70.]. К награждению о. Стефана (Счесновича) имелось серьезное препятствие: он не имел двух необходимых наград – скуфьи и камилавки[93 - Там же. Л. 24, 36.], однако командование проявило довольно заметную настойчивость, повторно направив протопресвитеру представление[94 - Там же. Л. 39–40.], и согласие, в конце концов, было получено[95 - Там же. Л. 85.]. Протоиерей Арсений (Ивановский) был представлен одновременно к двум наградам – золотому наперсному кресту на Георгиевской ленте и ордену св. Анны 2-й степени с мечами[96 - Там же. Л. 55, 81.].

Представление на награждение наперсным крестом на Георгиевской ленте о. Владимира (Актова) «за участие в военном походе генерала Церпицкого от Лутая к Шанхайгуаню с 11 по 19 сентября»[97 - Там же. Л. 20.] тоже имелось. Однако о. Актов «одновременно представлялся к двум, а в общем к трем боевым наградам» и, очевидно, вначале наперсный крест на Георгиевской ленте не получил. Однако сам он 11 марта 1903 г.[98 - Там же. Л. 180.] снова обратился к протопресвитеру и, видимо, на этот раз ходатайство было удовлетворено.

Бригадный священник о. Константин (Сарчинский) (во время похода – священник 9-го стрелкового полка) также был представлен к награде «за военные отличия во время похода в Маньчжурию»[99 - Там же. Л. 120.]. Ходатайство было возбуждено Штабом Киевского военного округа, «поскольку наградили же Счесновича». Второе ходатайство содержало более серьезное обоснование и было удовлетворено также в 1903 г.[100 - Там же. Л. 122.]

Надо отметить, что не все ходатайства удовлетворялись. Так, довольно резко и безоговорочно было отклонено ходатайство о награждении священника порт-артурского крепостного пехотного полка о. Николая (Пивоварова)[101 - Там же. Л. 34, 48.].

Недавно переведенный в крепость[102 - См.: Там же. Д. 2795.], о. Николай вошел в конфликт с комендантом крепости, причем настолько, что последний даже жаловался на него протопресвитеру[103 - См.: Там же. Д. 3433.], обвиняя в пьянстве и в «недостойном поведении». О. Николай попытался «оправдаться» самым невероятным образом – вместо того, чтобы смиренно принять порицание, он обратился к протопресвитеру с ходатайством об оказании содействия к принятию его в монашество и поступлению в Духовную академию[104 - См.: Там же. Д. 3474.].

Между тем в начале военных действий о. Николай был священником 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, участвовал в походе с Южно-Маньчжурским отрядом с июня 1900 г. по 28 января 1901 г. и, пройдя со своим полком от деревни Талиеван до самого Мукдена, показывал мужество и неустрашимость. «Он, по словам приказа по полку зa № 25, “как пастырь добрый, с крестом в руках, то под огнем в передовой линии, то на перевязочном пункте, утверждал воинов в исполнении своего святого долга, облегчая страдания раненых и умирающих”. В воздаяние за те же подвиги удостоен награды золотым крестом на Георгиевской ленте, каковой несомненно и получит в свое время»[105 - Столетие военного министерства. 1802–1902. Т. XIII. Управление церквами и православным духовенством военного ведомства. Исторический очерк. С. 106.]. Однако в дальнейшем именно этой награды о. Николай не получил, а был удостоен ордена св. Анны 3-й степени[106 - Там же.].

Второй по статусу наградой этой кампании был орден св. Владимира 4-й степени с мечами. Его удостоились священники Охранной стражи Александр (Журавский) и Стефан (Белинский), а также священник 14-го стрелкового батальона Алексей (Семов)[107 - Там же. С. 98.], а вот представление о награждении орденом о. Иосифа (Никольского) – протоиерея при штабе Квантунской области[108 - РГИА. Ф. 806. Оп. 4. Д. 2755. Л. 191.] – было отклонено, несмотря на ходатайство, «командующим войсками Квантунской области на основании последовавшего в октябре 1902 года особого высочайшего разрешения к третьей боевой награде за отличия»[109 - Там же. Л. 186.].

Кроме того, были награждения орденом св. Анны 2-й степени о. Владимир (Актов) и о. Владимир (Волочков). Больше всего же было удостоено ордена св. Анны 3-й степени: с 1901 г. в очерке Александра (Желобовского) упомянуты 8 человек, между тем представления протопресвитеру подавались на 18 человек.

Таким образом, во время самого похода и сразу после него награждений священников было относительно немного.

Причин было несколько. Как уже отмечалось, отклонялись представления священников, имевших замечания и порицания по службе. Так, довольно непростая ситуация сложилась с награждением священника 9-го Восточно-Сибирского стрелкового полка о. Евфимия (Алфеева). Его представляли к различным наградам несколько раз. Первый раз – саном протоиерея[110 - Там же. Л. 1.], затем – камилавкою «за оказанное мужество и храбрость при штурме восточного арсенала близ Тянь-Цзиня 14 июня»[111 - Там же. Л. 3.]. Затем – орденом св. Анны 3-й степени за участие в штурме Пекина 1 августа 1900 г.[112 - Там же. Л. 21.]

На все представления был получен отказ, а в последнем случае – также разъяснение, что «на основании донесения бывшего священника штаба войск Квантунской области Антония (Быкова) о неблаговидной жизни и поступках священника 9-го Восточно-сибирского стрелкового полка Евфимия (Алфеева) по распоряжению Владивостокской епархии производится формальное следствие»[113 - Там же. Л. 22.].

Следствие началось в начале января 1901 г., а 8 мая 1903 г. о. Евфимий был уволен в отставку с сохранением жалования «829 руб. столовых – 148 руб. 50 коп., квартирных – 484 руб., за выслугу 10 лет в военном ведомстве и в отдаленных краях империи – 137 руб. 25 коп., всего – 1598 руб. 75 коп.»[114 - Там же. Л. 187.]

Возбужденное в 1904 г. ходатайство о награждении вновь не было удовлетворено – на этот раз из-за отставки священника.

Еще одна причина небольшого количества наград заключалась в отсутствии наград «по статусу», как например, в случае с о. Стефаном (Счесновичем). Недавно начавшие службу по ведомству протопресвитера, молодые священники их не имели, так как еще не выслужили положенного для награждений в мирное время «трехлетнего междунаградного» срока[115 - Там же. Л. 152.]. Этим, кстати, объясняется и очень малое количество таких наград, как скуфьи и камилавки. Фактически за всю кампанию только священник 5-го полевого запасного госпиталя Савва (Мичурин) был награжден «камилавкою за строгое исполнение духовных треб и пастырские советы, которые содействовали миру и братскому отношению чинов госпиталя»[116 - Там же. Л. 75.].

Наконец, еще одной причиной небольшого количества наград было ограничение, введенное министерством. Число наград должно было соответствовать «причитающейся полной годовой норме». Сверх существующей нормы было разрешено испросить по 12 наград для Приамурского и Сибирского военных округов и для Квантунской области, а также 8 – для Туркестанского округа. «Все эти награды разрешено назначать сверх существующей нормы, не стесняясь сроком выслуги»[117 - Там же. Л. 96.].

Что касается количества наград на одного человека, то «военным министром приказано было в принципе придерживаться такого порядка, чтобы чины войск, действовавших на Пичилийском районе, которые будут удостоены к нескольким наградам, могли получить не более 2-х наград, а в Маньчжурском районе по одной награде»[118 - Там же. Л. 75.]. Правда, при рассмотрении представлений к наградам «его высокопревосходительство признал возможным тем чинам, которые были представлены к наградам за выдающиеся боевые отличия, назначить по две и даже по три награды»[119 - Там же.].

Полученные награды следовало выкупать за собственные деньги – за орден св. Анны 3-й степени следовало заплатить 20 рублей, за орден св. Анны 2-й степени с мечами – 52 рубля 50 копеек.

Таким образом, участие военного духовенства в китайском походе показало, что проведенные реформы были вполне эффективны. Однако многие проблемы еще предстояло решать в будущем.

Например, не было определено, где должен находиться во время похода священник, не совсем четко были обозначены его обязанности, не определялась проповедническая деятельность. Кроме того, и это было особенно важно, не были прояснены взаимоотношения военных священников и епархиальных архиереев. Переосмысление полученного опыта легло в основу следующих больших преобразований, начатых в 1903 г.

Проповедническая деятельность военного духовенства в Русско-японской войне

Война – это не только организованная вооруженная борьба между государствами, нациями (народами), социальными группами. Это всегда и огромная психологическая драма.

Война ставит человека в ситуацию жесточайшего внутреннего противоречия. Во-первых, человек на войне должен сознательно подвергать свою жизнь опасности, преодолевать страх смерти. Здесь наиболее серьезная конфронтация – между инстинктом самосохранения и реалиями войны. В большинстве случаев солдаты «затрачивают слишком много энергии на борьбу с собственным инстинктом самосохранения, и у них не остается духовных сил для проявления какой-либо инициативы»[120 - Серебрянников В. В. Социология войны. М.: Научный мир, 1997. С. 242.]. Во-вторых, солдат должен сознательно убивать врага. Это приводит к конфликту между внутренним нравственным чувством психически здорового человека и поведением, которое диктуется ситуацией. Часто у солдат развивается комплекс вины, оказывающий серьезное влияние не только на их поведение в ходе боя, но и на дальнейшую мирную жизнь. Другая проблема, которая встает постепенно, особенно при затянувшихся военных действиях, в случаях длительного отступления или передислокации, – накапливающееся чувство усталости, обреченности, неверие в благополучный исход кампании, пассивность. Кроме того, солдату приходится на довольно продолжительное время отказаться от привычных условий жизни, мириться с дискомфортом полевых условий и длительной разлукой с домом и семьей. При этом он должен не только корректировать свои привычки и желания, но и терпеть рядом постоянное присутствие большого количества людей, чьи манеры и характер могут быть ему чужды и неприятны. В противоречие вступают особенности военного быта и стремление к личному благополучию. Главный же момент заключается в том, что солдат должен сохранять сознательную активность на всем протяжении военных действий[121 - Об этом подробнее см.: Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке. Исторический опыт России. М.: РОССПЭН, 1999. 382 с.].

Выйти самостоятельно из психологического конфликта чрезвычайно затруднительно. Требуется серьезный побудительный мотив, поведенческая установка, которая окажется выше всех личных мотивов, выдвинет на первое место общественные интересы в своеобразном преломлении к нуждам момента. В этом случае чрезвычайно актуализируется воздействие общества на личность. Через пропаганду, воспитательную работу и другие способы общество стремится выработать мотивацию поведения солдата, изменить иерархию его личных ценностей в нужном направлении.

Механизм этого воздействия становится предметом изучения еще во второй половине XIX в., а в начале XX в. военная психология оформилась в самостоятельную научную дисциплину. Толчком для этого послужила Русско-японская война, неудачный опыт которой заставил всерьез задуматься о закономерностях поведения человека на войне, о создании мотивации этого поведения, воспитании патриотизма и т. д.

Исследование неудачного опыта в данном случае оказалось весьма продуктивным и породило целый ряд устойчивых исторических стереотипов. Один из них – несостоятельность в деле «возбуждения духа» армии в ходе проигранной войны. Роль «возбудителя духа» в армии могли играть как офицеры, так и полковые священники, но ни те ни другие, по общему мнению, с этой задачей не справились. Особенно досталось в этой связи военным священникам. Их обвиняли все – и военные специалисты, и общество, да и вся последующая историография. Между тем этот взгляд не совсем верен и возникал, скорее всего, из-за недопонимания роли и задач священника на войне.

Одной из причин неудач пропагандистской работы в армии был изначально неверный подход: война в перспективе представлялась как «маленькая победоносная». Вопреки всем ожиданиям, она затянулась надолго. Опасения, высказывавшиеся некоторыми священниками, что они не успеют добраться на Дальний Восток до окончания военных действий, не оправдались. Приехав в Маньчжурию перед Пасхой 1904 г., большинство из них сможет покинуть ее только зимой 1905 – осенью 1906 гг. Все это время священникам предстояло не только «разделять со своей паствой все лишения и опасности в трудные минуты»[122 - ГАРФ. Ф. 1486. Oп. 1. Д. 15. Л. 9 об.], исполнять требы, проводить богослужения, но и вести определенную проповедническую работу. Это оказалось, пожалуй, самым сложным. Если правила заполнения метрических книг, время проведения богослужений, снабжение необходимыми церковными вещами так или иначе регулировались в централизованном порядке, то собственно проповедническая деятельность оставалась делом личных усилий полкового и госпитального священника. Говоря о проблемах в этой области, сразу следует отметить, что некоторые священники, чаще всего из бывших епархиальных, просто пренебрегали этой деятельностью в силу малой подготовленности и нежелания обременять себя. Иногда работа с нижними чинами не проводилась из-за отсутствия времени. Попытки вести внебогослужебные беседы и напутствовать солдат перед боем не всегда были успешны из-за отношения офицерства. Но помимо этих трудностей был и ряд других проблем[123 - Говоря о проповеднической деятельности на войне, приходится иметь в виду в основном именно кадровое военное духовенство, не только подготовленное к такого рода деятельности, благодаря полученному образованию, но и обязанное ею заниматься в силу своего статуса.]. Одна из них – отношение к пастве. Священник, оказавшийся на войне, имел определенный стереотип представления о своей пастве, сложившийся не столько в ходе практической работы, сколько в силу полученного образовании[124 - В духовных академиях изучались педагогика и психология. По академическому уставу 1884 г., педагогика считалась обязательным предметом и преподавалась вместе с пастырским богословием (§ 100). Психология, по Уставу 1884 г., была общеобязательным предметом, преподававшимся вместе с логикой и метафизикой. Психология читалась для студентов 2-го курса по плану: введение в психологию (предмет, задачи, методы науки, обзор истории и литературы), общая психология (исследование общих условий и форм душевной жизни, исследование психофизических, метафизических и общих психологических проблем), специальная психология (анализ элементов познавательной деятельности). В 1900 г. Синодальная типография в Петербурге издает собственный учебник – «Записки по психологии» архимандрита Иннокентия, составленные на основе академических чтений профессора Светилина, книги А. Мальцева «Основания педагогики», сочинения «Пытная психология» И. Гобчанского и «Пособия к изучению психологии» священника А. Гиляревского. Педагогика в духовных академиях читалась на 3-м курсе по плану: история педагогики дохристианской и христианской до трудов Песталоцци, причем с особенной подробностью рассматривались системы Коменского, Локка, Руссо; теоретическое обсуждение основных вопросов педагогики (о цели воспитания, его объекте и субъекте) и дидактики (о воспитательном значении различных предметов обучения).], с одной стороны, и определенного общественного стереотипа восприятия – с другой. Этот стереотип предполагал, что, во-первых, солдаты в своем большинстве – неразвиты, необразо-ванны и мало способны к обучению. Во-вторых, солдату априорно приписывались определенные черты характера и нравственные качества – такие, как наивность, доброта, благородство, самоотверженность и жертвенность, оптимизм и т. д. В-третьих, становясь солдатом, человек в значительной степени утрачивал индивидуальность и оказывался своеобразным воплощением группового и коллективного сознания, в своих поведенческих реакциях детерминированного, с одной стороны, принадлежностью к определенной группе (полк, военные товарищи) и, с другой стороны, военной дисциплиной (устав, приказ). В-четвертых, гипотетический солдат желает воевать уже в силу своего общественного статуса. В-пятых, поведение солдата в основном мотивируется преданностью вере, царю и Отечеству и безусловной готовностью защищать их.